– Как знать, – улыбнулась мне тетя. – Бедная Рути. Что ж, мы будем лучшими друзьями. Я тебе кое‑что хочу показать.
– Завтра.
– Это ведь будет понедельник.
– Ты можешь написать директору записку.
– Хорошо.
Глава 8
В тот вечер после ужина Сильви собрала еду на завтра, мы поставили будильник на пять и легли спать, не раздеваясь. И все же тетя не без труда меня разбудила. Она ущипнула меня за щеку и потянула за ухо. Потом поставила мои ноги на пол и ухватила меня за руки. Я села на кровати и снова упала на подушку, и она рассмеялась:
– Вставай!
– Еще минуточку!
– Сейчас! Завтрак готов.
Я забралась под покрывало, стараясь уберечь тепло и сон, которые таяли, словно туман.
– Вставай! Вставай! Вставай! – продолжала бубнить Сильви.
Она взяла меня за руку, погладила по ней, подергала за пальцы. Когда тепло и сон совсем рассеялись, я села.
– Умница, – похвалила Сильви.
Было темно. Тетя включила свет, но комната все равно казалась мрачной и сонной. Резкие и короткие вскрики птиц за окном обжигали, словно искры или градины. Даже в доме я чувствовала дуновение сырого ветра. Такой ветер поднимал в лесу мускусный запах елей и разносил повсюду холодное дыхание озера. Снаружи не было ничего, напоминающего о домашнем уюте, даже дыма от горящих дров или аромата овсянки, и на улице мне стало бы плохо. Уже почти наступил ноябрь, до рассвета было еще далеко, и мне не хотелось вылезать из постели.
– Идем, Рути, – позвала Сильви и потянула меня за обе руки к двери.
– Обувь, – напомнила я.
Тетя остановилась, не выпуская моих рук, и дала надеть ботинки, но не стала ждать, пока я завяжу шнурки.
– Давай, идем вниз.
– Нам нужно торопиться?
– Да-да. Нужно торопиться.
Она открыла люк и спустилась по лестнице, таща меня за руку. На кухне Сильви остановилась, чтобы снять со сковородки яичницу и положить ее на кусок хлеба.
– Вот твой завтрак. Можешь поесть по дороге, – бросила она, выходя на веранду.
– Мне нужно шнурки завязать, – сказала я ей в спину. – Подожди!
Но сетчатая дверь за ней закрылась. Я завязала шнурки, отыскала пальто, надела его и выскочила за дверь следом за тетей.
Трава поголубела от инея. Дорога промерзла так, что звенела под ногами, а дома, деревья и небо сохраняли одинаково-черный оттенок. Крикнула птица – словно кто‑то провел железной мочалкой по стенке кастрюли – и замолкла. Я отбросила все мысли о холоде, спешке и голоде и погрузилась глубоко в себя, все еще не отойдя от сна. Наконец передо мной появилась Сильви. Я сунула руки в карманы и пошла широким шагом, склонив голову, как тетя, словно я была ее тенью и двигалась следом лишь потому, что двигалась она, а не потому, что я сама хотела идти таким же шагом и так же сунув руки в карманы и склонив голову. Чтобы следовать за Сильви, не требовалось ни воли, ни усилий. Даже не нужно было просыпаться.
Я шла за тетей к берегу в полном умиротворении и спокойствии и думала: «Мы с ней одинаковые». Она вполне могла бы быть моей матерью. Я сворачивалась клубочком и дремала в ее тени, словно нерожденное дитя.
– Жди здесь, – велела Сильви, когда мы вышли к берегу.
Она отправилась туда, где деревья росли возле самой воды, но через несколько минут вернулась.
– Там, где я оставила лодку, ее нет! – пожаловалась она. – Ладно, придется поискать. Я ее найду. Иногда нужно время, но я всегда ее нахожу.
Тетя забралась на камень, который лежал на склоне холма, доходившем почти до края воды, и посмотрела вдоль берега в обе стороны.
– Уверена, она там! – Сильви слезла с камня и пошла на юг. – Видишь те деревья? Я однажды уже находила лодку в таком месте, она была завалена ветками.
– Кто‑то пытался ее спрятать, – предположила я.
– Зачем? Я всегда возвращаю ее туда, откуда беру. Мне все равно, если лодкой пользуется еще кто‑то. Ну, если только ее не поломают.
Мы направились туда, где купа берез и осин укрывала небольшую бухту.
– Идеальное место для нее, – заявила Сильви, но лодки там не оказалось. – Не бойся, мы не опоздали. Никто не мог забрать ее раньше нас. Погоди…
Она вошла глубже в заросли. За упавшим деревом и несколькими приземистыми широкими соснами была набросана куча сосновых и тополиных веток с побуревшими иглами и листьями. То тут, то там из‑под них выглядывали края брезента.
– Ты только посмотри! Кто‑то изрядно потрудился, – заметила Сильви.
Она принялась раскидывать ветки, пока не откопала край брезента и не показались очертания лодки. Потом Сильви потянула за борт лодки, пока та не встала на ровный киль на куче веток. После этого тетя приподняла брезент и нашла весла, которые засунула под скамейку. Лодка с глухим теплым шелестом скользила по сосновым иглам, пока мы толкали ее к берегу. Дно глухо скребло по большим камням, потом шуршало по песку. Мы столкнули лодку в воду.
– Залезай, – скомандовала Сильви. – Быстрее!
Я забралась внутрь и села на узкую занозистую скамейку лицом к берегу.
– Там какой‑то человек кричит, – заметила я.
– А… Знаю. – Сильви оттолкнула лодку от берега двумя размашистыми шагами, а потом, положив руки на оба борта, не то запрыгнула, не то затащила себя в лодку, которая угрожающе закачалась.
– Мне нужно сесть на твое место, – заявила тетя.
Она встала, развернулась и наклонилась, чтобы ухватиться за борта лодки, а я проползла у нее между коленок. Тут в нескольких дюймах от моего лица просвистел камень и плюхнулся в воду; еще один загрохотал по дну лодки. Сильви взмахнула веслом у меня над головой, вставила его в уключину, присела и стала изо всех сил грести прочь от берега. Теперь камень пролетел рядом с моей рукой. Я обернулась и увидела крепкого мужчину в высоких сапогах, черных штанах и красной клетчатой рубашке. На голове у него я разглядела одну из тех бесформенных фетровых шляп, что местные рыбаки украшают нелепыми блеснами, перышками и грозного вида крючками. Он что‑то кричал злым голосом.
– Не обращай на него внимания, – сказала Сильви.
Она налегла на весла, и вскоре мы были вне досягаемости. Мужчина бросился за нами в воду, пока она не дошла до верхнего края сапог.
– Эй, дамочка! – заорал он.
– Не обращай внимания, – повторила тетя. – Он всегда так делает. Если ему кажется, что кто‑то смотрит, он только еще сильнее орет.
Я обернулась и посмотрела на Сильви. Она уверенно и спокойно вела лодку. Когда мы были в сотне метров от берега, она повернула на север. Мужчина, уже вернувшийся на берег, все еще кричал и приплясывал от злости, швыряя нам вслед камни.
– Какая жалость. Когда‑нибудь у него случится сердечный приступ, – произнесла Сильви.
– Должно быть, это его лодка, – предположила я.
– Или это просто какой‑то сумасшедший, – пожала плечами тетя. – Я уж точно не собираюсь возвращаться и выяснять.
Ее совершенно не беспокоило, что мы еле ушли и что ее туфли и полы плаща промокли. Я даже подумала, не потому ли она приносила рыбу в карманах.
– Тебе не холодно, Сильви?
– Солнце поднимается, – ответила она.
Небо над Фингербоуном окрасилось в цветочно-желтый цвет. В вышине клубились редкие тонкие облака, подкрашенные тускло-розовым. Потом солнце выбросило длинный луч над горой, затем другой, словно длинноногое насекомое, высвобождающееся из кокона, и наконец само светило показалось над черным хребтом – колючее, красное, невероятное. Через час оно превратится в обычное солнце, озаряющее скромным и беспристрастным светом обыкновенный мир, и эта мысль принесла мне облегчение. Сильви продолжала уверенно и размеренно грести.
– Ты не поверишь, сколько людей живет на островах и среди холмов, – сказала она. – Думаю, с сотню. Или больше. Иногда в лесах можно увидеть дымок. Там вполне может оказаться хижина с десятком детей.
– Они просто охотятся и рыбачат?
– В основном.
– Ты их когда‑нибудь видела?
– Думаю, да, – ответила Сильви. – Иногда, если мне кажется, что я вижу дым, я иду по направлению к нему и время от времени чувствую, что рядом со мной дети. Я их практически слышу.
– А…
– Поэтому я и ношу карманах печенье.
– Понятно.
Сильви гребла по золотистой воде, улыбаясь про себя.
– Должна тебе кое‑что сказать. Ты, наверное, сочтешь меня сумасшедшей. Я как‑то пыталась одного поймать, – рассмеялась она. – Ну, не столько поймать, сколько выманить пастилками, чтобы увидеть. Зачем мне еще один ребенок?
– То есть ты кого‑то видела.
– Я просто нанизывала кусочки пастилы на ветки одной из яблонь почти каждый день в течение пары недель. Потом как бы спряталась: там осталось крыльцо с кустами сирени по обе стороны, хотя сам дом, конечно, давно провалился в погреб. Я просто сидела и ждала, но никто так и не вышел. Мне даже стало легче, – призналась она. – Такие дети могут царапаться и кусаться. Но я хотела на них взглянуть.
– И сейчас мы едем именно туда.
Сильви улыбнулась и кивнула.
– Теперь ты знаешь мою тайну. Может быть, тебе повезет больше. И нам хотя бы не придется спешить. Было трудно успевать домой вовремя к вашему с Люсиль возвращению.
Сильви гребла и гребла, и наша лодка тяжело скользила под плеск и шелест воды. Тетя посматривала на небо и молчала. Я время от времени заглядывала за борт, в мутную полупрозрачную воду у самой поверхности, мерцавшую, как агат. Там виднелись чаячьи перья и темные очертания рыб. Нарциссово-желтое небо дробилось на осколки, отражаясь в пологих волнах, словно разливаясь по шелку, и чайки взмывали в самую небесную высь, оставаясь белоснежными даже тогда, когда их еле можно было разглядеть. На востоке горы оставались темными. На западе их заливало приятное сияние. Рассвет с его излишествами всегда напоминал мне о рае – том месте, где, как я всегда знала, мне будет неуютно. Восход солнца походил на картины дедушки, которые я считала его ви́дением рая. И это дед привез нас сюда, к этому злому, тянущемуся к луне озеру, и мы последовали за ним, еще не рожденные, словно нарисованные им на ящиках комода младенцы, чьи одеяния плыли в невидимом потоке, который вполне мог оказаться краем воронки, готовой утащить детей с эмалевого неба, не обращая внимания на их крики. Весла Сильви оставляли на воде завихрения, которые затянули несколько листьев и закружили одинокое перышко. Течение, которое понемногу сносило нас к центру озера, создавала вытекающая из него река, а не воронка, хотя последнее путешествие дедушки и закончилось на дне озера. Казалось, что лодка Сильви на каждой волне скользит по западной стороне. Я подумала, что, будь в озере на самом деле воронка, мы могли бы кружить, так и не достигнув берега, и нас увлекло бы в темный мир, где на наши уши обрушится поток новых звуков, в которых мы начнем распознавать песни, а глаза наполнятся видами воды; вкус воды наполнит наши внутренности и размягчит кости, и мы познаем времена года и обычаи этого мира так, словно иных миров и не существует. Я представила себе дедушку, многие годы лежащего на полке пульмановского вагона и созерцающего утро сквозь небольшое синее окошко. Он мог бы увидеть нас и решить, что ему снова снятся живые, но бесплотные духи на фоне нарисованного неба, плывущие в неосязаемой стихии. А когда наши тени пролетят мимо, дед мог бы увидеть дневную луну – щербатый черепок – и принять его за собственное отражение в стекле. Хотя, конечно, он был от нас в нескольких милях к югу, у подножия моста.