– Наверняка Лили и Нона сказали ей, чтобы уезжала, – сказала я.
Люсиль покачала головой. Ее мокрые щеки покраснели.
– Все будет хорошо, – заверила я.
Она резко утерла лицо рукавом.
– Знаю, что все будет хорошо, но меня это бесит.
Мы свернули за угол и впереди увидели на дороге Сильви, которая швырялась ледышками в окружившую ее стаю из четырех или пяти собак. Подобрав кусок льда, она принималась перебрасывать его из одной руки в другую, пятясь назад, а собаки следовали за ней, с лаем бегая вокруг. Мы увидели, как она угодила по ребрам одной припавшей на задние лапы дворняге, и стая рассеялась. Сильви облизала пальцы и подула в сложенные ладони, а потом подобрала другую ледышку, когда собаки вернулись и снова стали с лаем носиться кругами. Свои орудия она кидала с беззаботным видом, но без промаха. Она не замечала, как мы стоим в отдалении и наблюдаем за ней. Мы не двигались с места, пока последняя из собак не развернулась и не убежала к своему крыльцу, а потом последовали за Сильви на расстоянии пары кварталов к центру Фингербоуна. Наша тетя медленно прошла мимо аптеки, мелочной лавки, галантерейного магазинчика, всякий раз заглядывая в витрины. Потом мы увидели, как она стоит возле печи, сложив руки на груди, и читает написанное мелом расписание поездов. Люсиль сказала:
– Надо ей сказать, что она забыла чемоданы.
Я об этом не подумала. Увидев нас, Сильви удивленно улыбнулась.
– Ты забыла свои вещи дома, – сообщила Люсиль.
– А… Я зашла сюда просто погреться. Больше ничего не работает. Еще рано. Я и забыла, как рано сейчас встает солнце. – Она потерла ладони одна о другую, согреваясь у печи. – Кажется, зима еще не закончилась, да?
– А почему ты не носишь перчатки? – спросила Люсиль.
– Забыла в поезде.
– А почему не носишь сапоги?
– Наверное, надо бы, – улыбнулась Сильви.
– А еще тебе нужна шляпка. И крем для рук не помешает.
Сильви сунула руки в карманы.
– Пожалуй, мне стоит на какое‑то время остаться, – сказала она. – Лили и Нона уже старенькие. Думаю, пока так будет лучше.
Люсиль кивнула.
– Поедим пирогов, когда откроется кафе. А потом вы поможете мне выбрать шарф и, наверное, перчатки. – Она порылась в карманах и вытащила маленький комочек бумажных денег и немного мелочи. С сомнением посмотрев на деньги, Сильви не стала их пересчитывать. – Там будет видно.
– Крем у нас дома есть, – ответила Люсиль.
В девять часов мы пошли с Сильви в мелочную лавку, где она купила клетчатый шарф и серые перчатки. Ей потребовалось время, чтобы выбрать обновки, а потом – чтобы объяснить, кто она такая, женщине за кассой, которая, хоть и показалась Сильви знакомой, недавно приехала в город и ничего не знала о нашей семье. Когда мы снова вышли на улицу, солнце уже начало пригревать. В придорожных канавах журчали блестящие ручейки. Когда мы добрались до конца тротуара, Сильви никак не могла идти дальше, не наступая время от времени в воду обутыми в туфли ногами. Эта проблема, казалось, поглощала ее, но ничуть не беспокоила.
– Та женщина мне кого‑то напоминает, но не могу понять кого, – сказала Сильви.
– А у тебя здесь еще есть друзья? – спросила Люсиль.
Сильви рассмеялась.
– Ну, дело в том, что у меня никогда и не было здесь много друзей. Мы сторонились других. Знали соседей по именам, но и только. А потом я уехала… И не была здесь шестнадцать лет.
– Но иногда ты возвращалась, – предположила Люсиль.
– Нет.
– А где ты вышла замуж? – спросила моя сестра.
– Здесь.
– Значит, один раз была.
– Один раз, – подтвердила Сильви.
Люсиль раздавила подошвой комок размокшего снега, и я шлепнула ее, потому что брызги попали мне на ногу.
После прогулки мы вернулись на веранду. Лили и Нона были на кухне, розовые от тепла и волнения.
– Вот вы где! – воскликнула Лили.
– Выбрали денек для прогулки!
Сильви сбросила промокшие туфли на веранде, а мы сняли пальто и ботинки. Лили и Нона защелкали языками, увидев нас в джинсах и вязаных тапочках, все еще в ночных рубашках и с нечесаными волосами.
– Ой! Это что такое?! – воскликнули они в один голос.
Люсиль объяснила:
– Мы с Рути рано проснулись и решили сходить на улицу, посмотреть на восход солнца. Двинулись прямо в центр города. Сильви забеспокоилась и отправилась нас искать.
– Ох… Ну вы меня и напугали, девочки, – вздохнула Нона.
– Какая безответственность!
– Надеюсь, Сильви вас отругала.
– Бедная Сильви!
– Если бы мы были здесь одни, умерли бы от тревоги.
– Наверняка умерли бы.
– На дорогах так опасно. Что бы мы делали?
Они принесли Сильви чашку кофе и таз горячей воды, чтобы погреть ноги, не переставая сочувственно кудахтать и поглаживать племянницу по рукам и по голове.
– Чтобы иметь дело с детьми, нужно быть молодыми!
– Это точно.
– Нам пришлось бы вызывать шерифа.
– Может быть, это бы чему‑то и научило девочек.
Лили и Нона поспешили к себе заканчивать сборы. Люсиль развернула газету с кроссвордом, нашла в ящике стола карандаш и села за стол напротив Сильви.
– Химический элемент, обозначаемый символом «Fe», – прочитала она.
Сильви ответила:
– Железо.
– А разве он не должен начинаться на «Ф»?
– Это железо, – заверила Сильви. – Тебя просто хотят запутать.
Тем же вечером друг бабушки отвез Лили и Нону обратно в Спокан, а мы вместе с домом остались на попечении Сильви.
Глава 4
На следующей неделе после приезда Сильвии в Фингербоуне выдалось три дня яркого солнца и четыре – мягкого дождя. В первый день сосульки капали так быстро, что гравий под карнизами гремел и подпрыгивал. В тени снег стал зернистым, а на солнце размягчился и лип к обуви. На второй день сосульки начали падать, разбиваясь о землю, а снег свесился с крыши тяжелой массой. Мы с Люсиль сбили его палками. На третий день снег стал таким плотным и пластичным, что мы сделали из него что‑то вроде статуи: скатали два больших снежных шара, поставили их друг на друга и обтачивали столовыми ложками, пока не получилась фигура женщины в длинном платье со сложенными руками. Люсиль предложила, чтобы она смотрела в сторону, и, пока я на коленях вырезала складки на юбке, сестра встала на табуретку и придавала форму подбородку, носу и волосам. Юбка женщины чуть отставала от бедер, а руки были сложены на груди слишком высоко. Это вышло нечаянно: снег где‑то был тверже, где‑то – мягче, а местами приходилось лепить чистые заплатки поверх почерневших листьев, которые мы скатали в ком вместе со снегом. Однако фигура приобрела отчетливую позу. И хотя статуя вышла грубой и кривобокой, в целом она напоминала женщину, стоящую на холодном ветру. Мы словно вызвали духа. Сняв пальто и шапки, мы молча трудились над своим творением. Стоял третий солнечный день. Небо было темно-синее, ветер совсем стих, но отовсюду доносился звон капели. Мы надеялись, что статуя продержится достаточно долго, чтобы замерзнуть, но не успели мы разгладить руками снег вокруг, как голова опрокинулась и рухнула на землю. Несчастный случай лишил статую руки и одной груди. Мы сделали новый ком для головы, но он раздавил подтаявшую шею, и под его весом отвалилось плечо. Мы пошли домой обедать, а когда вышли на улицу снова, от статуи остался лишь помеченный собаками пенек, который у нас обеих уже не вызывал интереса.
Дождливые дни, случившиеся именно в то время, стали катастрофой. Снег таял быстрее, но земля не прогревалась. Поэтому через три дня дома, крольчатники, амбары и сараи по всему Фингербоуну напоминали россыпь полузатонувших ковчегов. Курицы расселись по телеграфным столбам, как на насестах, а по улицам мимо них плавали собаки. Бабушка всегда хвалилась тем, что паводок не достает до нашего дома, но в ту весну вода перелила через пороги и покрыла пол на десять сантиметров, вынудив нас носить сапоги, пока готовим еду и моем посуду. Несколько дней мы прожили на втором этаже. Сильви раскладывала пасьянсы на туалетном столике, а мы с Люсиль играли в «Монополию» на кровати. Дрова на веранде были сложены высокой поленницей, поэтому бо́льшая часть не подмокла и хорошо горела, хоть и давала довольно много дыма. В поленнице было полно пауков и мышей, а карниз на входе в кладовку сильно прогнулся под весом воды, пропитавшей висящие на нем занавески. Если открывалась или закрывалась дверь, по всему дому пробегала волна, покачивая стулья, а с нижних полок кухонных шкафов доносился перезвон бутылок и кастрюль.
После четырех дней дождя на белом небе выглянуло теплое и ослепительное солнце, и люди, нашедшие убежище на возвышенностях, вернулись обратно на лодках. Из окна нашей спальни было видно, как соседи гладили крыши своих домов и заглядывали в окна чердаков.
– Никогда подобного не видела, – сказала Сильви.
Вода сияла ярче неба, и прямо у нас на глазах высокий вяз накренился, медленно повалился поперек дороги и от кроны до корней наполовину погрузился в ослепительный свет.
Фингербоун никогда не отличался красотой. Впечатление гасили безграничные просторы вокруг и до крайности переменчивая погода, а еще более – всеобщее осознание того, что вся история человечества происходит где‑то в других местах. Тот потоп снес десятки надгробий. Хуже того: когда вода отступила, могилы осели и стали напоминать впадины по бокам худого живота. В библиотеке вода залила три нижние полки, пробив огромные бреши в книжном каталоге. Сколько было потеряно вязаных и плетеных половичков и резных скамеечек для ног, так и останется неизвестным. Грибок и плесень поселились в свадебных платьях и фотоальбомах, чьи кожаные переплеты крошились в руках, стоило приподнять обложку, а резкий запах, разносившийся от страниц, будоражил так же, как запах из‑под перевернутой доски или камня. Многое из нажитого Фингербоуном было испорчено или попросту уничтожено. Впрочем, если уж на то пошло, нажито было не так и много, поэтому ущерб вовсе не поражал воображение.