Я слышала дыхание Джейми на полу возле кровати, где он приспособился спать.
Я опустила руку и легко провела ладонями вдоль тела, заново узнавая его. Крошечная припухлость грудей, ребра, которые можно пересчитать – один, два, три, четыре, пять, – и мягкая впадина живота, повисшая, как гамак, между пиками бедер. Кожа и кости.
– Клэр? – Темнота рядом с кроватью зашевелилась, Джейми поднял голову. Я скорее чувствовала, чем видела его, – таким темным был его силуэт на контрасте с лунным светом.
Большая темная рука легла на покрывало и коснулась моего бедра.
– Все в порядке, a nighean? – прошептал он. – Тебе что-нибудь нужно?
Он был уставшим. Его голова опустилась на кровать рядом со мной, теплое дыхание просочилось через рубашку. Если бы он не был теплым – его рука, его прикосновение, – может, мне и не хватило бы смелости, но я ощущала себя холодной и бестелесной в лунном свете, поэтому я опустила свою призрачную руку на его ладонь и прошептала:
– Мне нужен ты.
На мгновение он затих, медленно переваривая мои слова.
– Я тебя не потревожу? – спросил он с сомнением. В ответ я потянула его за запястье, и он поднялся из густой темноты на полу, тонкие полоски лунного света дрожали на его фигуре, как тени от воды.
– Келпи, – мягко сказала я.
В ответ он мягко фыркнул и неловко, очень осторожно, лег под покрывало, матрас прогнулся под его весом. Мы лежали рядом, оба смущенные, едва касаясь друг друга. В доме не было слышно никаких других звуков, кроме шуршания простыней.
Наконец я ощутила, как большой палец нежно прижался к моему бедру.
– Я скучал, саксоночка, – шепнул он.
Я перекатилась на бок, лицом к нему, и в ответ поцеловала его руку. Мне хотелось придвинуться ближе, положить голову ему на плечо, так, чтобы его рука обвивала меня, но мысль о мои коротких жестких волосах на его коже меня останавливала.
– Я тоже скучала, – сказала я, утыкаясь в его темную, осязаемую, надежную руку.
– Тогда я могу овладеть тобой? – спросил он мягко. – Ты правда этого хочешь?
Одна его рука ласкала мое предплечье, другая опустилась вниз и начала медленно двигаться в размеренном ритме, подготавливая его к действию.
– Позволь мне, – прошептала я, останавливая его руку своей. – Расслабься.
Сначала я занималась с ним любовью как воришка – торопливые движения и осторожные поцелуи, – по крохе вбирая его запах, текстуру, тепло и солоноватый вкус. Потом он положил руку мне на шею, прижимая меня ближе к себе, глубже.
– Не спеши, милая, – прошептал он хрипло. – Я никуда не денусь.
Я позволила сладкой безмолвной дрожи пробежать через мое тело и, глубоко вдохнув, легонько сжала зубы вокруг него, одновременно обхватив ладонью теплый мускусный груз его мошонки.
Потом я поднялась, сгорая от желания и ощущая легкое головокружение от резкого движения. Когда это случилось, мы оба судорожно вдохнули, и, склонившись над ним, я ощутила его дыхание у себя на груди, когда он едва слышно засмеялся.
– Я скучал, саксоночка, – снова прошептал он.
Я стеснялась его прикосновений в своем нынешнем состоянии, так сильно изменившись, и опустила ладони ему на плечи, чтобы он не смог притянуть меня ближе. Он не стал пытаться, вместо этого положив свою руку между нашими бедрами.
Я ощутила приступ легкой паники при мысли о том, что волосы там были длиннее волос у меня на голове, но мое беспокойство мгновенно улетучилось, как только я ощутила мягкое, но сильное давление глубоко между моих бедер – его палец ритмично скользил взад и вперед в средоточии моего наслаждения.
Я схватила его вторую руку и прижала ее ко рту, страстно посасывая его пальцы, один за другим. Дрожь пробежала по моему телу, и я сжала его ладонь еще крепче.
Я все еще сжимала ее, когда все закончилось, лежа рядом с ним. Точнее, я держала ее в своих пальцах, восхищаясь ее невидимыми формами, такими загадочными и изящными в темноте, ощущая гладкий слой мозолей на ладонях и костяшках.
– У меня руки каменщика, – сказал он, засмеявшись, когда я провела губами по огрубевшим костяшкам и по-прежнему чувствительным кончикам длинных пальцев.
– Мозоли на мужских руках – это очень эротично, – заверила его я.
– Вот как? – Он провел свободной рукой по моей остриженной голове и вниз, вдоль спины. Я задрожала и прижалась к нему крепче, мгновенно теряя волю к связным размышлениям. Моя собственная рука блуждала по его телу, играя с мягкими кудрявыми волосами на лобке и нежной тяжестью наполовину напряженного члена.
Он выгнул спину и расслабился.
– Вот что я тебе скажу, саксоночка, – сказал он. – То, что у меня нет мозолей ТАМ, точно не твоя заслуга.
Глава 67Кто смеется последним
Это был старый мушкет, сделанный, наверное, около двадцати лет назад, но в хорошем состоянии. Приклад был отполирован частым использованием, гладкого дерева было приятно касаться, металл ствола был гладким и блестящим.
Стоящий Медведь прижимал его к груди в экстазе, трепетно проводя пальцами вниз и вверх по стволу, а потом прижимая их к носу, чтобы вдохнуть опьяняющий запах ружейной смазки и пороха. Он звал своих друзей подойти и понюхать его после него.
Пятеро джентльменов получили мушкеты из щедрых рук Птицы Которая Поет По Утрам, и по дому пробежало чувство восторга, которое волнами накрыло всю деревню. Сам Птица, у которого по-прежнему было двадцать пять ружей для остальных мужчин, был переполнен ощущением невероятного богатства и власти, а потому был добродушно настроен по отношению ко всем и каждому.
– Это Хирам Кромби, – сказал Джейми Птице на языке цалаги, указывая на мистера Кромби, который стоял рядом и выглядел бледным и напряженным в течение всей приветственной речи, вручения мушкетов, призыва воинов и последующего ликования по поводу оружия. – Он пришел предложить свою дружбу и рассказать вам истории о Христе.
– О! О вашем Христе? О том, который опустился в подземный мир и вернулся? Мне всегда было интересно, он встретил там Небесную женщину или Крота? Я люблю Крота, я хотел бы знать, что он ему сказал. – Птица коснулся маленького кулона на шее с вырезанным изображением Крота, проводника в мир мертвых.
Мистер Кромби нахмурил брови, но, к счастью, его цалаги пока был далек от совершенства – он по-прежнему мысленно переводил каждое слово на английский, а Птица говорил быстро. Йен пока еще не дошел с Хирамом до слова, которое обозначает Крота.
Джейми кашлянул.
– Уверен, он будет счастлив рассказать вам истории, которые знает, – сказал он. – Мистер Кромби, – добавил он, моментально переключаясь на английский, – Чисква приветствует вас.
У жены Птицы, Пенстемон, слегка затрепетали ноздри – Кромби потел от волнения и вонял не хуже козла. Он серьезно поклонился и преподнес Птице нож, который привез в качестве подарка, медленно произнося приветственную речь, которую заучил наизусть. И сделал это неплохо, по мнению Джейми, – Кромби неправильно произнес всего пару слов.
– Я пришел, чтобы принести вам б-большую радость, – закончил он, запинаясь и потея.
Птица смотрел на Кромби – маленького, щуплого и вымокшего от пота – несколько долгих пронзительных мгновений, а потом перевел взгляд на Джейми.
– Ты забавный человек, Убийца Медведей, – сказал он покорно. – А теперь давайте примемся за еду!
Стояла осень – урожай только что был убран, и охотничий сезон был в разгаре. Ружейный Пир к тому же был важным событием – стол ломился от оленины разных сортов, дымящейся свинины, только что поднятой из ям, где ее зажаривали над ревущим огнем, от огромных блюд с маисом и жареной тыквой с бобами, приправленными луком и кориандром. Здесь были разного вида похлебки и дюжины дюжин маленьких рыбешек, обвалянных в кукурузной муке и зажаренных в медвежьем жире до сладкого хруста.
Мистер Кромби, по первости довольно зажатый в новой обстановке, начал расслабляться под действием пищи, хвойного пива и лестного внимания, оказываемого ему. Отчасти это внимание, подумал Джейми, имело причиной присутствие молодого Йена, который, широко улыбаясь, стоял рядом со своим учеником, поправляя его и подсказывая, пока тот не освоится с новым языком и сможет справляться самостоятельно. Йен был невероятно популярен среди женского населения деревни.
Сам Джейми вовсю наслаждался пиршеством. Он сбросил с себя ответственность, и теперь ему ничего не нужно было делать, кроме как говорить, и слушать, и есть. Уже следующим утром он уйдет отсюда.
Это было очень странное чувство, какого он, наверное, никогда прежде не испытывал. Он покидал многое и многих; обычно прощания были наполнены сожалением, несколько – облегчением, другие разбивали ему сердце и оставляли истекать кровью. Но сегодня было иначе. Все казалось странно торжественным, нечто было сознательно сделано в последний раз, но в этом факте не было грусти.
Должно быть, так ощущается завершение. Он сделал, что мог, и теперь Птица и его люди пойдут своим путем. Он может вернуться сюда, но больше никогда по долгу службы, как агент короля.
Это была необычная мысль. Никогда прежде он не жил, никому не присягая на верность, желанной была эта присяга или нет, осознанной или нет, была ли это верность немцам дома Джорди или Стюартам. А теперь все поменялось.
Впервые он смутно начал понимать то, что пытались ему объяснить дочь и жена.
Хирам пытался пересказать один из псалмов. У него неплохо получалось, потому что он заранее попросил Йена перевести его и выучил переведенное наизусть. Как бы там ни было…
– Налитое на голову драгоценное масло, стекающее на бороду…
Пенстемон опасливо покосилась на небольшой горшочек с топленым медвежьим жиром, который использовали в качестве соуса, и, переведя взгляд на Хирама, сузила глаза, явно приготовившись вырвать горшочек у него из рук, если он вдруг соберется лить жир себе на голову.
– Это история его предков, – сказал ей Джейми, пожав плечами. – Не его обычай.