Ролло, который сопровождал ее снаружи, забрался под платформу, на которой они спали, улегся на свое привычное место и шумно принялся вылавливать блох около хвоста.
Чуть позже они лежали рядом, откинув в сторону меха. Занавеска, которая висела у порога, была отодвинута, чтобы внутрь попадало тепло от очага. Он видел, как пламя отражается на влажной бронзовой коже ее плеча. Она лежала, отвернувшись от него, затем потянулась назад и, положив одну из своих умелых рук на его, взяла его ладонь и прижала к своему животу. Ребенок внутри начал шевелиться – он почувствовал неожиданный мягкий толчок, и комок застрял в его горле.
– Тебе не о чем тревожиться. Этот человек желает только тебя.
В ту ночь он спал крепко.
Однако утром, когда Йен сидел у очага и ел мамалыгу, Солнечный Лось, который уже позавтракал, проходил мимо. Он остановился и посмотрел на Йена.
– Человеку снился про тебя сон, Брат Волка.
– Вот как? – спокойно отозвался Йен. Он чувствовал, как по горлу поднимается жар, но не подал виду. Кайенкехака придавали снам большое значение. Хороший сон был темой для разговоров на целую неделю. Выражение лица Солнечного Лося говорило о том, что его сон про Йена хорошим не был.
– Эта собака, – он кивнул на Ролло, который по-хозяйски разлегся на пороге и похрапывал. – Мне снилось, что он поднялся над твоей постелью и вцепился тебе в глотку.
Это был зловещий сон. Кайенкехака, который верил снам, мог решить убить собаку на случай, если сон и правда предвещал несчастье. Но Йен был не совсем кайенкехака. Он просто приподнял брови и продолжил есть. Солнечный Лось постоял мгновение, но, так как Йен продолжал молчать, он кивнул и развернулся, чтобы уйти.
– Акотеоскеннонтон, – позвал его Йен по имени.
Мужчина вопросительно обернулся.
– Человеку тоже снился о тебе сон.
Солнечный Лось бросил на него напряженный взгляд, но Йен ничего не добавил, только ленивая злая улыбка заиграла на его лице. Солнечный Лось продолжал смотреть на него. Йен продолжал улыбаться. Наконец, презрительно фыркнув, мужчина отвернулся, но Йен успел заметить беспокойство в его глазах.
– Ну так вот, – Йен тяжело вздохнул и на секунду закрыл глаза. – Ты ведь знаешь, что ребенок умер?
В его голосе не было никаких эмоций – это был сухой тон, каким констатируют факты. Он разрывал Брианне сердце, в горле у нее встал ком, и она смогла только кивнуть в ответ. Однако ее кузен не смог продолжить в том же духе: он открыл рот, как будто чтобы снова заговорить, но крупные мосластые ладони вдруг сжались у него на коленях, и он резко поднялся на ноги.
– Да, – сказал он. – Пойдем. Я… Я расскажу тебе остальное по дороге.
И он продолжил, решительно повернувшись к ней спиной и прокладывая путь вверх по склону, а потом по узкому горному гребню и вниз, вдоль русла ручья, который падал вниз каскадом маленьких волшебных водопадов, каждый из которых был укутан радужной дымкой.
Та Что Работает Руками зачала снова. Этого ребенка она потеряла вскоре после того, как ее живот начал увеличиваться.
– Они – кайенкехака – говорят, – глухо объяснял Йен, продираясь сквозь плотные заросли красного плюща, – для того чтобы женщина забеременела, дух ее мужа должен сразиться с ее духом и победить его. Если дух мужа недостаточно силен, – его голос зазвучал отчетливее, когда он сорвал часть плюща, обломав ветку, с которой свисало растение, и зло отбросил его в сторону, – тогда ребенок не может пустить корни в ее чреве.
После второй потери Лекарское Общество увело их в специальную хижину, в которой они должны были петь, бить в барабаны и танцевать в огромных раскрашенных масках, которые должны были отпугнуть злонамеренные сущности, которые ослабляли дух Йена или, напротив, чрезмерно, укрепляли дух Эмили.
– Мне захотелось рассмеяться, когда я увидел маски, – сказал Йен. Он не оборачивался – желтые листья сыпались на плечи его кожаной рубахи и застревали в его волосах. – Они его еще называют Сообществом Забавных Рож, и не просто так. Но я не засмеялся.
– Я полагаю… Эмили не смеялась.
Он шел так быстро, что ей приходилось его догонять, хотя ее ноги были почти такими же длинными, как у Йена.
– Нет, – сказал он и издал короткий горький смешок. – Она не смеялась.
Она вошла в Лекарскую хижину безмолвная и бледная, а вышла умиротворенная и в ту же ночь потянулась к нему с любовью. Три месяца они страстно и нежно занимались любовью. А следующие три со все возрастающим отчаянием.
– А затем у нее снова началась задержка.
Он мгновенно перестал касаться ее по ночам, опасаясь очередного несчастья. Эмили двигалась медленно и осторожно, она больше не уходила работать в поле: вместо этого оставалась в длинном доме и работала, постоянно работала руками. Пряла, молола, вырезала, делала бусины вампума из ракушек – ее руки были неутомимы, компенсируя вынужденную неподвижность.
– Ее сестра ходила работать в поле. У них за это женщины в ответе. – Он остановился, срезая и отбрасывая в сторону колючую ветку, торчащую на пути, чтобы она не ударила по лицу Брианну.
– Смотрящая в Небо приносила нам еду. Все женщины носили, но она больше всех. Она была хорошая девчушка, Каронья.
На этих словах его голос дрогнул, впервые за весь его рассказ.
– Что с ней случилось?
Брианна немного ускорила шаг на вершине укрытого травой берега, так что почти нагнала его. Йен немного притормозил, но не обернулся – он смотрел вперед, воинственно приподняв подбородок, как будто готовился к встрече с врагами.
– Похитили.
Смотрящая в Небо имела привычку задерживаться в полях дольше других женщин, набирая побольше кукурузы или тыквы, чтобы поделиться с сестрой и Йеном, хотя к тому времени у нее у самой уже был ребенок. Однажды вечером она не вернулась в длинный дом, жители деревни отправились на ее поиски, но ни ее, ни ребенка найти не удалось. Они исчезли, только один светлый мокасин остался в зарослях тыквы на краю поля.
– Абенаки, – горько проронил Йен. – Мы нашли следы на другой день, было уже совсем темно, когда мы всерьез забеспокоились.
Это была длинная ночь, за которой последовала неделя поисков – неделя растущего страха и пустоты. Йен вернулся к жене на рассвете седьмого дня, только чтобы узнать, что она снова потеряла ребенка.
Йен замолчал. От быстрой ходьбы по его лицу тек пот, и он вытер его, проведя рукавом по подбородку. Брианна ощущала, как пот катился по ее собственной спине, пропитывая влагой охотничью рубашку, но проигнорировала неприятное ощущение. Она очень мягко коснулась спины кузена, ничего не говоря. Он тяжело и глубоко вздохнул, почти что с облегчением, как ей показалось, – быть может, потому, что почти закончил свой мучительный рассказ.
– Мы пытались еще некоторое время, – снова ровно заговорил он. – Мы с Эмили. Но она потеряла веру. Она больше не доверяла мне. И… Акотеоскеннонтон был рядом. Он смотрел на нее. И она стала смотреть в ответ.
Как-то в полдень Йен обтачивал ветку для лука, внимательно глядя на завитки стружки, выходящие из-под ножа, пытаясь увидеть в них то, что видела Эмили, услышать голос дерева. Но голос, который он услышал, принадлежал не дереву.
– Внук, – произнес старый, немного ироничный голос.
Он уронил нож, который едва не вонзился ему в ногу, и крутанулся с луком в руке. Тевактенионх стояла в шести футах от него, лукаво приподняв бровь и чуть улыбаясь оттого, что застала его врасплох.
– Бабушка, – отозвался он и кивнул, нехотя признавая ее умение неслышно подкрасться. Может, она и была древней, но никто не двигался так тихо. Отсюда и репутация: деревенские дети относились к ней с благоговейным страхом, принимая на веру истории о том, что она может раствориться в воздухе и появиться в любом другом месте, прямо перед виноватыми глазами преступников.
– Пойдем со мной, Брат Волка, – сказала она и развернулась, не дожидаясь ответа. Его и не должно было быть.
Женщина уже скрылась из виду, когда он сложил наполовину законченный лук под куст, поднял упавший нож и свистнул Ролло, но он догнал ее без всякого труда.
Она вела его в сторону от деревни, через лес, к началу оленьей тропы. Там она дала ему мешочек соли, амулет из вампума и велела ему уходить.
– И ты ушел? – спросила Брианна после долгого молчания. – Вот так просто?
– Так просто, – ответил он и посмотрел на нее впервые с тех пор, как они покинули этим утром свой привал. Его лицо было мрачным, осунувшимся от воспоминаний. На скулах блестел пот, Йен выглядел таким бледным, что пунктирные линии его татуировок резко выделялись на коже – как будто полоски перфорации, по которым его лицо может развалиться на части.
Она сглотнула несколько раз, прежде чем ей удалось что-то произнести, но смогла говорить с той же невозмутимостью, что и он.
– Еще далеко? – спросила она. – Куда мы идем?
– Нет, – отозвался он мягко. – Мы почти пришли. – И он повернулся, чтобы пойти вперед.
Через полчаса они дошли до места, где поток уходил глубже между берегов, переходя в небольшое ущелье. Здесь густо росли серебристая береза и калиновые кусты, они торчали из скалистых стен ущелья, гладкие корни оплетали камни, как растопыренные пальцы, пытаясь найти землю. От этой ассоциации у Брианны по шее побежали мурашки. Водопады теперь остались далеко позади, так что шум воды стал гораздо тише, ручей говорил сам с собой, переливаясь через камни, шепча что-то в зарослях кресса и ряски.
Ей подумалось, что идти по верху, по краю ущелья, было бы легче, но Йен, не колеблясь, повел ее вниз, и она последовала за ним, с трудом пробираясь через россыпи валунов и паутину древесных корней, то и дело цепляясь за препятствия длинным ружьем. Ролло, презрев этот бестолковый выбор, прыгнул в ручей, который был не меньше нескольких футов глубиной, и поплыл, прижав уши к голове и напоминая при этом гигантскую выдру.
Йен вернул себе самообладание, сосредоточившись на преодолении препятствий пересеченной местности. Он то и дело притормаживал и поворачивался назад, чтобы помочь ей спуститься с особенно крутого валуна или перелезть через дерево, поваленное недавним наводнением, однако он не смотрел ей в глаза, его лицо было непроницаемым, не выражало никаких эмоций.