– Это один из знаков, саксоночка, – сказал мне Джейми хмуро, глядя на удаляющуюся фигуру последнего такого гостя. – Когда в воздухе пахнет войной, мужчины выходят на дорогу.
Я подумала, что он прав. Мне вспомнились бродяги в Шотландии, разносящие слухи о грядущем восстании. Будто дрожь от грядущих потрясений толкала в путь тех, кто не был привязан к месту любовью к земле или к семье, их подхватывали течения и водовороты смуты и несли вперед – первые случайные осколки замедленного взрыва, который разрушит все до основания. Я поежилась от порыва холодного ветра, который забрался мне под рубашку.
Масса в бочке дошла до нужной консистенции – очень густого, темно-красного крема. Я отряхнула комки склеившихся зернышек с рук и чистой левой рукой потянулась за заранее приготовленной деревянной миской с порубленным обжаренным луком. Сильный, по-домашнему приятный луковый аромат перекрыл запах крови. И соль, и перец были уже помолоты и готовы к использованию. Единственное, чего мне недоставало… Как будто прочитав мои мысли, из-за угла появился Роджер с большим тазом, наполненным мелко порубленным свиным салом.
– Как раз вовремя! – воскликнула я и кивнула на бочку. – Нет, не бросай все сразу, сначала нужно примерно определить количество.
Я использовала десять пригоршен овса, десять риса и десять ячменя. Половина от этого, получается – пятнадцать. Я откинула волосы с лица и, аккуратно зачерпнув пригоршню сала, с плеском сбросила его в бочку.
– Ты в порядке? – спросила я и кивнула на табуретку, начав руками вмешивать сало в кровавую субстанцию. Роджер был по-прежнему немного бледен и напряжен, но слабо улыбнулся мне, усевшись на табурет.
– В порядке.
– Ты же знаешь, что тебе было не обязательно это делать.
– Обязательно. – В голосе его прозвучала злая ирония.
Я пожала плечами и потянулась к тазу, который он вытянул в мою сторону.
– Это требует практики.
Роджер вызвался убить свинью. Джейми просто передал ему кувалду и отступил назад. Я видела раньше, как Джейми убивал свиней: он читал короткую молитву, благословлял свинью и потом одним сокрушительным ударом пробивал ей череп. Роджеру пришлось сделать пять ударов, и воспоминания о поросячьем визге заставили волосы у меня на плечах встать дыбом. Когда дело было сделано, он отложил кувалду и ушел за дерево, где его смачно стошнило.
Я зачерпнула еще одну горсть. Смесь густела, становясь жирнее.
– Он должен был показать тебе, как это делается.
– Вряд ли тут есть какие-то технические сложности, – сухо заметил Роджер. – Врезать животному кувалдой по голове – задача довольно простая.
– Физически, быть может, – согласилась я. Я зачерпнула еще сала, работая теперь обеими руками. – Но, знаешь, для этого есть молитва. Для забоя скота, я имею в виду. Джейми должен был рассказать тебе.
Он выглядел немного ошарашенным.
– Нет, я знал. – Он улыбнулся, на этот раз немного бодрее. – Последние почести свинье, ай?
– Не думаю, что это для блага свиньи, – сказала я с иронией.
Мы погрузились в молчание на несколько мгновений, пока я вмешивала остатки сала в смесь, останавливаясь, чтобы убрать случайные кусочки жил. Я чувствовала, как Роджер смотрит на бочку, наблюдая за таинственной кулинарной алхимией – процесс превращения жизни одного существа в источник пищи для другого.
– Шотландские погонщики иногда выпускают кружку или две крови с одной скотины и смешивают с овсом, чтобы перекусить в дороге, – сказала я. – Надо думать, это питательно, но не особенно вкусно.
Роджер отвлеченно кивнул. Он опустил на землю почти опустевший таз и кончиком ножа вычищал засохшую кровь из-под ногтей.
– Эта та же самая, что и для оленей? – спросил он. – Молитва. Я видел, как Джейми читает такую, но я не все слова разобрал.
– Граллох? Молитва перед потрошением дичи? Я не знаю. Почему бы тебе не спросить у него?
Роджер сосредоточенно работал над своим большим пальцем, не отрывая глаз от руки.
– Я не был уверен, считает ли он, что мне можно ее рассказать. Я имею в виду, что я ведь не католик.
Я посмотрела вниз, на смесь, пряча улыбку.
– Не думаю, что это имеет значение. Эта конкретная молитва гораздо старше Римской католической церкви, если я не ошибаюсь.
Искра интереса осветила лицо Роджера, разбудив дремавшего в нем школяра.
– Мне пришло в голову, что это очень старая форма гэльского – старше того, что можно услышать в это время… Я хочу сказать… сейчас. – Он немного покраснел, осознав, что именно сказал. Я кивнула, но ничего не ответила.
Я вспомнила, каково это – жить внутри ожившей фантазии. Я вспомнила ощущение того, что реальность существует в другом месте и времени. Я вспомнила и с удивлением осознала, что это все действительно лишь только воспоминание – для меня время сдвинулось, как будто моя болезнь заставила меня пройти некий финальный барьер.
Сейчас было мое время – реальностью было шершавое дерево бочки и скользкий жир под пальцами, солнечный диск, который задавал ритм моим дням, близость Джейми. Для меня тот мир – мир машин и звенящих телефонов, будильников и займов – казался далеким и нереальным, как сны.
Ни Роджер, ни Бри не перешли этот предел. Я понимала это по их поведению, по обрывкам их личных разговоров. Возможно, причина была в том, что они были друг у друга: они делили между собой этот маленький исчезнувший мир, сохраняли его живым. Мне было легче пережить эту перемену. Я уже жила здесь, к тому же второй раз совершила путешествие намеренно, и у меня был Джейми. Не имело значения, что я рассказывала ему о будущем, для него оно всегда оставалось небылицей. Наш маленький мир строился на других вещах.
Время от времени я волновалась за Бри с Роджером. Было опасно обращаться с прошлым так, как делали это они – как с чем-то занятным и увлекательным, как с временным состоянием, из которого есть выход. Для них выхода не существовало – будь то любовь или долг, Джемми привязывал их обоих к настоящему моменту, как маленький рыжеволосый якорь. Было бы лучше – по меньшей мере безопаснее, – если бы они могли принять это время как свое собственное.
– У индейцев она тоже есть, – сказала я Роджеру. – Молитва перед потрошением дичи или вроде того. Поэтому я сказала, что она должна быть старше церкви.
Он заинтересованно кивнул.
– Я думаю, подобные вещи присущи всем примитивным культурам – есть везде, где люди вынуждены убивать, чтобы прокормиться.
Примитивные культуры. Я прикусила нижнюю губу, чтобы не сделать ему замечание: примитивная культура или нет, если он хочет, чтобы его семья выжила, ему лично придется убивать для них. Но затем мой взгляд упал на его руки – он буднично оттирал засохшую между пальцев кровь. Он все это уже знал. «Обязательно», – ответил он, когда я сказала, что ему не обязательно было убивать свинью.
Он посмотрел на меня, увидел мой взгляд и устало улыбнулся. Он все понял.
– Я думаю, что, может… забой без всякой церемонии выглядит как убийство, – медленно произнес он. – Если есть какой-то ритуал, который подтверждает твою нужду…
– Нужду, а еще жертву, – раздался мягкий голос Джейми откуда-то у меня из-за спины, заставив меня вздрогнуть. Я резко повернула голову. Он стоял в тени большой красной ели. Я задалась вопросом о том, как долго он там уже стоял.
– Я не слышала, как ты вышел из дома, – сказала я, поворачивая голову для поцелуя, когда он подошел ближе. – Майор уже уехал?
– Нет, – ответил он и поцеловал мою бровь – одно из немногих чистых участков на моем теле. – Я оставил его с Синклером ненадолго, он ведь проявил себя в отношении Комитета Безопасности, верно? – Он поморщился и повернулся к Роджеру: – Ай, ты прав насчет этого. Нет ничего приятного в том, чтобы убивать, но это необходимо. Однако если ты должен пролить кровь, то делать это правильней с благодарностью.
Роджер кивнул, глядя на смесь, которой я занималась, по локоть в пролитой крови.
– Значит, вы скажете мне нужные слова для следующего раза?
– Еще не поздно для этого раза, разве нет? – заметила я. Оба мужчины посмотрела на меня немного ошарашенно. Я приподняла одну бровь, посмотрев сначала на Джейми, а потом на Роджера. – Я ведь сказала, что это не ради свиньи.
Джейми ответил мне с искрой юмора во взгляде, но серьезно кивнул.
– Действительно.
По моему указанию он взял в руки тяжелую чашку со специями: смесь мускатного ореха, майорана, шалфея, перца, петрушки и тимьяна. Роджер вытянул сложенные ковшом руки, и Джейми наполнил их измельченными травами. Затем Роджер медленно начал перетирать травы между ладонями, высыпая мелкие зеленые хлопья в бочку, их сильный аромат смешивался с запахом крови. Джейми неторопливо произносил слова на древнем языке, оставшемся со времен викингов.
– Произнеси ее на английском, – попросила я, поняв по лицу Роджера, что он разобрал не все слова.
– Господь, благослови кровь и плоть этого создания, что Ты отдал мне, – мягко заговорил Джейми. Он взял щепотку трав и растер их между большим и указательным пальцами в дождь ароматной пыльцы. – Сотворенного Твоей дланью, коей ты сотворил человека,
Жизнь, отданная для жизни.
Чтобы я и мои могли утолить голод с благодарностью за дар,
Чтобы я и мои могли воздать благодарность за Твою жертву из плоти и крови.
Жизнь, отданная для жизни.
Последние кусочки зеленого и серого исчезли в смеси под моими руками – колбасный ритуал был завершен.
– Это был хороший поступок, саксоночка, – сказал Джейми, вытирая мои наконец-то чистые руки полотенцем. Он кивнул на угол дома, за которым исчез Роджер, чтобы помочь с разделкой оставшейся туши, выглядел он при этом куда более умиротворенным. – Я хотел рассказать ему до этого, но не знал, как подступиться.
Я улыбнулась и придвинулась ближе к нему. Стоял прохладный и ветреный день и теперь, когда я закончила работать, холод заставил меня искать тепла в его объятиях. Джейми обхватил меня обеими руками, и я ощутила две вещи сразу – надежный жар его тела и мягкое похрустывание бумаги под рубашкой.