– Да, я расскажу тебе все смачные детали позже. – Я услышала шаги мистера Уэмисса на лестнице, взяла пару свежих свечей из сетки, висящей под потолком, и подала их Джейми, распрямляя длинный фитиль, который их соединял. – У тебя нож с собой?
Он инстинктивно потянулся к поясу, но кинжал был не на нем.
– Нет, но на столе есть нож для бумаги.
Он открыл дверь как раз в тот момент, когда Мистер Уэмисс дошел до кабинета. Последний издал шокированный вскрик, который достиг меня одновременно с запахом крови. Джейми грубо оттолкнул мистера Уэмисса в сторону, и я рванулась внутрь следом за ним с сердцем, подкатившим к самому горлу.
Трое стояли около стола близко друг к другу. Капли свежей крови усеивали стол, а Кэси держал окровавленный платок обмотанным вокруг его руки. Он посмотрел на Джейми, и его лицо казалось призрачным в тусклом свете, зубы были крепко сжаты, но он смог улыбнуться.
Я поймала случайное движение краем глаза и заметила Джо, осторожно держащего лезвие ножа для бумаги над свечным пламенем. Действуя так, словно в комнате, кроме них, никого не было, он взял руку брата, снял платок и прижал горячий металл к сырому овалу раны на большом пальце Кэси.
Мистер Уэмисс издал короткий придушенный звук, и запах жженой плоти смешался с запахом дождя. Кэси глубоко вдохнул, медленно выдохнул и криво улыбнулся Джо.
– Счастливого пути, брат, – сказал он громко и ровно.
– Счастья и тебе, брат, – сказал Джо точно таким же тоном.
Лиззи стояла между ними, крохотная и растрепанная, ее покрасневшие глаза застыли на Джейми. Она улыбнулась.
Глава 74Так романтично
Брианна медленно вела маленькую машину вверх по склону одеяла, через ногу Роджера, по его животу и по центру его груди, где он поймал и машину, и руку, и лукаво улыбнулся ей.
– Это очень хорошая машина, – сказала она, высвобождая руку и устраиваясь на боку рядом с ним. – Все четыре колеса крутятся. Что это за модель? «Моррис Майнор», вроде той маленькой штуки, которая была у тебя в Шотландии? Это была самая хорошенькая машина, которую я когда-либо видела, но я никогда не понимала, как тебе удается в ней помещаться.
– При помощи талька, – сообщил он. Он поднял игрушку и крутанул колесо большим пальцем. – Ай, хорошо получилась, да? Я вообще-то не имел в виду конкретную модель, но, наверное, думал про твой «Форд Мустанг».
Помнишь, как мы в тот раз ехали на ней вниз с гор? – Его глаза смягчились от воспоминания, их зеленый цвет казался почти черным в неверном горящем в очаге пламени.
– Я помню. Я почти съехала с дороги, когда ты поцеловал меня на скорости восемьдесят пять миль в час.
Она инстинктивно придвинулась ближе к нему, слегка ткнув его коленкой. Он с готовностью повернулся к ней и снова ее поцеловал, одновременно катя машинку задним ходом вниз по ее спине и по изгибу ягодиц. Она вскрикнула и начала извиваться в его объятиях, пытаясь избежать щекочущих колес, а потом ткнула его локтем в ребра.
– Ну-ка, прекрати!
– Я думал, ты считаешь скорость эротичной. Врррруум, – прошептал он, направляя игрушку вверх по ее руке и внезапно вниз за ворот рубашки. Она попыталась ухватить машинку, но он избежал перехвата и, нырнув рукой под одеяло, прошелся колесами вниз, а затем снова вверх по ее бедру.
Последовала бурная схватка за право владения машинкой, которая закончилась тем, что они оба свалились на пол в клубке из постельного белья и ночных рубашек, уставшие и задыхающиеся от хохота.
– Шшш! Ты разбудишь Джемми! – Она приподнялась и заерзала, пытаясь вылезти из-под Роджера. Имея превосходство в пятьдесят фунтов, он просто расслабился поверх нее, прижимая ее к полу.
– Его не разбудить даже пушечным выстрелом, – сказал Роджер с уверенностью опытного родителя. Это было правдой: после того как Джемми перестал просыпаться ночью каждые несколько часов для кормления, во сне он стал напоминать безжизненное бревно.
Она утихла, сдувая волосы с лица и ожидая подходящего момента.
– Как думаешь, ты когда-нибудь еще сможешь разогнаться до восьмидесяти пяти миль в час?
– Только если упаду с вершины очень глубокого ущелья. Ты совершенно голая, ты в курсе?
– Ну, ты тоже.
– Ага, но я-то с самого начала таким был. Где машинка?
– Без понятия, – солгала она. На самом деле она была у нее под поясницей, что было жутко неудобно, но она не собиралась давать ему дальнейшие преимущества. – Зачем она тебе?
– О, я собирался еще немного поисследовать территорию, – сказал он, приподнимаясь на локте и медленно проводя пальцем по верхнему склону одной груди. – Думаю, я могу и пешком пройтись, это, конечно, займет больше времени, но зато я смогу вволю насладиться видами. Так говорят.
– Ммм, – протянул Роджер. Он мог прижимать ее к полу своим весом, но не мог контролировать ее руки. Она подняла указательный палец и прижала ноготь к соску, заставив Роджера глубоко вдохнуть.
– Ты планируешь долгое путешествие? – Она взглянула на маленькую полку возле кровати, где хранила контрацептивы.
– Достаточно длинное. – Он проследил за ее взглядом, затем посмотрел ей в глаза, безмолвно задавая вопрос. Она поерзала, чтобы лечь поудобнее, и незаметно убрала миниатюрную машинку.
– Говорят, путешествие в тысячу миль начинается с одного шага, – сказала она и, приподняв голову, прижалась губами к его соску, нежно прикусывая его и тут же отпуская.
– Не шуми, – сказала она укоризненно, – ты разбудишь Джемми.
– ГДЕ ТВОИ НОЖНИЦЫ? Я ОТРЕЖУ ИХ.
– Я не скажу тебе, мне они нравятся длинными. – Она убрала мягкие темные волосы с его лица и поцеловала кончик носа, что как будто немного расстроило его. Однако он улыбнулся и коротко поцеловал ее, прежде чем сесть и откинуть волосы с лица одной рукой.
– Ему не может быть удобно, – сказал он, глядя на колыбель. – Может, я переложу его в кровать?
Брианна со своей позиции на полу взглянула вверх на колыбель. Джемми было четыре года, и он уже давно был достаточно взрослым, чтобы спать на кровати. Но ребенок то и дело настаивал на том, чтобы спать в своей старой колыбели, как когда он был помладше. Он упрямо втискивал себя внутрь, несмотря на тот факт, что уже едва ли туда помещался. В настоящий момент было видно только две висящие в воздухе пухлые ножки, которые не поместились внутрь.
«Он становится таким большим», – подумала она. Он еще почти не мог читать, но знал уже все буквы своего имени и умел его писать, а еще мог сосчитать до сотни. Кроме того, он знал, как заряжать ружье: дед научил его.
– Мы расскажем ему? – спросила она вдруг. – И если расскажем, то когда?
Роджер, должно быть, думал о чем-то похожем, потому что сразу понял, что именно она имеет в виду.
– Господи, как рассказывать ребенку такие вещи? – сказал он. Он встал и, собрав в охапку простыни, потряс их в тщетной надежде найти кожаный ремешок, которым он собирал волосы.
– Неужели ты не сказал бы ребенку, что его усыновили? – возразила она, садясь и запуская руки в свои густые волосы. – Или если бы случился какой-нибудь семейный скандал, например, что его папа на самом деле не умер, а сидит в тюрьме? Если рассказать ребенку, пока он маленький, думаю, что это не ранит его сильно и ему наверняка будет комфортнее с этим, когда он вырастет. Если он узнает об этом поздно, это может стать шоком.
Он насмешливо посмотрел на нее искоса.
– Ты-то знаешь по опыту.
– И ты тоже. – Она говорила сухо, но почувствовала эхо этого опыта даже сейчас. Неверие, гнев, отрицание, а потом – внезапное обрушение ее мира, когда она начала, помимо своей воли, верить. Чувство опустошения и покинутости. Черная волна гнева от ощущения предательства – как много из того, что она воспринимала за прописные истины, оказалось ложью.
– По крайней мере, в твоем случае не было выбора, – сказала она, устраиваясь поудобнее у края кровати. – Никто не знал о тебе, никто не знал о тебе секретов, о которых молчал.
– О, и ты думаешь, что они должны были рассказать тебе о путешествиях во времени раньше? Твои родители? – Он поднял черную бровь, подсмеиваясь над ее наивностью. – Я прямо вижу записки, которые приходили бы тебе домой из школы: «У Брианны очень богатое воображение, но она должна понимать, когда фантазии неуместны».
– Ха. – Она отпихнула в сторону остатки одежды и постельного белья. – Я ходила в католическую школу. Монашки бы назвали это ложью и положили бы этому конец, точка. Где моя сорочка? – Она вылезла из нее полностью во время схватки, и несмотря на то, что ей было все еще жарко от последствий борьбы, Брианна чувствовала себя неуместно обнаженной, как бы выставленной напоказ, даже в тусклом свете комнаты.
– Вот она. – Он выдернул сверток льна из общей массы и встряхнул его. – Так что ты думаешь? – Он посмотрел на нее снизу вверх, приподняв одну бровь.
– Думаю ли я, что они должны были мне сказать? Да. И нет, – призналась она неохотно. Она взяла сорочку и натянула ее через голову. – Я имею в виду… я понимаю, почему они не сказали мне. Для начала, в это не верил папа. Что он думал… что ж, что бы это ни было, он попросил маму позволить мне считать его моим настоящим отцом. Она дала ему слово, и я не думаю, что она должна была его нарушать, нет.
Насколько ей было известно, мама только однажды нарушила свое слово – невольно, но с ошеломляющим эффектом.
Она разгладила на теле поношенную сорочку и поймала концы завязок, которые затягивали горловину. Теперь она была одета, но чувствовала себя такой же уязвимой, как если бы оставалась голой. Роджер сидел на матрасе, методично перетряхивая одеяла, но его глаза были сфокусированы на ней, зеленые и вопрошающие.
– И все же это была ложь, – выпалила она. – Я имела право знать!
Он медленно кивнул.
– Мммхм. – Он поднял перекрученную простынь и начал ее разворачивать. – Ай, что ж, я могу понять, что ребенку можно рассказать, что его усыновили, или что его папа в тюрьме. Здесь, правда, могут быть детали. Ну, например, папа убил маму, когда обнаружил ее на кухне совокупляющейся с почтальоном и шестью хорошими друзьями. Может быть, это и не будет иметь значения для него, если ты расскажешь ему, пока он маленький. Но это будет иметь значение немного позже, когда он решит привлечь к себе внимание, рассказывая об этом друзьям.