– Все будет хорошо, – пообещал он, пряча глаза, и, несмотря на дальнейшие мольбы, замедлил шаг и вскоре отстал.
В горле першило от крика, болел живот, скрученный в узел от страха. Теперь, когда Брунсвик остался позади, мы замедлили скорость, и я сосредоточилась на восстановлении дыхания, чтобы голос не дрожал.
– Куда вы меня везете? – спросила я, безуспешно пытаясь избежать вынужденной близости с человеком, сидящим позади.
– В Нью-Берн, – ответил он с ноткой мрачного удовлетворения. – Уж там-то мы наконец от тебя избавимся.
Путь в Нью-Берн отложился в памяти мутным пятном страха, волнения и физического дискомфорта. Хотя я понятия не имела, что меня ждет, все размышления на эту тему утопали в тревоге за Джейми.
Единственной надеждой разузнать хоть что-нибудь оставался Том Кристи, однако он тщательно меня избегал, и это пугало еще сильнее. Его привычная апатия сменилась волнением. А вдруг он знает или подозревает, что Джейми убили, но не хочет это признавать – то ли передо мной, то ли перед самим собой?
Остальные явно поддерживали желание моего спутника избавиться от меня как можно скорее: мы останавливались только по необходимости, чтобы дать лошадям передохнуть. Мне предлагали еду, но кусок не лез в горло. К тому времени, как мы добрались до Нью-Берна, я совершенно вымоталась – и физически, и от бесконечных переживаний.
Большинство осталось в пабе на окраине города; Браун и еще один тип привезли меня к просторному дому из беленого кирпича – резиденции шерифа Толливера и по совместительству городской тюрьме, как с удовольствием объяснил мне Браун.
Шериф, мрачный красавчик, окинул меня заинтересованным взглядом с примесью возрастающего отвращения по мере того, как Браун расписывал мои грехи. Ни возражать, ни защищаться уже не хотелось: комната то и дело расплывалась перед глазами, и все усилия были направлены на то, чтобы устоять на ногах. Я даже толком не слышала, о чем говорят Браун с шерифом.
Прежде чем меня увели в дом, рядом неожиданно возник Том Кристи.
– Миссис Фрэзер, – произнес он тихо. – Поверьте, ваш муж в безопасности. Я бы не стал брать на душу грех его смерти – или вашей…
Впервые за много… дней? недель?.. он смотрел прямо на меня, и напряженный взгляд серых глаз одновременно смущал и странным образом успокаивал.
– Доверьтесь Господу, – прошептал Том. – Господь избавит праведников от опасностей.
Резко сжав мою руку, он повернулся и отошел.
Для тюрьмы восемнадцатого века не так уж плохо – могло быть и хуже. Женское отделение состояло из маленькой комнаты в задней части дома, которая раньше служила кладовой. Какой-то рвущийся на свободу узник отколупнул большой кусок штукатурки и обнаружил, что под ним лежит слой дранки, а под ней – кирпич, с первого взгляда поражавший своей непрошибаемостью.
Окон не было. На полке у двери горел масляный светильник, оставляя углы в темноте. Отхожего ведра я не заметила; густая едкая вонь ударила в нос сразу же, как только шериф втолкнул меня в комнату, и я рефлекторно начала дышать через рот.
Позади глухо захлопнулась дверь, в замке заскрежетал ключ.
В углу на узкой кровати без матраса возвышалась некая масса, укрытая потертым одеялом. Немного погодя масса зашевелилась и села; я увидела маленькую пухлую женщину без чепца, в одной рубахе, неряшливой со сна. Она уставилась на меня, моргая, словно мышь соня.
– Уфф-ф-ф, – сказала она, потирая глаза кулаками, как ребенок.
– Простите, что побеспокоила, – вежливо произнесла я.
Меня до сих пор бил озноб, и не хватало воздуха. Я прижала ладони к двери, чтобы унять дрожь.
– Ничего страшного, – ответила сокамерница и неожиданно зевнула, как бегемот, демонстрируя набор изношенных, но вполне годных коренных зубов. Моргая и рассеянно причмокивая, она вытащила откуда-то потрепанные очки и водрузила на нос. Голубые глаза, многократно увеличенные линзами, горели любопытством. – Как тебя звать?
– Клэр Фрэзер, – ответила я, пристально наблюдая за реакцией, – вдруг она уже наслышана о моем преступлении? Синяк на груди – след от камня – начал желтеть и был хорошо заметен.
– А… – Она прищурилась, словно пытаясь меня вспомнить, затем пожала плечами. – Деньги есть?
– Немного.
Джейми заставил меня взять почти все деньги – не бог весть сколько: монеты в каждом кармане на поясе, обвязанном вокруг талии, и пара прокламаций в корсете.
Женщина, гораздо ниже меня, с большими обвисшими грудями, складками жира напоминала подушку; ее платье и корсет свисали с крючка на стене. Она казалась вполне безобидной, и я позволила себе слегка расслабиться: по крайней мере, сейчас я в относительной безопасности и мне не грозит внезапное нападение или насилие.
Меж тем сокамерница спрыгнула с кровати, мягко приземлившись на заплесневелую солому.
– Ну так позови старую каргу и пошли за «голландией», – предложила она весело.
– Кого?
Вместо ответа женщина подбежала к двери, мягко переваливаясь, и забарабанила в нее:
– Миссис Толливер! Миссис Толливер!
Почти сразу же дверь отворилась, явив высокую тощую женщину, похожую на рассерженного аиста.
– Право, миссис Фергусон, вы совершенно несносны! Я как раз шла навестить миссис Фрэзер.
Она величественно повернулась спиной к моей сокамернице и чуть заметно кивнула мне.
– Миссис Фрэзер, я миссис Толливер.
У меня оставалась доля секунды на то, чтобы выбрать правильную реакцию, и я выбрала благоразумную – хотя и унизительную – линию смиренного подчинения.
– Благодарю, миссис Толливер, вы очень добры, – пробормотала я, низко кланяясь и тщательно избегая ее взгляда.
Надзирательница вздрогнула и прищурила глаза, словно птица, высматривающая в траве червяка, но я к тому времени успела придать лицу подобающее выражение, и она расслабилась, не заметив сарказма.
– Не за что, – ответила она с ледяной любезностью. – Я буду обеспечивать ваше проживание и питание. Вам полагается одна порция еды в день, если захотите больше – пожалуйста, за ваш счет. Таз для умывания приносится раз в день, помои выливаете сами, а…
– Да брось ты свою нудятину, Мейзи! – вмешалась миссис Фергусон с фамильярностью старой знакомой. – У нее есть деньги! Будь хорошей девочкой, принеси нам бутылку джина, а потом уж расскажешь, что к чему.
Узкое лицо миссис Толливер вытянулось в неодобрении, однако глаза заинтересованно блеснули. Надзирательница втянула нижнюю губу, оглянулась через плечо и быстро шагнула ко мне.
– Шиллинг, – прошептала она, протягивая руку.
Я бросила шиллинг ей в ладонь, и монета шустро исчезла под передником.
– Вы пропустили ужин, – объявила миссис Толливер, возвращаясь к обычному неодобрительному тону. – Но раз вы только что прибыли, я сделаю для вас исключение.
– Вы очень добры, – повторила я.
Дверь снова закрылась, блокируя свет и воздух.
Звук ключа, поворачивающегося в замке, посеял во мне крошечную искорку паники, и я мысленно ее затоптала. Я чувствовала себя пустым телом, до бровей набитым порохом страха, неопределенности и потери; хватит одной искры, чтобы вспыхнуть и сгореть дотла.
– Она что, пьет? – спросила я, поворачиваясь к сокамернице и напуская на себя невозмутимый вид.
– А кто не пьет-то, когда наливают? – философски заметила миссис Фергусон и почесала ребра. – Фрэзер, говоришь… А ты не та самая…
– Та самая, – оборвала я ее довольно грубо. – И не хочу об этом говорить.
Ее брови взметнулись вверх.
– Как скажешь. В карты умеешь?
– В мушку или вист? – осторожно уточнила я.
– Брэг знаешь?
– Нет.
Джейми с Брианной играли время от времени, но я никогда не интересовалась правилами.
– Ничего, я научу.
Порывшись под матрасом, миссис Фергусон достала потрепанную колоду карт и ловко раскрыла веером, помахивая у себя под носом и улыбаясь.
– Дай угадаю. Тебя посадили за мошенничество с картами?
– Меня? Да что ты! – ответила она, нисколько не обиженная. – За подделку.
К своему удивлению, я рассмеялась. Меня все еще слегка потряхивало, но миссис Фергусон обещала быть приятным отвлечением.
– Давно ты здесь? – спросила я.
Та почесала голову, только сейчас поняла, что не надела чепец, и выудила его откуда-то из недр постели.
– Месяц или около того, – миссис Фергусон кивнула на дверной косяк. Обернувшись посмотреть, я увидела, что он испещрен дюжинами засечек – от старых и грязных до свежих, обнажающих желтое дерево. Желудок снова неприятно заныл.
– Тебя уже судили?
Она покачала головой, блестя очками.
– Нет, слава богу. Я слышала, что все судьи попрятались кто куда. Вот уже два месяца никого не приговаривали.
Плохие новости…
Очевидно, мысли отразились на лице – миссис Фергусон наклонилась и сочувственно похлопала меня по руке.
– Я бы на твоем месте не торопилась, дорогуша. Пока не осудят, не повесят. И хотя доводилось мне встречать тех, кто говорит: мол, ожидание их убивает, никто от этого еще не помер. Зато потом я видела их на конце веревки. Жуткое дело…
Тон ее был почти небрежен, однако рука непроизвольно коснулась мягкой белой шеи, и крошечный кадык дернулся.
Я тоже сглотнула, чувствуя ком в горле.
– Я невиновна…
Даже я сама услышала, как неубедительно это прозвучало.
– Конечно, дорогуша! – Миссис Фергусон пожала мне руку. – Стой на своем! Не позволяй им себя запугать, ни в чем не признавайся!
– Не стану, – сухо заверила я.
– Однажды сюда ворвется толпа, – предрекла она, кивая головой. – Толливера повесят, если не пошевелится. Его тут не любят.
– Странно, а вроде такой красавчик…
Я не понимала, как оценить подобную перспективу. Повесить Толливера – это ладно, однако в памяти еще были свежи враждебные настроения в Сейлсбери и Хиллсборо. А если они не ограничатся шерифом? Пожалуй, лучше официальный процесс, чем погибнуть от рук разъяренной толпы. С другой стороны, всегда есть возможность сбежать в суматохе…