– Есть два приличных ножа, пистолет. Еще ружье, оставил возле лошади. – Йен кивнул головой в сторону темной линии леса. – Сбегать за ним? Правда, могут увидеть.
Джейми задумался. Желание залечь в засаде, дождаться Боннета и взять того в плен было чисто животным, охотничьим инстинктом; он понимал тягу Йена и разделял ее, однако рациональное мышление уже вовсю работало, подсчитывая за и против, заглушая жажду мести.
Если это действительно судно Боннета – хотя они не знали наверняка, – могут пройти долгие часы, прежде чем за ним отправят лодку. И потом, каковы шансы, что Боннет сам пойдет с той партией? Он – капитан; поплывет сам или пошлет матросов?
При наличии ружья можно подстрелить Боннета из засады – верное дело при условии, что тот сядет в лодку и его удастся различить в темноте. Впрочем, подстрелить – еще не значит убить…
А если не сядет? Тогда придется ждать, пока они подплывут поближе, прыгнуть на борт… Сколько их там? Двое, трое, четверо? Перебить или обездвижить, потом грести всю дорогу обратно, а на судне наверняка заметят переполох на берегу и тогда или разобьют лодку пушечным выстрелом, или дождутся, пока они подплывут поближе, и расстреляют, словно уток.
Даже если им все-таки удастся забраться на борт незамеченными, придется долго искать Боннета, как-то ухитриться бесшумно прикончить, не привлекая внимания команды…
Весь этот сложный анализ занял один вдох, а на выдохе решение было принято. Если их убьют или поймают в плен, Клэр останется одна, совершенно беззащитная. Нет, это неоправданный риск. Ничего, потом он найдет Форбса – когда придет время…
– Ладно, – вздохнул Джейми и отвернулся. – У тебя, небось, только одна лошадь?
– Ага, – столь же сокрушенно вздохнул племянник. – Но я знаю, где можно достать вторую.
Глава 92Личный секретарь
Прошло два жарких, влажных дня в душной темноте; я буквально чувствовала, как в каждой щелочке моего тела поселяются грибки и плесень, не говоря уже о вездесущих тараканах, которые явно вознамерились отгрызть мне брови всякий раз, как только гасили свет. Ботинки стали мягкими и липкими внутри, волосы свисали сальными прядями, и по примеру Сэди Фергусон большую часть времени я проводила в сорочке.
Поэтому, когда миссис Толливер велела нам помочь со стиркой, мы бросили играть в мушку – Сэди выигрывала – и кинулись исполнять, чуть ли не отталкивая друг друга.
Во дворе было куда жарче и не менее сыро, чем в камере: из котла поднимались клубы пара, отчего наши сорочки из грубого полотна стали совсем прозрачными от пота, а лицо облепили мокрые пряди волос. Зато здесь не было клопов, и, хотя солнце немилосердно палило, отчего у меня сразу покраснели нос и руки, – что ж, и за это стоило быть благодарной.
Я спросила миссис Толливер о своей недавней пациентке; надзирательница со страдальческим видом поджала губы и покачала головой. Прошлой ночью шериф отсутствовал, и, судя по нездоровой бледности, дама провела долгую одинокую ночь в компании бутылки джина.
– Вам лучше присесть в теньке и выпить… воды, как можно больше, – посоветовала я. Чай или кофе более эффективны, но в колонии они на вес золота – вряд ли жена шерифа могла позволить себе такую роскошь. – Если у вас найдется ипекакуана или немного мяты…
– Благодарю за ценные советы, миссис Фрэзер! – отбрила она, покачнувшись; ее щеки лоснились от пота.
Я пожала плечами и принялась вытаскивать белье пятифутовой деревянной мешалкой, до того изношенной, что потные руки скользили по отполированному дереву. Мы старательно выстирали, выполоскали, отжали белье, обжигая руки, развесили сушиться и обмякли в скудном теньке у дома, передавая друг другу жестяной ковшик с теплой водой из колодца. Миссис Толливер, невзирая на высокое социальное положение, вдруг присела рядом.
Я повернулась к ней, чтобы предложить ковшик, но она уже закатила глаза и медленно обмякла на груде сырого белья.
– Померла? – поинтересовалась Сэди Фергусон и огляделась по сторонам, явно оценивая шансы на побег.
– Не… Похмелье, да еще солнечный удар.
Я нащупала пульс – учащенный, однако вполне устойчивый. Я уже и сама начала прикидывать, не лучше ли оставить ее захлебываться в собственной рвоте и сбежать как есть, босиком и в сорочке, но меня опередили мужские голоса, доносящиеся из-за угла дома.
Их было двое: констебль Толливера – я его видела лишь мельком, когда меня привезли люди Брауна, – и щегольски одетый незнакомец в камзоле с серебряными пуговицами и шелковом жилете, испорченном пятнами пота. Гость нахмурился, озирая сцену разгульного непотребства.
– Это и есть заключенные? – уточнил он с ноткой отвращения.
– Да, сэр, – откликнулся констебль. – По крайней мере те, что в сорочках. Вон та – жена шерифа.
Ноздри Серебряных Пуговиц на миг втянулись и снова раздулись.
– Которая из них повитуха?
– Это я, – откликнулась я, выпрямляясь и принимая вид, полный достоинства. – Меня зовут миссис Фрэзер.
– Вот как, – отозвались Пуговицы скучающим тоном, словно ему было все равно – хоть королева Шарлотта. Он пренебрежительно оглядел меня с головы до ног, затем повернулся к потному констеблю: – В чем ее обвиняют?
Тот озадаченно нахмурился, переводя взгляд с Сэди на меня и обратно.
– Э-э… Одна вроде сидит за подделку, а вторая за убийство. А вот кто из них кто…
– Я – убийца, – храбро выступила вперед Сэди. – А она – замечательная повитуха!
Я удивленно покосилась на нее, но Сэди едва заметно покачала головой и поджала губы.
– Хм-м… Ну ладно. У вас есть платье… мадам?
Я кивнула. Серебряные Пуговицы коротко приказал:
– Оденьтесь, – и повернулся к констеблю, достав из кармана большой шелковый платок и утирая лицо: – Значит, я ее забираю – передайте мистеру Толливеру.
– Так точно, сэр, – заверил его констебль, неуклюже кланяясь и расшаркиваясь. Он глянул на миссис Толливер в отключке, затем перевел строгий взгляд на Сэди: – Эй, ты! Занеси ее внутрь. Живо!
Сэди поправила пальцем затуманенные от пара очки.
– Да, сэр! Сию минуту, сэр!
У меня не было возможности переговорить с Сэди – я едва успела надеть корсет и платье и захватить свою сумку, прежде чем меня препроводили в экипаж – тоже довольно потрепанный, со следами былого величия.
– Не могли бы вы объяснить, кто вы и куда меня везете? – поинтересовалась я через пару-тройку перекрестков; мой спутник смотрел в окно с отсутствующим выражением лица.
Вопрос застал его врасплох, и он озадаченно моргнул, словно только сейчас понял, что перед ним одушевленный объект.
– Прошу прощения, мадам. Мы едем во дворец губернатора. У вас есть чепец?
– Нет.
Он поморщился, словно ничего другого не ожидал, и снова углубился в раздумья.
Предыдущий губернатор, Уильям Трион, не успел закончить постройку особняка – его отослали в Нью-Йорк. Теперь же огромный дом возвышался во всей красе, грациозно раскинув лужайки и клумбы вдоль подъездной дороги, только вместо величественных деревьев торчали тоненькие саженцы. Экипаж подкатил к центральному входу, однако мы – разумеется – обогнули дом, зашли с черного входа и спустились в подвальное помещение, отведенное для слуг.
Здесь меня поспешно втолкнули в комнату горничной, вручили расческу, тазик и кувшин с водой и велели привести себя в порядок.
Мой спутник – его звали мистер Уэбб, судя по почтительному приветствию кухарки – нетерпеливо дожидался, пока я наспех умылась и причесалась, затем схватил меня за руку и потащил наверх. Мы поднялись по узкой черной лестнице на второй этаж, где нас встретила испуганная молоденькая горничная.
– О, сэр, наконец-то вы пришли! – Она присела в реверансе перед мистером Уэббом, бросив на меня любопытный взгляд. – Это повитуха?
– Да. Миссис Фрэзер – Дилман, – он представил девушку по фамилии, согласно английской моде именования домашних слуг.
Девушка привела меня в просторную, изящно обставленную комнату: кровать с балдахином, комод орехового дерева, резной шкаф и кресло. Впрочем, общее впечатление несколько портила груда белья, предназначенного на штопку, перевернутая корзинка с шитьем, из которой вывалились нитки, и коробка с детскими игрушками. На постели возвышался небольшой холмик – видимо, это и была миссис Мартин, жена губернатора.
Дилман снова присела в реверансе и пробормотала мою фамилию. Губернаторша оказалась пухленькой и округлой – учитывая поздний срок беременности, – с маленьким острым носиком и близорукими глазками, чем живо напомнила миссис Крольчиху авторства Беатрикс Поттер. Впрочем, отнюдь не характером.
– Это еще кто? – спросила она, высовывая неряшливую голову в чепце.
– Повитуха, мэм, – отчиталась Дилман, снова приседая. – Вы хорошо спали, мэм?
– Нет, конечно! – сварливо отозвалась та. – Чертов младенец пинал меня в печень, всю ночь тошнило, знобило, и простыни мокрые от пота! Мне сказали, что в округе нет ни одной повитухи. – Она бросила на меня раздраженный взгляд. – Откуда вы ее выкопали, из тюрьмы, что ли?
– Вообще-то да, – ответила я, снимая с плеча сумку. – Какой у вас срок, как давно вам нездоровится, когда вы в последний раз ходили по-большому?
Губернаторша слегка заинтересовалась и жестом выпроводила Дилман из комнаты.
– Как, говорите, вас зовут?
– Фрэзер. Вы испытываете признаки ранних родов? Схватки? Кровотечение? Периодические боли в спине?
Она бросила на меня косой взгляд, но все же начала отвечать на вопросы, из которых я со временем диагностировала острый случай пищевого отравления: скорее всего, вчерашние остатки устричного пирога, поглощенного – со множеством другой пищи – в припадке аппетита, присущего беременным.
– Значит, у меня нет лихорадки? – переспросила миссис Мартин.
– Нет. Во всяком случае, пока, – уточнила я ради очистки совести. Неудивительно, что она боится лихорадки: в городе свирепствовал особенно жестокий вирус – пару дней назад умер секретар