Она была на высоких каблуках, и это представляло главную трудность: каблуки все время подворачивались, того гляди вывихнет лодыжку. А единственная запасная пара, лежавшая в чемодане, была на точно таком же высоком каблуке.
— Прости, дорогой, мне придется идти помедленней. Это все из-за туфель, понимаешь. Я не могу…
— Ничего, — сказал Бобби новым, уверенным тоном. — Ты молодец, хорошо держишься.
Когда они достигли разрытого участка, их мгновенно окутала пыль.
— Мне нужно опять остановиться, — сказала она, но за грохотом отбойных молотков он не услышал ее. — Бобби, подожди! — закричала она, едва не плача, и он оглянулся, встал и опустил чемоданы на землю.
— Мы доберемся намного быстрей, если не будем так часто останавливаться, — сказал он.
— Знаю, дорогой, но я не могу угнаться за тобой. Я должна передохнуть минутку.
— Ладно.
— Какая ужасная пыль, да?
— Что?
— Такая пыль, дышать невозможно.
— Это каличе.
— Что?
— Пыль. Называется каличе, селитра; вроде мела. Она тут везде, прямо под верхним слоем почвы. Мне дядя Оуэн сказал.
— О боже!
— А ты вообрази, что этого нет.
— Что?
— Я сказал: представь, что нет этой жары, а что по-настоящему холодно, и мы идем быстро, как только можем, чтобы не замерзнуть.
— Боюсь, что у меня не получится.
— Давай попробуй. Представим, что это не пыль, а сильная метель, снежный буран, сквозь который нам надо пробиться.
Она хотела сказать раздраженно: «Ох, Бобби, пожалуйста!» — но посмотрела на его серьезное, потное лицо и сдалась. Какой он замечательный спутник: сам не унывает и ее подбадривает. Если он может это представить, то сможет и она.
— Хорошо, я попробую.
— Брр! — Он съежился и обхватил плечи руками. — Лучше нам не стоять здесь, не то замерзнем до смерти. Идем.
И, подхватив чемоданы, они двинулись дальше, Бобби впереди. Глядя на его узкую спину, темнеющую перед ней в белой мгле, она знала, что никогда не забудет этой картины. Обычный мальчишка стал бы жаловаться, скулить, тащился бы позади, был бы обузой, но Бобби был не обычный мальчишка. Храбрый, веселый и одарен богатым воображением; ее сын.
— Ну, как получается? — крикнул он, обернувшись.
— Хорошо, дорогой. — Она смогла улыбнуться. — У меня получается.
Представить, что нет никакой жары! Но, как ни странно, это почти действовало. У нее кружилась голова, она задыхалась, по спине ручьями бежал пот, и все же она изо всех сил старалась представить, что мерзнет, и это почти действовало.
Одна полоса шоссе была открыта для движения; плотный поток машин двигался на восток, потом его сменял поток на запад. Она со страхом смотрела на каждую машину, двигавшуюся на запад, боясь, что в ней окажется Оуэн Форбс, возвращающийся домой из города, но во всех сидели незнакомцы, и некоторые поворачивали головы, привлеченные странной парой: женщиной и мальчишкой, тащившимися с чемоданами по слепящему дневному зною.
— Бобби, — позвала она, — я опять хочу остановиться.
— Ладно.
Она села на чемоданы, чтобы дать отдых ноющим ногам.
— Наверно, две мили уже прошли, как думаешь?
— Не знаю, — ответил он. — Я от холода плохо соображаю.
— Ох, Бобби, ты чудо. Как бы я справилась без тебя?
— Ты не замерзла? Пора двигать дальше.
И они двинулись дальше. Прошли очень близко от одного из рабочих, и он, выключив свой кошмарный перфоратор, уставился на них: мексиканец или какой-то полукровка, приземистый, зверского вида, лицо и одежда покрыты белой пылью. Она понимала, что и сама, должно быть, уже вся белая — пыль скрипела на зубах, запорошила глаза, ощущалась в ноздрях, — и, когда Бобби обернулся и крикнул: «Ты в порядке?» — она увидела, что у него лицо и волосы тоже белые.
Потом она всегда говорила, что в тот день Бог хранил ее, дал силы идти; и она действительно молилась, тащась по дороге. «Боже, — громко молилась она среди грохота отбойных молотков. — Боже, дай мне пройти через все это». И, крепко стиснув зубы, чтобы не глотать пыль, повторяла: «Боже, который приготовил любящим Тебя блага, кои недоступны разумению человека…»
Постепенно грохот начал затихать, воздух стал чище; они достигли конца ремонтируемого участка. Впереди дорога переходила в улицу с тесно стоящими домами и магазинчиками по сторонам. До центра города было еще далеко, но до окраины они дошли.
При виде вывески за квартал впереди — «КАФЕ», — она было подумала, не рискнуть ли завернуть туда: можно хотя бы посидеть, выпить кока-колы. Но в кошельке было ровно семьдесят пять центов, лучше их приберечь.
Потом ее внимание привлекла другая вывеска, над заправкой, — «ТЕКСАКО», — потому что там должны были быть туалеты.
— Бобби, — сказала она, — остановимся там. По крайней мере там вода есть.
Глаза служащих с любопытством и, возможно, подозрением следили за тем, как они плелись на зады заправки к двум белым дверям туалета, «М» и «Ж».
В женском отделении стояла вонь и невыносимая жара, но она долго не отходила от раковины, пила из пригоршни теплую чистую воду и никак не могла напиться. Мыла не было, автомат с бумажными полотенцами сломан, но она все же сумела умыться и вытерлась туалетной бумагой. Из забрызганного водой зеркала на нее смотрело собственное потрясенное, с дикими глазами лицо.
Когда она подняла чемоданы и вывалилась из туалета снова на солнце, голова у нее закружилась и она едва не упала. Бобби уже поджидал ее: физиономия сияет, мокрые волосы торчат во все стороны.
— Как ты, в порядке?
— Да, дорогой. Просто на минутку голова закружилась. Сейчас буду в порядке. Как думаешь, далеко нам еще?
— Наверно, не очень. Давай пойдем.
Но, медленно тащась квартал за кварталом, они не могли понять, продвигаются они к центру города или кружат по окраине. Иногда вдали виднелись высокие здания, иногда нет.
— Вроде бы мы должны идти в верном направлении, как считаешь? Не помнишь, мы здесь не проходили?
— Не помню. Все равно, давай просто идти вперед.
Наконец в конце очередного квартала они заметили три такси, стоявших за углом у обочины.
— Ох, дорогой, смотри: такси!
Опередив Бобби, она рванулась к одной из машин, открыла дверцу, бросила чемоданы на землю, заползла внутрь и рухнула на широкое заднее сиденье. Водитель обернулся и обеспокоенно взглянул на нее:
— Вы в порядке, мэм?
— Да. Не поможете с чемоданами?
Он быстро поставил чемоданы на переднее сиденье, затем взял два чемодана Бобби и погрузил в багажник.
Бобби с неуверенным видом продолжал стоять на тротуаре.
— Садись, дорогой.
Бобби устроился рядом с ней и сидел, напряженно выпрямившись, словно боялся расслабляться.
— Можете посоветовать нам гостиницу? — спросила она водителя.
— Да, мэм, есть старая, имени Стивена Ф. Остина,[43] она считается лучшей, но на вашем месте я бы попробовал «Хилтон». Отель новый, с кондиционированием.
— Прекрасно, — сказала она. — Везите нас туда.
Она-то думала, что кондиционеры бывают только в кинотеатрах. А тут, представить только, целый отель!
— Хотя погодите.
— Мэм?
Она прикрыла глаза.
— Можете сказать, сколько приблизительно будет стоить доехать туда?
— Пожалуй, мэм, довезу вас центов за тридцать пять.
А у нее целых семьдесят пять. Это значит, она может дать на чай водителю пятнадцать центов, и еще останется четвертак коридорному в отеле.
— Прекрасно, — сказала она, откинулась на спинку сиденья и снова прикрыла глаза.
У элегантного входа в отель швейцар в униформе бросился вперед, чтобы подхватить все четыре чемодана, не оставив ей нести иной тяжести, кроме сдачи в двадцать пять центов, полученных от водителя. Она чувствовала, что все на тротуаре смотрят на нее — как одета, не торчит ли белье, — и пожалела, что нет никакой возможности привести себя в порядок, прежде чем шагнуть в вестибюль.
— Ух ты! — вырвалось у Бобби, и его измученное лицо засияло восторженной улыбкой. — Это что-то, правда?
Они, казалось, плыли по бескрайнему толстенному, заглушающему шаги ковру к конторке портье, за которой, поджидая их, стоял любезнейший джентльмен.
— Как долго вы пробудете у нас, миссис Прентис? — осведомился он, когда она заполнила регистрационный бланк.
— Несколько дней… еще не знаю. Мы еще не определились с планами.
Затем они поднялись в просторном беззвучном лифте наверх, там их провели в номер люкс, голубой и невероятно пышный.
— Не открывайте окон, — предупредил коридорный, — иначе нарушите работу кондиционера. И взгляните сюда. — Он указал на раковину в ванной, в которой было не два, а три крана. — Средний кран — для ледяной воды. Она подается постоянно.
Когда они остались одни, она первым делом налила два стакана ледяной воды.
— Держи, — подала она один стакан Бобби. — А теперь давай отдыхать.
Почти час они наслаждались. Развалясь на мягком диване, сбросили обувь и смеялись в полном восторге, оттого что могут расслабиться и дать отдых измученному телу.
— Небось никогда не забудешь ту жуткую пыльную дорогу, а? — спросила она Бобби. — Мог ты представить что-то более ужасное?
— Да-а. Но мы справились.
— Точно. И знаешь что? Я никогда бы не справилась без тебя. Ты меня поразил.
Они по очереди долго плескались в ванной и переоделись во все лучшее, что у них было. Затем, чувствуя себя отдохнувшими и чистыми, неторопливо спустились в обеденный зал. Когда прошел первый шок от цен в меню, она подумала, что надо бы предупредить Бобби выбирать что-нибудь самое дешевое, но потом ей пришло в голову, что это ложная экономия. Если они собираются жить здесь в долг, то какая разница, насколько он будет велик.
— Можешь выбирать что хочется, дорогой. Правда, здесь недурно?
И для начала торжественно заказала для себя два «Манхэттена».
— Теперь собираешься звонить папе? — поинтересовался Бобби, когда они вернулись в свой голубой люкс.