Нет, на внешность я никогда не жаловалась — я яркая, эффектная, необычная. Но… беспородная. И рядом с таким мужчиной наверняка смотрелась смешно.
И, даже понимая это, не могла отказать себе в удовольствии почувствовать себя настоящей леди. А, почувствовав, непроизвольно окунулась в иллюзию; с Иллюзионистами такое часто бывает. Не знаю, как изменилось моё лицо; одежда удивительным образом осталась прежней, а буйные рыжие пряди сами собой сложились в красивые локоны.
Наблюдательный спутник внимательно проследил произошедшую перемену и усмехнулся.
— Всегда интересно наблюдать за мастерами Иллюзий, — улыбнулся Тай-ай-Арсель, стремительным движением перемещаясь с противоположного сидения ко мне. Узость рассчитанного на одного диванчика не позволяла разместиться вдвоём достаточно вольготно, особенно — учитывая ширину плеч дора. Но того это не смутило, и правая рука оказалась на спинке позади меня. А левая, пользуясь случаем, скользнула кончиками пальцев по обводу скулы. В ответ на это почти невинное прикосновение по спине пробежали мурашки, а к щекам прилила кровь.
— Почему именно Иллюзий? — позволяя своему телу вольность, я подалась навстречу следующему прикосновению; теперь пальцы скользнули вниз, вдоль шеи.
— Вы так легко меняетесь. И никогда не угадаешь, где под всеми этими слоями настоящее лицо, и есть ли оно вообще…
— Любите загадки, дор Керц? — светски улыбнулась я.
— Люблю отгадки, — в тон мне улыбнулся мужчина. — И, пожалуйста, называй меня Дайрон. Ты же должна изучить меня получше, чтобы иллюзия была достоверной? Лейла Шаль-ай-Грас. Красивое у тебя имя.
— У тебя тоже… Дайрон, — невозмутимо приняла я правила игры. Иллюзия должна соответствовать ожиданиям, это главное правило. Дор знает, что его прикосновения будут приятны. У меня есть два варианта: смущение и ложь или откровенность и немного смелости. Второй опасен, — танец на лезвии. Но первый куда хуже. — И насколько хорошо ты хочешь быть мной изученным? — иронично хмыкнула я.
— Какая формулировка, — промурлыкал он, обдавая тёплым дыханием ухо. — Как жалко, что у нас с тобой всего два дня. Но мы ведь начнём сразу?
— Да, конечно, — с придыханием проговорила я в близкие губы мужчины. В этот момент экипаж дёрнулся, останавливаясь, и наши губы не соприкоснулись лишь чудом. — С бальной залы и прилегающих коридоров, — завершила я, отстраняясь.
Проводив меня взглядом, дор Керц рассмеялся.
— Желание дамы — закон, — шутовски раскланялся он и выскользнул в приоткрытую лакеем дверцу, после чего повернулся и помог выбраться мне. Экипаж, пропыхтев что-то на прощание, покатился к крытому навесу.
Хозяин не торопил меня, пока я с интересом озиралась, стоя на вершине широкой пологой лестницы. Высокий глухой забор, опоясывавший дворец и просторный сад, изнутри был невидим; без всякой магии, такой эффект создавал плющ и деревья. Широкая подъездная дорога, посыпанная гравием, стрелой пронзала невысокий зелёный лабиринт. Хитросплетения выложенных разными сортами мрамора дорожек создавали причудливый узор, обрамлённый самшитом и можжевельником, а небольшие увитые плющом беседки и арки казались яркими цветами. Сколь дурная ни была у этого места репутация, при свете жаркого зимнего солнца оно выглядело весьма респектабельным произведением искусства.
Впрочем, как и сам дворец. Мрамор, цветами от молочно-белого до полночно-синего и от нежно-розового до багряного, был подобран с великим искусством. Казалось, где-то внутри дворца садится солнце, озаряющее последними лучами пол и стены, тогда как витые купола башен тонут в наступающем мраке. Внутри, куда провёл меня дор Керц, жестом отпустив будто из воздуха возникших при появлении господина слуг, можно было также встретить все краски спектра. Но здесь цветовая гамма была более сдержанной, в каждой комнате доминировал лишь один оттенок, дополненный несколькими близкими тонами.
Мы миновали фиолетовую анфиладу, нырнули в неприметный коридор (неприметный на фоне всего остального великолепия; серо-стальной с вкраплениями алого — странное, но эффектное сочетание), свернули в ещё один, неотличимый от первого (видимо, все вспомогательные переходы здесь были выполнены в едином стиле), пересекли зелёную анфиладу и вдруг вынырнули на галерею, кольцом опоясывавшую огромную двусветную бальную залу овальной формы.
Зала была великолепна. Белый мрамор, серебро и зеркала. Строгий элегантный фон, рама для роскошных витражей, расположенных в скатах высокого купола, и прелестных дам, которые вскоре будут кружиться здесь в танце с галантными кавалерами.
За всё время пути от входа до галереи мы не проронили ни слова. Дор Керц не пытался расхваливать свой дом, он и так прекрасно видел, насколько меня впечатляет Закатный Дворец. Но также он не пытался отвлечь меня разговором или развлечь историями; и за это я была благодарна. С этим мужчиной вообще было очень спокойно. Опасное заблуждение.
Холодный, расчётливый, страшный человек, которому хочется верить. Более того, ему хотелось доверять. По праву, ох, по праву считается он одним из опаснейших людей Среднего мира!
— Ну, как? Есть поле для фантазии? — мягко спросил стоящий у меня за плечом мужчина, пока я, опираясь о балюстраду, внимательно разглядывала залу и, в особенности, потолок. Я в ответ медленно кивнула и, не оборачиваясь, спросила:
— Скажите, дор…
— Дайрон. Мне кажется, мы договорились, — перебил меня он.
— Да… Дайрон, скажи, а куда ведёт парадный вход? — продолжила я, кивнув на высокие, в два света, ажурные белоснежные двери.
— В фойе. Пойдём, я покажу, — не стал задавать уточняющих вопросов дор. Мне всё больше и больше нравилось с ним общаться. А страх… уж что-что, а его я научилась прятать так глубоко, что и Владыки Иллюзий не найдут. Забавное сочетание: трусиха, до смерти боящаяся кому-то показать свой страх. Очень легко в такой ситуации прослыть отчаянно храброй сумасбродкой.
Мы немного прошли по галерее, спустились по неширокой винтовой лестнице, закрученной около мощной колонны, поддерживавшей купол. Белый мрамор десятка различных холодных оттенков складывался на полу в затейливый узор, какой далеко на юге рисует на окнах летний мороз.
Высокая створка двери, вблизи казавшаяся хрупкой, легко и бесшумно подалась под рукой дора Керца, выпуская нас на просторную площадку-балкон, с которой в длинное прямоугольное фойе сбегали две широких пологих лестницы. Здесь безраздельно властвовала ночь; в зале господствовал тёмно-синий цвет, в глубоких зеркалах превращавшийся в непроглядную тьму. Позолота и мягкие приглушённые огни лишь оттеняли это полуночное великолепие, не позволяя ему стать мрачным.
— Она войдёт через парадный вход, — медленно проговорила я, цепляясь за перила балкона и вглядываясь в глубину фойе. Странный эффект: подсознательно ожидаешь, что здесь должно быть темно, но при этом зала прекрасно освещена. — Сразу после заката, вместе со стелющимся по полу туманом. Сначала Её не заметят. Она дойдёт до лестницы, когда лакеи у входа почувствуют лёгкий привкус жасмина и тлена, — в такт моим словам от входной двери показалась призрачно-белая, схематичная фигура, рассыпающаяся клочьями тумана. — Впуская её в зал, двери скрипнут. Музыканты собьются с ритма, и все оглянутся, — фигура скользнула мимо нас, обдав могильным холодом. Двери за её спиной, смыкаясь, издали звук, больше похожий на предсмертный стон. Вслед за фантазией я шагнула в зал, толкнув створку; которая действительно оказалась очень лёгкой. — Выйдя на середину зала, Она повелительно взмахнёт рукой. Зазвучит совсем другая музыка, и Она заскользит в танце. Из угла под лестницей Ей навстречу выйдет Он. Изгибаясь в муках неразделённой страсти, Они начнут пляску. А потом, разбив вон те два витража, ворвётся, несясь по воздуху, пёстрая толпа. Хохоча, другие танцоры разведут Их в разные стороны. Она скользнёт к тебе, Он в отместку схватит первую попавшуюся женщину… — хаотично метавшиеся по залу тени осыпались мелкой серебристой пылью. — А дальше всё по сценарию.
— Отлично, — довольно прищурившись, улыбнулся дор Керц. — Витраж будет разбит на самом деле. Не волнуйся, это от тебя не потребуется, — хмыкнул он. — Найдётся, кому заняться. Ты будешь Ей? — обернувшись, мужчина притянул меня за талию к себе, повёл в танце — властно, уверенно, не смущаясь отсутствием музыки. И снова я ловила себя на ощущении уюта и спокойствия в этих объятьях. Как просто влиять на человека через его инстинкты; самые основы воздействия, самые эффективные. И как странно сейчас ощущать это воздействие на себе…
— Я буду туманом, — тело сделалось мягким и послушным, как тесто в руках опытного кондитера. Это было так заманчиво — отдаться порыву, поддаться сильным настойчивым рукам, позволить перевести странный танец без музыки в иную плоскость, пусть бы даже на пол этой зеркальной залы. Мысли привычно расслаивались, наползая друг на друга, окутывая разум защитным пологом. И вот уже дор Керц кружит в танце высокую жгучую брюнетку с явной примесью крови Нижнего мира.
— Прячешься, кошка? — прошептал мужчина, остановившись так резко, что я врезалась в него, инстинктивно упёршись ладонями в его грудь. — Впрочем, теперь можно, — мягко, сыто улыбнулся он, без напоминания размыкая объятия. А глаза по-прежнему были настоящими — холодными, цепкими. — Пойдём, я провожу тебя до экипажа.
— Я дойду пешком, мне нужно в квартал Часов, — вежливо, но твёрдо отказалась я. Он не стал настаивать; кивнул, и вновь увлёк меня в коридоры и анфилады, выводя из дворца.
Красивый. Уверенный. Спокойный. Предупредительный. Умный. Проницательный. Идеал, в который очень сложно не влюбиться.
Когда долго работаешь с иллюзиями, начинаешь бояться всего идеального.
По подъездной дорожке дор Керц проводил меня до самых ворот, своей рукой отпер неприметную калитку в воротах. Приобнял за талию, притянул к губам мою ладонь.
— Я жду тебя к полудню Солнцестояния, — напутствовал мужчина. И это, совершенно определённо, был приказ.