В моем сне она была воистину прекрасна, несмотря на белый след вокруг шеи.
— С чего бы мне это делать? — удивилась она.
В моем сне от нее пахло джином и старым целлулоидом, хотя я и не помню, чтобы в моих снах от кого-нибудь чем-нибудь пахло. Она улыбнулась мне безупречной черно-белой улыбкой:
— Я ведь вышла из игры, не так ли? — и прошлась по комнате. — Не могу поверить, что этот отель все еще существует, — добавила она. — Я здесь трахалась. — Ее голос трудно было различить сквозь потрескивание и шипение.
Вернувшись к кровати, она уставилась на меня, как кошка смотрит на мышиную нору. Спросила:
— Ты мой поклонник?
Я покачал головой. Она подсела ближе и взяла мою теплую руку своей серебристой рукой.
— Никто уже никого не помнит, — сказала она. — В этом городе в тридцати минутах.
Мне хотелось спросить ее кое о чем.
— Куда подевались звезды? — решился я. — Я все гляжу на небо, их там нет.
Она указала на пол:
— Ты смотрел не туда.
Оказалось, что пол в моем шале — это тротуар, и на каждой его плитке изображена звезда, а рядом значится имя, из тех, которые ни о чем мне не говорят: Клара Кимбол Янг, Линда Арвидсон, Вивиан Мартин, Норма Телмеддж, Олайв Томас, Мэри Майлз Минтер, Сина Оуэн…
Джун указала на окно:
— И еще там.
Окно было открыто, и из него я мог видеть весь простиравшийся подо мной Голливуд: бесконечное пространство мерцающих разноцветных огней.
— Разве это не лучше, чем звезды? — спросила она.
И она была права. Я даже видел созвездия уличных фонарей и автомобильных фар. Я кивнул.
Ее губы коснулись моих.
— Не забывай меня, — прошептала она, но так печально, словно заранее знала, что ее просьба напрасна.
Я проснулся от телефонного звонка. Сняв трубку, сипло что-то пробормотал.
— Это Джерри Квойнт, со студии. Нам необходимо встретиться на ланче.
Снова нечто нечленораздельное.
— Мы высылаем машину, — сказал он. — Ресторан от вас в получасе езды.
Они ждали меня на открытом воздухе, где было светло и зелено.
На этот раз я бы очень удивился, если бы хоть кого-то узнал. Под закуску мне сообщили, что Джон Рей «свалил из-за разногласий по контракту», а Донна, «видимо», ушла вместе с ним.
Оба мои собеседника были бородаты, а у одного из них была плохая кожа. Худая женщина показалась мне приятной.
Они спросили, где я остановился, а когда я ответил, один из бородачей сообщил (взяв с нас слово, что дальше это не пойдет), что в тот день Белуши принимал наркоту вместе с политиком по имени Гари Харт[53] и одним из «Eagles».
После чего они заверили, что с нетерпением ждут от меня истории.
И тогда я спросил:
— Мы о чем сейчас говорим? О «Сынах человеческих» или о «Головорезе»? Дело в том, — пояснил я, — что с последним у меня проблема.
Они выглядели озадаченными.
Да нет же, сказали они, речь идет о «Я знал невесту, когда она танцевала рок-н-ролл». Здесь есть, сообщили мне, и Высокий Замысел, и Добрый Посыл. К тому же, добавили они, это Очень Своевременно, что важно для города, в котором все, что происходило час назад, уже Древняя История.
Они признались, что подумали, как было бы здорово, если бы наш герой мог спасти юную леди от замужества без любви, а в конце они вместе танцевали бы рок-н-ролл.
Я указал им, что для этого им следует купить права у Ника Лоу, написавшего песню, и сообщил, что нет, я не знаю имя его агента.
Они, усмехнувшись, ответили, что с этим проблемы не будет.
И предложили, чтобы я поразмыслил как следует над проектом, прежде чем начну писать сценарный план, и каждый из них назвал пару имен начинающих звезд, которых мне при этом следует иметь в виду.
Я пожал каждому руку и сказал, что непременно так и сделаю. А еще я заметил, что мне удастся лучше с этим справиться по возвращении в Англию.
И они со мной согласились.
За несколько дней до того я спросил Праведника Дундаса, был ли кто-нибудь с Белуши в его шале в ту ночь, когда он умер.
Ведь если кто об этом знал, так это он.
— Один он был, — не моргнув ответил Праведник Дундас, старый, как Мельхиседек. — Какое кому, к чертям собачьим, дело, был с ним кто-нибудь или нет. Один он умер.
Мне странно было покидать отель.
— Сегодня днем я уезжаю, — сообщил я администратору.
— Очень хорошо, сэр.
— Вам не трудно будет… дело в том… служащий отеля, мистер Дундас. Пожилой джентльмен. Даже не знаю. Я не видел его дня два. А мне хотелось бы с ним попрощаться.
— С одним из уборщиков?
— Да.
Она озадаченно уставилась на меня. Она была очень красивой, а ее губная помада была цвета раздавленной ежевики. Она явно ожидала, что кто-то наконец откроет ее для кино.
Сняв трубку, она с кем-то поговорила, потом повернулась ко мне:
— Мне очень жаль, сэр, но мистера Дундаса уже несколько дней не было на работе.
— Вы не могли бы дать мне номер его телефона?
— Мне очень жаль, сэр, но по нашим правилам это запрещено. — Говоря все это, она смотрела прямо на меня, чтобы я видел, что ей действительно очень жаль.
— А как ваш сценарий? — спросил я.
— Как же вы узнали?
— Ну…
— Он сейчас у Джоэля Силвера[54], — сказала она. — Мой приятель Арни, мой соавтор, работает курьером. Он занес сценарий в офис Джоэля, словно тот прислан откуда-то из агентства.
— Удачи! — пожелал я.
— Спасибо, — сказала она, улыбнувшись ежевичными губами.
В справочнике было два Дундаса Пэ, что показалось мне невероятным даже для Америки, не говоря уж о Лос-Анджелесе.
Первый оказался мисс Персефоной Дундас.
Когда, набрав второй номер, я спросил Праведника Дундаса, мужской голос поинтересовался:
— Кто говорит?
Я назвал себя, объяснил, что уезжаю из отеля, а у меня осталась вещь, принадлежащая мистеру Дундасу.
— Слушайте, мистер. Мой дедушка умер. Прошлой ночью.
Шок возвращает жизнь избитым фразам: у меня реально кровь отхлынула от лица и перехватило дыхание.
— Мне очень жаль. Он был мне симпатичен.
— Угу.
— Это, должно быть, случилось совсем неожиданно.
— Он был стар. И все время кашлял. — Кто-то спросил, с кем он говорит, он ответил: ни с кем, а мне сказал: — Спасибо что позвонили.
Я растерялся.
— Вы, возможно, не поняли: у меня остался его альбом.
— Эта фигня со старыми вырезками?
— Да.
Пауза.
— Оставьте у себя. Это уже никому не нужно. Слушайте, мистер, мне надо бежать. — Щелчок, и в трубке тишина.
Когда я засовывал альбом в сумку, на выцветший переплет упала слеза, и только тогда я понял, что плачу.
Во дворе я остановился, прощаясь с Праведником Дундасом и Голливудом.
Три призрачных белых карпа дрейфовали, покачивая плавниками, сквозь свое вечное сегодня.
Я помнил их имена: Бастер, Призрак и Принцесса; но никто на свете уже не смог бы их различить.
У выхода из отеля меня ждала машина. До аэропорта было тридцать минут езды, ровно столько, сколько нужно, чтобы все забыть.
Съеденный (сцены из фильма)
ИНТ. ОФИС ВЕБСТЕРА. ДЕНЬ.
ВЕБСТЕР сидит, читая «Лос-Анджелес таймс». Входит МАКБРАЙД и идут ФЛЭШБЕКИ его рассказа о том, как его СЕСТРА отправилась в Голливуд одиннадцать месяцев назад, делать карьеру и общаться со звездами.
От друзей он услышал, что она «сделалась странной».
Решив, что села на иглу, а то и чего похуже, сам отправился в Голливуд и нашел ее под мостом.
Очень бледная, она кричит ему: «Я заблудилась!» — и плача убегает. ВЫСОКИЙ ЧЕЛОВЕК, ОДЕТЫЙ В ЧЕРНОЕ, хватая за рукав, советует оставить все как есть: «Забудь о ней», — но это невозможно…
(В СЕПИИ
вы видите их обоих подростками, МОЛОДОЙ МАКБРАЙД и СЕСТРА хихикают в подъезде: «Я покажу тебе мой…» — и прижимаются друг к другу все ближе…
КАМЕРА ДВИЖЕТСЯ за летящей бабочкой.
Мы слышим, как они прерывисто дышат и сопят в темноте.
КРУПНЫЙ ПЛАН он кончает ей в руку, она облизывает ладонь: корчит гримаску, улыбается…
НАПЛЫВ ее губы, и зубы, и язык.)
ФЛЭШБЕК
Вебстер говорит, что возьмет на контроль, Лос-Анджелес — город, где сгинет любой, девчонок он пачками пожирает,
бросает на свалку, счета пополняет.
ПЕРЕБИВКА
ФИОЛЕТОВАЯ КИСКА. ИНТ. ПОГРУЖЕНИЕ,
ТРИ ОБНАЖЕННЫЕ ЖЕНЩИНЫ танцуют за доллары
Вебстер заходит и с одной говорит,
сует двадцатку, показывает фотографию,
та стоит так близко, что
мог бы дотронуться (но вышибалы на страже,
напичканные стероидами, они бы руки-то переломали),
и ему кажется, она знает, о ком он спросил.
Вебстер уходит.
ИНТ. КОНДОМИНИМУМ ВЕБСТЕРА. НОЧЬ.
Дома ждет видео.
ЖЕНЩИНА, прекрасная, как жизнь
выстрелом из грудной клетки (груди выставлены напоказ)
дает совет: оставить все как есть,
забыть, — а она придет к нему,
очень скоро.
НАПЛЫВ
ИНТ. МАКБРАЙД В ОТЕЛЕ. НОЧЬ.
МакБрайд лежит на кровати один,
смотрит ненавязчивое платное порно.
Он раздет. Мажет член вазелином,
медленно и лениво, кончать ему неохота.
СТУК в окно. Привстает на постели,
безвольный и напуганный (все-таки третий этаж),
открывает окно.
Входит СЕСТРА, с виду как мертвая,
умоляет о ней забыть.
Он сам знает, как ему поступить.
Сестра плетется к двери.
А там ждет его ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ.
Брюнетка в коже, чертовски странная,
С улыбкой переступает порог.
Они в постели.
Сестра стоит в сторонке, она не ушла.
И смотрит, как брюнетка трахает МакБрайда
(кожа у нее синяя, как у мертвеца. И она одета).
Брюнетка коротко машет рукой.
С сестры ниспадает одежда. Зрелище жуткое:
кожа вся в ранах и порезах; одного соска нет.
Она снимает перчатки, и мы видим руки: