Еще Бренда была подлизой, и Тони меньше всего хотелось, чтобы она рассказала Мэйсону, что именно он о нем думает. Ну, может, не совсем так… Список того, чего парень совершенно не желал в данный момент, возглавляло повторное нашествие теней-убийц. Но и злящийся на него Мэйсон Рид определенно занимал место в первой десятке. Потому что этот сильно разгневанный актер означал безработного Тони Фостера.
Помощник режиссера понял, что Бренда все еще ждала ответа, и сказал:
— Нет, не думаю, чтобы это был Мэйсон.
— Конечно нет.
«Эй, ты сама про него упомянула».
Он поднял обрывок отделочной тесьмы…
— Не трогай!
…и положил обратно.
— Извини.
— Ты должен сам отнести пиджак или же Ли придет и заберет его? Может, это лучше сделать мне и убедиться, что все нормально смотрится под осветительными лампами?
— Конечно, ты могла бы его отнести, но раз я здесь…
— Так уж случилось, что я тоже здесь.
Бренда и Тони обернулись на звук грубовато-бархатного голоса. В трейлер поднимался Ли.
— На брюках еще одно пятно. — Он повернулся.
Как будто кто-то приложил палец к его правой ягодице и мазнул им вверх.
Тони принялся старательно думать о холодном душе, о камерах предварительного заключения и о Гомере Симпсоне.[2]
Ли продолжал поворачиваться, пока снова не очутился лицом к Бренде и Тони, скинул черные лакированные ботинки, расстегнул ширинку и заявил:
— Клянусь, раньше этого не было.
— Пиджак мог прикрыть почти все пятно, — напомнила Бренда с придыханием, которое показалось Тони предельно раздражающим.
Он цеплялся за это свое ощущение. Оно было удобным щитом против возможной неловкой реакции на Ли, снимающего штаны и отдающего их Бренде.
Николас в коротких серых трусах и черных носках прошел к свободному гримерному креслу и сел. Оно скрипнуло в знак протеста.
— Понятия не имею, как так получилось. Клянусь, я и близко не подходил к невысохшей краске.
— Конечно, — мурлыкнула Бренда, сняла пиджак с гладильной доски и передала его Тони.
Женщина не сводила жаркого взгляда с лица Ли до тех пор, пока ей не пришлось раскладывать штаны. Тогда она выплеснула свои чувства на одежду, неторопливо и ласково разглаживая ткань.
Ходили упорные слухи, что Бренда и Ли недавно разделили страстные мгновения на полу в гардеробной, пока Элисон Ларкин, главная костюмерша, обшаривала благотворительные распродажи в поисках нарядов, приобретение которых не вышло бы за рамки бюджета. Тони видел, каким интимным жестом Бренда прижимала ладонь к ткани, чтобы удержать ее на доске, и невольно признал, что эти сплетни имеют право на существование. Фостер смотрел, как Бренда сбрызгивала водой, а потом медленными кругами разглаживала заднюю часть брюк Ли, и чувствовал себя соглядатаем.
Он определенно был здесь третьим лишним.
— Послушай, Тони, раз уж Ли пришел, то тебе нет смысла тут оставаться, — произнесла Бренда, которая, видимо, тоже так считала.
— Да, мне надо идти.
— Надо.
«Едва ты выйдешь за дверь и наконец-то оставишь нас наедине, я покажу этому мужчине, что может дать ему настоящая женщина».
Тони невольно восхитился тем, сколько подтекста в духе безвкусных пятидесятых годов ассистентка костюмерши смогла вложить в единственное слово.
— Я скажу Питеру, что вы вернетесь, когда Бренда закончит работать с вашей одеждой, — сказал Тони, отдавая Ли пиджак.
Выражение лица актера было интересным, слегка отчаянным.
«Ему не терпится, чтобы я ушел? Он в отчаянии оттого, что я ухожу? Или это напрасные поиски Сьюзен?[3] Что именно?» — Тони так ни до чего и не додумался.
— Ты все еще здесь?
«Мы хотим побыть наедине, неужели не ясно?»
Что ж, этот подтекст исходил не от Ли, а от Бренды, зато с избытком.
«Тони! — прорвался через помехи голос Адама. — Как только краска… — Пара слов затерялась в статическом шуме. — Тащи Ли обратно. Сегодня нам еще нужно провернуть чертову уйму работы!»
Фостер быстро наклонился к микрофону, пришпиленному к воротнику, и сказал:
— Вас понял, Адам. Конец связи.
«Дело как ра-ш-ш-з в том, чтобы там никто ни с кем не связался».
— Да, я понял.
Во всяком случае, почти все.
Судя по всему, до Адама тоже дошли слухи о Ли и Бренде, хотя он выразил это любопытным образом.
«Долго еще?»
— Пиджак готов, брюки…
Тони повернулся к Бренде и виновато пожал плечами, когда та бросила на него гневный взгляд.
— Брюки тоже готовы. Ли одевается.
Штаны быстро облекли длинные сильные загорелые ноги, которые так же споро были всунуты в ботинки.
Николас уже стоял у двери и одними губами говорил ассистентке костюмерши:
— Извини, надо бежать.
— Мы уже собираемся.
«Вы обжимаетесь?»
— Собираемся!
«Дьявол, рад, что наконец это слышу. Убирайтесь оттуда!»
Они уже почти дошли до дорожки, когда Ли заговорил:
— Да, мы этим занимались.
— Я не спрашивал, — пожал Тони плечами.
— Это было глупостью.
— Я ничего не говорил.
Бренда стояла в дверях и смотрела, как они уходили. Тони знал это, не оборачиваясь. Он кожей чувствовал разрыв отношений, поэтому отодвинулся от Ли настолько, насколько позволяла ширина дорожки.
— Это было просто… В смысле, мы оба… Она…
— Эй! — Тони поднял руку, прежде чем Ли принялся излагать детали. — Два взрослых человека, обоюдное согласие. Не мое дело.
— Верно.
Николас наконец подошел к главной двери, остановился и спросил:
— Отличный дом, правда?
— Да, классный, — с готовностью сменил тему разговора Тони.
Парни, тем более не являющиеся друзьями, редко страдают словесным поносом. Ли не относился к тем, кто хвалится своими победами, поэтому Тони удивился, что актер вообще об этом заговорил.
— Я спрашивал у мистера Бруммеля, не планируют ли его продавать.
— Что он ответил?
— «Это тебе не средненький домишко, парень. Им нельзя владеть. Он владеет тобой». — Ли так точно передал странную ритмичную речь смотрителя, что Тони захихикал.
Человек средних лет в мятой одежде, потертых рабочих ботинках, явно зачесывающий волосы на лысину, представился членам киногруппы только по фамилии. Мистер Бруммель весьма близко к сердцу принимал обычные клише, приписываемые смотрителям. Он как будто в любой момент мог выпалить: «Мне все сошло бы с рук, если бы не эта пронырливая ребятня».[4]
Но смотритель оказался прав — Каулфилд-хаус был каким угодно, только не средненьким.
Дом, построенный в конце XIX века Крейтоном Каулфилдом, который заработал состояние на рудничном деле и пиломатериалах, покоился на огромных глыбах светлого гранита. Массивные балки из западного красного кедра поддерживали крышу над верандой. Три этажа, восемь спален, бальный зал, оранжерея, комнаты для слуг на самом верху… Дом стоял в глубине Дир-Лейк-парка, в конце длинной тропы, изрытой колеей и слишком заросшей, чтобы называться дорогой.
Мэтт, которого студия «Чи-Би продакшнс» обычно нанимала искать места для натурных съемок, отправился по Дир-Лейк-драйв, чтобы взглянуть на Эдгар-хаус. Но тот оказался слишком маленьким, чтобы подогнать его под требования сценария. Повинуясь так называемому порыву — хотя Тони подозревал, что Мэтт уже не в первый раз просто заблудился, — он поехал по замеченной колее.
Честер Бейн, владелец «Чи-Би продакшнс», бросил один лишь взгляд на цифровые снимки, которые нащелкал Мэтт в конце дороги, и тут же решил, что дом идеально подходит для съемок «Самой темной ночи».
Каулфилд-хаус, находившийся в пределах парка, оставался частным, практически заброшенным домом.
Тони понятия не имел, как Чи-Би добился разрешения на съемки, но без сотрясения воздуха тут явно не обошлось. Босс кричал по телефону, за закрытой дверью своего кабинета, по мобильнику, когда пересекал парковку стоянки, не обращая внимания на отъезжающие машины. Он стал виновником двух столкновений с автомобилями сотрудников, пытавшихся не врезаться в него. Судя по всему, Чи-Би свято верил в то, что громкий голос помогает там, где доводы бессильны. Прежние успехи лишь укрепили в нем эту убежденность.
Дом все же был идеален, несмотря на нецензурные выражения водителей, которым пришлось вести по разбитой дороге генератор, машину обслуживания, два грузовика с оборудованием, трейлер, игравший роль костюмерной и гримерной, и передвижной туалет. К счастью, Чи-Би арендовал дом на неделю. Поэтому он без зазрения совести оборудовал в двух спальнях гардеробные. Зато босс решил перетащить сюда туалет лишь тогда, когда мистер Бруммель сообщил, сколько будет стоить замена старой системы очистки, если она сломается от дополнительной нагрузки.
Пусть огромный совмещенный санузел на втором этаже и покрасили, но вход туда был воспрещен. Его нельзя было использовать по прямому назначению. Маляры оставили окно открытым, чтобы выветрился запах краски.
Тони поднял голову, заметил, что низ белоснежной занавески раздувался над подоконником, нахмурился и спросил:
— Вы видели?
— Занавеску?
— Нет, за ней, в комнате. Мне показалось, кто-то на нас смотрит.
Ли фыркнул и двинулся дальше, перешагивая через растения, выбравшиеся из сада на дорожку.
— Наверно, Мэйсон тайком курит у окна. Решил, что из-за запаха краски никто не заметит вони дыма.
Объяснение было логичным, но…
— Мэйсон в черном, — заспорил Тони, торопясь догнать Ли. — А тот, кто там стоял, одет во что-то светлое, кем бы он ни был.
— Вдруг Рид снял пиджак, чтобы не испачкать его краской? Возможно, он и раньше ходил туда курить, вернулся и слегка задел пальцем мою задницу. — Ли занес ногу над ступенькой, замер и покачал головой. — Хотя нет, такое я не забыл бы. — Он слегка повернулся, улыбнулся Тони, стоявшему ступенькой ниже, и вдруг выдал: — Похоже, у меня появился тайный поклонник.