Распариваюсь горячей водой, включаю холодную — сейчас контрастный душ приводит пульс в норму, расслабляет. Я выдыхаю, навожу порядок в голове и выхожу с мыслью закинуть что-нибудь в желудок, ибо голодный, как дракон.
Улыбаюсь самому себе, вспоминая серьезный разговор с мелкой, когда я пытался на своем языке объяснить, что такое хорошо, а что такое плохо. Она на меня такими умными глазами смотрела, что я даже испугался. Шагаю в одних б??ксерах по направлению к спальне, где по привычке оставил шмотки, но уже в коридоре застаю Юну у окна с чашкой кофе, от аромата которого вибрирует в животе.
— Я обещаю все компенсировать, буду убирать бесплатно весь месяц, только не лишайте возможности! Пожалуйста, — я слышу, как дрожит тонкий голос. В этот момент ощущаю острое желание убивать, потому что страдание на ее лице… она этого не заслужила.
Разговор быстро сворачивается. Девчонка, с чем-то согласившись, блокирует телефон, отпивает из чашки и вглядывается вдаль. Ее волосы непривычно распущены, лежат волнами по плечам — я засматриваюсь. Здесь бывали другие женщины, но именно от этой картины тяжело оторваться. А приходится.
Юна обращает на меня внимание, лишь когда открываю холодильник. Я чувствую ее взгляд, веду себя, будто так и задумано.
— Д-доброе утро, — произносит полушепотом, явно разглядывая мою спину. Знаю, что она там видит — шрамы. Не люблю выставлять их напоказ, но удерживаю себя от резких движений.
— Доброе, — оглядываюсь через плечо, наливая стакан молока. — Не спится?
Опираюсь на стол, пью медленно, а куда спешить? Особенно когда карие глаза так и норовят скользнуть вниз. Девчонка изо всех сил пытается скрыть волнение, но грудь в вырезе майки уже покрылась пятнами.
Она всегда так краснеет? А что будет дальше? Яркая картинка в голове вызывает бурный интерес.
— Как тебе кофе? Новый сорт купил.
Это правда, мы говорим о кофе? Усмехаюсь, она следит за губами. Я поднимаю бровь, провоцируя Юну. Мне нравится ее провоцировать, я будто заново оживаю. Дым, сажа, грязь — все остается где-то далеко, вне зоны видимости. Я ведь не спал, но фантазии в голове слишком ясные, а девчонка — теплая, домашняя, близкая.
Нет, глушусь. Пора на боковую. Я устал, вот и лезет всякое. И вообще это чертов Дэн со свадьбой своей выбил меня из колеи.
— Очень. Вкусный, — с паузами отвечает она.
Ее щеки покрывает румянец. Юна облизывает губы, опускает взгляд и оставляет чашку на барной. В простой домашней одежде, без косметики выглядит чертовски сексуально.
Сейчас и я признаю очевидное: что девчонка и правда огонь. Парни втирали несколько дней подряд, а я наивно отрицал. Она красивая. Нетипичной красотой, я таких не встречал. В ней есть что-то необычное, в ней при всем есть стержень — вспомнить только, как защищала Лису в пожаре.
Цепь замыкает. Не думая о последствиях, я шагаю навстречу. Всего лишь хочу быть ближе, рассмотреть ее. Просто, наклонившись рядом, забираю со стойки кружку. Но с ее губ срывается опасный вздох.
*************
* (жарг.) пострадавший
Глава 14
Юна
ETOLUBOV — Притяжение
Резко вдыхаю, и серые глаза впиваются в мое лицо. Дым слишком близко, его слишком много. Слишком много мужского запаха и голого тела, меня слишком явно тянет к нему. Я не вру — будто силой толкает навстречу. Едва на ногах стою, впиваюсь пальцами в край стола. Что со мной? Я как пьяная.
Когда его лицо гладко выбрито, Дым кажется мягче, добрее. Но я не могу долго думать об этом, он на расстоянии съедает мои губы, которые горят под прямым взглядом, высыхают. Невольно облизываю их и понимаю, какую глупость сделала.
Он сокращает метр между нами в один шаг. Раз, и так близко! Я перестаю дышать, втягиваю голову в плечи, ожидая… чего? Что он набросится на меня? А именно так он выглядит — готовый к прыжку, к атаке. Зато я дрожу.
Дрожу с амплитудой в несколько сантиметров, пока Дым наступает. А после дрожу от того, как жестоко замедляется, когда так близок к цели. Я ведь чувствую его дыхание на губах, вижу огонь в глазах. Я загораюсь сама, как факел. Вспышка, и уже вся объята пламенем — от макушки до пят.
Наклонившись, Дымов прижимается лбом к моему с каким-то явным отчаянием, будто сопротивляется из последних сил. Мне кажется, я почти ощущаю его мысли, желания. Растянутые мгновения причиняют почти физическую боль. Осознание, что хочу прыгнуть в омут с головой, не думая о последствиях, пугает. Я сильно пугаюсь неизвестности. Поэтому жмурюсь, поэтому дергаю подбородком в сторону, едва почувствовав мягкое прикосновение губ.
И пропасть разверзается почти сразу. Пламя гаснет. В темноте становится холодно и неуютно. Я распахиваю глаза, с трудом веря в происходящее. В то, что могло быть, и в то, что не произошло.
— Тебе лучше уйти наверх, — разбивает тишину твердый голос.
Дым отступает первым, и я благодарю Бога — сама бы не справилась. В моей голове мы уже перешли ту грань, что, к счастью, осталась в реальности. Только теперь эта красная черта алеет между нами. Провода все также оголены, но никто не сдается. Я стараюсь не опускать глаз, но они так и норовят проследовать по дорожке темных волос вниз туда, где явно спрятано нечто внушительное, судя по выпуклости.
Боже.
Проходит полминуты или час, а я не могу заговорить с ним, как и сдвинуться с места. Тогда Дым громко втягивает воздух через нос и рассеивает окутавшее комнату волшебство. Не дождавшись меня, он первым разворачивается и исчезает за закрытой дверью в спальне. Я же, обессилев, припадаю к барной стойке. Голова кружится, пальцы дрожат, мысли хаотично сменяют одна другую. Я буравлю взглядом брошенные на столе сырники, которые Дым так и не разогрел, но, совладав с собой, уже в следующую минуту начинаю судорожно заниматься утренними делами. Они казались такими важными вот только что, но не сейчас.
Подсознательно я боюсь, что Фед вернется в любую минуту, напрягаюсь от каждого шороха. Правда, он не выходит ни когда завтракаю с Лисой, ни пока собираю ее. Дверь остается запертой, сырники улетают обратно в холодильник, а я, растерянная и будто бы дезориентированная, то больно спотыкаюсь о порог, то надеваю Лисе куртку шиворот-навыворот, то случайно беру трубку, когда звонит Ася. Слушаю тысячу извинений и отключаюсь, потому что попросту не до нее.
Сев на автобус в сторону центра, где в десять у меня назначена встреча с адвокатом, я прижимаю малышку к груди и успокаиваю себя. Ничего ведь не случилось? Могло, теперь очевидно, что могло, но не случилось! Это было помутнение и усталость, да, у обоих: Дым после смены, я приболела. Мы два взрослых человека — влечение случается. Лучше бы не с нами, конечно, это может все сильно усложнить, потому что я слишком многим обязана Дымову. И я понимаю, что должна сохранять ясный ум, но как стереть его чертов торс из памяти?
Мы приезжаем в контору, уже когда я подхожу к острой грани, а за ней — полное отчаяние. Перечень юридических услуг, который висит на фасаде здания, немного приводит чувства, приземляет, заставляет взять себя в руки. Какая мне химия, когда сижу в такой луже?
Собравшись, я решительно жму на кнопку домофона и пропускаю вперед Лису, едва открывается дверь. Бреду по указателям вдоль коридора, петляю по лестницам, а когда наконец стучусь в кабинет, никто не отвечает. Я повторяю стук — тишина повторяется в ответ. Если никого, кто мне тогда открыл? Странно.
Аккуратно тяну ручку вниз, та легко поддается. В помещении горит свет, я прохожу дальше, мимо заваленного бумагами стола, и упираюсь в еще одну дверь с именем Марии Витальевны Громовой на табличке. Звучная у нее фамилия, жесткая. Я поэтому и выбрала Громову среди других объявлений в интернете. Ну и за разумную цену, конечно.
— Извините, — обращаюсь, заглянув внутрь. Женщина лет пятидесяти с легкой сединой волосах и пышной укладкой резко поднимает голову и внимательно смотрит поверх очков. — У меня назначено. Я по поводу пожара, звонила вам вчера.
Она хмурится, будто прикладывает усилия, чтобы вспомнить.
— Ах да, конечно, проходите, — спохватывается, когда я уже готова поверить в то, что ошиблась адресом. Вскакивает с места, убирает со стула сумку и перекладывает бумаги на принтер, где и без того завал. — Присаживайтесь. И обрисуйте мне еще раз ваш случай, чтобы освежить в памяти.
Пока я рассказываю, при каких условиях произошел пожар, и передаю пакет документов, который вчера в разговоре просила взять с собой ее секретарь, Громова поднимается с места, чтобы сделать кофе, и громко ругается, когда капучинатор отказывается работать.
— Извините, — нервно отставив сосуд с молоком на подоконник, произносит та, глянув на Лису, что прячется за мной. — Просто неудачный день.
— Как я вас понимаю, — горько усмехнувшись, отвечаю я, но уже скоро осознаю, что женщина молчит. Внимательно смотрит, будто ждет продолжения, и молчит.
Не привыкла плакаться в жилетку, но здесь, кажется, другой случай. Женщина будто бы жаждет чужих мучений, чтобы почувствовать хотя бы слабый вкус жизни. А мне особо нечего терять, поэтому заговариваю вновь.
— Как вы уже, наверное, поняли, — несмело заговариваю, но затем прочищаю горло, — половина моей квартиры сгорело. Чтобы жить там, нужны деньги на ремонт, а я лишилась большей части заработка из-за того, что по глупости попала в больницу. Мне не хотят выдавать справки, зато отрезали за неуплату электричество. Теперь я на заячьих правах живу в чужой квартире, из которой меня, по-хорошему, могут в любой момент выгнать, и просто не понимаю, за что хвататься.
Когда я заканчиваю, Громова не кажется впечатленной моей историей. Всего лишь хмыкает на длинную болезненную тираду, берет молоко и пробует совладать с капучинатором во второй раз. Также безуспешно.
— У вас есть иголка или что-то острое? — спрашиваю я, наверное, слишком неожиданно, женщина вздрагивает от моего голоса.
Она плавает глубоко в мыслях, и я не знаю, как до нее достучаться, потому что две тысячи, которые она берет за прием, в моем кармане последние. И даже если я, спрятав обожженную руку в перчатку, выйду на полную смену в «Квадрат», будничные чаевые вряд ли сильно меня выручат.