же, щеки тотчас краснеют от признаний, которые всплывают в голове и накрывают неудержимой волной. Я вся целиком горю от любви к нему, это что-то невозможное. И разве могла я представить, что за какой-то месяц жизнь так круто изменится? Что из слезливой мыльной оперы про мать-одиночку она превратится в семейную романтическую комедию с уютной атмосферой? И даже со сценами для взрослых, о которых я так много читала в современных любовных романах.
Книги, кстати, не идут ни в какой сравнение с реальностью. В книгах все иначе, чаще неправдоподобно или слишком вычурно, вылизано, идеально. На самом же деле, так непредсказуемо! Я даже мечтать не смела, что секс может быть другим: что его можно совмещать с длинными задушевными разговорами, смехом до колик в животе и даже ночными перекусами в кровати. Я не знала, что люди вообще так совпадают и… Хочется думать лишь о хорошем, но в огромной бочке меда обязательно найдется ложка дегтя. И имя моей ложке — Матвей.
Вот уж какой привет из прошлого я не ожидала получить. Да еще в таком виде. Матвей как с цепи сорвался. Он весь вечер писал мне с разных номеров, угрожал. Пытался звонить — я отключила звук и спрятала телефон, чтобы Дым не видел. Больше всего не хотела вмешивать его в эти проблемы, но уже точно знала, что он не останется в стороне. Не в манере Дымова. Поэтому нужно действовать на опережение.
К утру я целиком и полностью убеждаюсь, что приняла верное решение. Ради Лисы и Феди придется поступиться гордостью, но в масштабах возможной катастрофы это кажется сущей глупостью.
Дым просыпается, как всегда, за пару минут до будильника — открывает глаза, прежде чем часы на тумбе просигналят половину седьмого. А я очень внезапно, ведомая каким-то глупым порывом, притворяюсь спящей. Только от него не скроешься. Уже через мгновение затягивает в медвежьи объятия, трется щетиной, покалывая мне шею, и сексуально хрипит.
— Ты хронически возбужден? — мурчу под стать ему, почувствовав, как упирается в бедро.
— А как я могу быть спокоен, когда в моей постели ты? — Подхватив за талию, он дергает меня наверх, гладит бедра. — Ты и твои коленки.
— Дались тебе мои коленки, — бормочу смущенно, так как никогда не любила их. Всегда казались мне костлявыми.
Но Дым вполне конкретно и на понятном языке доказывает, что без ума от них. Живого места не оставляет после поцелуев.
Минут через десять или больше Фед вынуждает меня — правда, долго уговаривать не приходится — запрыгнуть к нему на спину и, пока я наглаживаю шрамы от ожогов, из-за которых по телу расползаются неприятные мурашки, несет в ванную комнату для контрастного душа. Бр-р! Никогда к аттракциону не привыкну, поэтому быстро сбегаю, удостоившись звания трусихи. Ну и ладно, зато кофе первой выпью!
— С беконом или помидорами? — спрашиваю, когда чувствую приближение Дыма. Как? Не знаю, его не слышно совсем. Просто волоски на теле дыбом становятся, как только он оказывается рядом.
— Хочу все вместе, — я закатываю глаза, — с тобой.
А вот теперь громко смеюсь.
Дым всячески мешает готовить яичницу — то щекочет, то целует в затылок и шею, то ворует румяный бекон прямо со сковороды! Отстает, лишь когда прошу разбудить Лису. Ее ждут любимые йогурты, купленные по традиции Федей, и оладьи с вареньем, которые я приготовила вчера вечером.
И я так умиляюсь, когда замечаю этих двоих на лестнице. Лиса и вовсе прелесть — с утра похожа на сонную коалу. Висит на Дымове смешно, щурит глазки от раздражающего света. Двигает носиком и, явно почувствовав запах сдобного теста, оживляется. Моя маленькая сладкоежка.
— Добафки, сенсина! — разделавшись с завтраком в считанные минуты, вдруг заявляет Лиса. У меня челюсть отвисает.
Это она за Дымом повторяет, он один раз ляпнул за ужином и по заднице хлопнул. В шутку! Когда она успевает запоминать?
Через полчаса — для меня всего пару мгновений — Дым выходит из спальни полностью одетый, а мне хватает одного взгляда, чтобы начать скучать. Похоже на бред, да?
Он с громким звуком целует нас по очереди в щеки и говорит, что любит. Снова!
— Я тосе лублу Ды-ды-дыма! — верещит малышка вслед, пока тот подталкивает к выходу и зажимает в углу коридора.
Он не может насытиться мной, а я — им. Нам так мало, безумно мало времени вместе. Хочется каждую минуту быть рядом, но сегодня мы с Лисой сами по себе — ему нужно уехать. Сегодня они с мамой забирают из больницы отца, а перед этим Дыму необходимо заверить сделку по продаже папиного гаража. Лекарства, облегчающие боль и поддерживающие жизнь, очень дорого стоят, а его родители, как я поняла, потратили почти все отложенные деньги.
— Потом мы с Максом и Мишаней на квартиру заедем. Начнем там работать, чтобы в долгий ящик не откладывать. Да, и после с Линой на час увижусь, как договаривались, — отчитывается мой мужчина, при этом не переставая поедать глазами грудь.
Внутри меня так сильно борются противоположные чувства. Я же прекрасно знаю и понимаю, что все это безумно важно — и отец, и ремонт наш, и подруга, у которой в личной жизни страсти кипят. Но все равно бесконечно сильно расстраиваюсь, что не увижу его до позднего вечера. На секунду расстраиваюсь и тут же напоминаю себе, что мне вообще-то тоже есть чем заняться, пока Дыма не будет.
— Хорошо, но ночью ты только мой, — отважно флиртую с Федей, мягко касаюсь его губ, а он уже толкает язык и углубляет поцелуй.
Мы можем расставаться вечно, с ним так легко потерять счет времени.
День проходит в обычном режиме, даже не тянется, что удивительно. Просто сегодня на работе и правда много дел. В перерыве на обед, когда умудряюсь ненадолго отвлечься, мне звонит Ася, чтобы рассказать о каком-то новом парне, который третий день наведывается в бар. Ищет повод пообщаться с ней и безуспешно — пока еще — зовет на свидания. Она с таким воодушевлением говорит о нем — его внешности, работе в банке! Я по голосу слышу — он нравится ей, только Аська боится. После стольких ошибок боится сделать шаг, но я советую попробовать. Почему нет? Мы все достойны простого человеческого счастья.
Когда часы показывают четыре, я выключаю компьютер и прощаюсь с Громовой — отпросилась пораньше, чтобы успеть кое-что провернуть и Лису вовремя забрать. Отчитываюсь о рабочем процессе и выполненных задачах, а Мария Витальевна уже прогоняет меня со словами, что и так верит, но тут же напоминает, чтобы в понедельник без опозданий была, новый клиент намечается. Повезло мне, конечно, с начальницей.
Вызываю такси, спустившись вниз, словно оттягиваю момент до последнего. По-прежнему жалко денег, но я привыкаю к вынужденным тратам. Они во благо, особенно эта. Тем более, никаким другим способом мне до Зубиных не добраться.
Автомобиль тормозит спустя сорок минут спокойного пути под негромкую музыку у высокого забора со стальными воротами и острыми шпилями. И вот тут меня бросает в дрожь от одного взгляда на место. Вмиг возникает соблазн доплатить таксисту и поскорее уехать отсюда, но…
Порывисто цепляюсь за ручку и распахиваю дверь, которую подхватывает резкий ветер. Выхожу более робко, а оказавшись на улице, сжимаюсь вся, потому что теперь кажусь себе еще меньше и никчемнее. Я была здесь только раз, и воспоминания сохранила не самые приятные — в прошлом меня с позором выставили за дверь. Посмотрим, как повезет в этот.
Не знаю, на что надеюсь сейчас, если честно. Дома вообще может никого не быть, но я все равно настырно приближаюсь к воротам. А следом, хоть и дрожащей рукой, жму на кнопку домофона. И жду.
Каждый гудок, будто смычком по нервам. Взмокшую под пуховиком спину холодит пронизывающий ветер. Я на взводе, да что скрывать — я в ужасе, но слова Дыма придают сил.
«Ты лучшая девушка из всех, кого я встречал в этой гребаной жизни. Я люблю тебя, Юн»
Да, я помню каждое наизусть. Поэтому, когда мне наконец отвечают, говорю почти ровным тоном. Чтобы он гордился мной.
— Добрый день, я к Василисе Михайловне.
— Вас ожидают?
— Нет, но она…
— Если вы не договаривались о визите, я не могу пустить вас.
— Просто передайте ей, что это Юна. Она все поймет. — В динамик повторяют нечто, похожее на то, чтобы валила на все четыре стороны, пока я стискиваю кулаки и, повысив голос, выдаю на одном дыхании, что я — мама ее внучки.
После короткой паузы доносится посторонний шум.
— Одну минуту, — обращаются ко мне уже другим тоном, а затем слышу дребезжащий звук, и ворота разъезжаются, чтобы впустить меня.
Я прохожу прямиком ко входной двери, не оглядываясь на скульптурные фигуры и стройные ряды хвойных деревьев. Знаю — если задержусь хоть на секунду, дам деру. Да-да, пешком дойду до города, не сомневайтесь.
Мысли о побеге атакуют особенно яростно, как раз когда мне открывает мужчина в строгом костюме. Нет, не дворецкий во фраке, скорее, кто-то из частной охраны. Я встречала таких здоровяков, подрабатывая у Вознесенских и в других богатых дома. Они все на одно лицо.
— Василиса Михайловна ожидает вас в кабинете.
Ох, как официально! Киваю, разуваюсь, снимаю пуховик. Следую за мужчиной по теплому мраморному полу, не отрываясь, разглядываю фальшивые трещинки, впадинки. Вплоть до нужной комнаты, где у окна стоит женщина, с которой мы встречались лишь раз. И к которой я самой себе обещала не приближаться больше никогда в жизни. Но, видимо, это «никогда» под действием обстоятельств оказалось короче, чем я рассчитывала.
Поджимаю губы — она оборачивается ко мне. Вытягивает голову, как самая настоящая кобра, готовая напасть. Но выжидает. За те несколько лет, что мы не виделись, Василиса Михайловна несильно изменилась. У нее осталась та же строгая короткая прическа с мелированными прядями, те же румяна кирпичного цвета на скулах. Тот же строгий взгляд и массивные ожерелья на длинной шее, покрытой морщинами. Матвей — поздний ребенок, она родила его около сорока лет, и сейчас ей уже за шестьдесят, но выглядит Михайловна достойно.
Женщина тоже осматривает меня с головы до ног, молчит, будто ждет первого шага. Оно и понятно, это ведь я пришла к ней, а не наоборот. Снова.