Если бы Оками был рядом с ней. Всегда.
Если.
Если.
Понимание вспыхнуло внутри ее, как луна, выходящая из-за туч. Должно быть, именно об этом мечтал Оками. О том же, что удерживало его от погони за своим неотъемлемым правом по рождению. Потребность в покое, в окружении тех, кому он доверяет.
В безопасности.
Когда Марико в последний раз чувствовала себя в безопасности до той ночи?
«Я не могу вспомнить».
– После того как я потерял свою мать в море, я проводил много времени с семьей Цунэоки, – заговорил Оками спокойным голосом. – Положение моего отца часто уводило его из нашей провинции, поэтому для меня было лучше оставаться среди друзей. Лучше для всех нас. Когда мы были маленькими, я часто дрался, защищая Цунэоки. Хотя он и выше меня сейчас, большую часть нашего детства он был мелким и странноватым, мало чем отличаясь от тебя. – Он улыбнулся себе под нос. – Однажды зимой, когда нам было по пять, я поскользнулся и упал, преследуя мальчика, которого Цунэоки обыграл в го[10]. Мальчик отомстил за свой проигрыш, разукрасив лицо Цунэоки, что было очень досадно, потому что внешность Цунэоки была его единственным преимуществом. – Его улыбка стала шире, и Марико обнаружила, что улыбается вместе с ним несмотря ни на что.
Оками продолжал:
– Когда я упал, то приземлился в лужу тающего снега. Я был весь мокрый, и моей няне пришлось затащить меня в дом, чтобы я не заболел от холода. Мальчик и его друзья хохотали так, будто это была какая-то отличная шутка. Позже той же ночью Ёси обнаружил меня плачущим на улице. Это был один из последних раз, когда я плакал. Я попытался скрыть слезы – меня учили, что молодой человек, особенно сын грозного сёгуна, не должен плакать, – а он сказал: «Маленький господин, не мешай себе чувствовать. Чувствовать – значит жить по-настоящему». – Оками замолчал, погрузившись в воспоминания, и в его глазах мелькнул намек на что-то глубокое. Яркое. Настоящее.
– Это… похоже на то, что сказал бы Ёси, – ответила Марико, вытирая слезы с подбородка.
Оками рассмеялся:
– Это так раздражает, не правда ли? Он всегда был таким раздражающим.
Звук его веселья ослабил хватку вокруг ее сердца.
– Раздражающий в своем идеальном стиле Ёси. – Она прикусила щеку. – Он страдал?
– Немного. Но я был рядом с ним, пока все не закончилось.
– Наверное, было тяжело смотреть. Это был акт доброты с твоей стороны.
Он снова хохотнул, звук был натянутым.
– Нехарактерное для меня бескорыстие, верно?
Марико нахмурилась.
– У тебя много качеств, и некоторые из них весьма проблематичны. Но я думаю, ты притворяешься эгоистичным и злым, чтобы никто не ждал от тебя большего. Честно сказать, я думаю, что в душе ты невероятно добр. И верен до невозможности.
От ее слов на его лицо легла тень.
– Тогда нам действительно нужно узнать друг друга получше, – сказал Оками. – Кстати, полагаю, уместно тебя поздравить. – В его взгляде что-то блеснуло, словно лезвие кинжала, отточенного точильным камнем. – Похоже, твой жених недалек от того, чтобы безнадежно влюбиться в тебя. Отлично сыграно.
Марико потребовался вздох, чтобы увидеть правду в его словах.
– Ты ревнуешь?
Пауза.
– Только дурак не стал бы.
– Это смешно. Ревность для грубых людей. Разве ты грубиян?
– Разумеется, да. И разумеется, я буду ревновать. Этой дымящейся куче навоза не приходится спать в зарешеченной камере. И он может смотреть на луну, когда захочет, – пробормотал он.
– Жаль, что луна положила глаз на другого. – С загадочной улыбкой Марико оторвала палочкой последний кусок затвердевшего воска. Она подняла самодельный ключ к свету, чтобы в последний раз проверить его, прежде чем вставить в замок. Когда он уперся до конца, она осторожно повернула его. Внутри что-то задвигалось, металлические детали заскрипели поддаваясь.
«Это сработает».
В следующее мгновение воск развалился на кусочки в ее руках, а металл черепаховой заколки вырвался на свободу. Марико замерла на коленях, позволяя своему телу онеметь, последние следы радости угасали в ее груди, словно пламя, умирающее в темноте. Ее плечи поникли, отчаяние скрутило ее желудок.
– Это была хорошая идея, – мягко сказал Оками, – для бесполезной девчонки.
С приглушенным криком Марико сгребла осколки воска и швырнула их сквозь прутья в его голову. Она опустилась на пятки, ее тело сжалось от поражения. Они оба ждали, пока ее разочарование не начнет меркнуть. Затем лицо Оками посерьезнело. Он двинулся вперед, цепи заскребли по камню.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что, несмотря ни на что, пыталась спасти эгоистичного вора, который лгал тебе на каждом шагу. Ты меньше всех, кого я когда-либо встречал, подходишь под описание бесполезного воина, Марико. Никогда не забывай об этом.
Волосы на ее шее встали дыбом.
«Он пытается попрощаться».
Марико не собиралась позволять ему это.
– Это далеко не конец, господин Ранмару. – Ее глаза забегали по сторонам, словно она могла найти ответ в холодной тьме. – Что мешает тебе обратиться в дым и исчезнуть? Это из-за меня? Ты так беспокоишься о моей безопасности, что и дальше позволишь им так жестоко с собой обращаться?
Оками нахмурился.
– Нет. Свет луны должен коснуться моей кожи, чтобы магия подействовала. – Он вдохнул, словно хотел подготовиться к следующим словам. – Демон, которому я служу, отделился от тьмы. Чтобы овладеть его силой, мне пришлось произнести несколько клятв, и первая звучит так, что я не могу взывать к нему, если нахожусь вне лунного света. Даже если я попытаюсь это сделать, то могу полностью потерять контроль.
– Что? – от страха голос Марико сорвался. – Какие еще клятвы ты дал демону тьмы? Зачем ты это сделал?
– Мне было всего десять лет, когда это произошло. – Выражение лица Оками помрачнело. – И ты знаешь, кто я такой, с той ночи, когда мы впервые встретились: эгоист до мозга костей. Мальчишка, который рискнул своим благополучием, чтобы получить темную силу. Тот, кто позволил своему лучшему другу забрать его личность и все связанные с этим опасности. – Он отвел глаза. – Ты не должна больше беспокоиться обо мне, Марико. Это ошибка.
Гнев вспыхнул в ее груди.
– Если ты не хотел, чтобы я беспокоилась о тебе, возможно, следовало подумать об этом раньше…
– Я не имел в виду, что ты ошиблась в своем чувстве ко мне. Я хочу сказать, что у тебя есть куда более насущные заботы. – Оками сделал еще один глубокий вдох. – Сегодня император сообщил мне, что твоя свадьба с его дерьмовым братцем состоится в ближайшие дни. – Его речь стала отрывистой, как будто он пытался совладать с яростью. И с треском провалился.
Марико моргнула, приоткрывая рот.
– Так скоро. – Она стряхнула с себя дурное предчувствие, которое начало вонзать в нее свои когти. – Я не думаю, что Райдэн согласится. – Ее тон стал решительным. – На пути сюда он провел со мной лишь несколько мгновений, и очевидно, что он терпит мое присутствие только из вежливости.
– Это не важно. Скрепление вашего союза как можно скорее – это способ проверить твою верность и одновременно сломать меня. – Оками оставался неподвижным. – Хоть я и верю, что Року еще не разгадал нашу связь, я боюсь, что он скоро поймет правду. – Он холодно хохотнул, и глухое эхо подхватило этот звук. – Наши самые потаенные истины обычно труднее всего скрыть.
Хотя это было несвоевременно и неуместно, прежняя, та самая смесь удовольствия и боли снова охватила Марико, словно на рану наложили бальзам. Он обжигал и успокаивал одновременно. Она не задумываясь прижалась лбом к холодным железным прутьям. В простом желании быть чуть ближе к нему.
Возможно, это и означало любить. Быть вместе и порознь в одно и то же мгновение.
«Будь водой».
Марико кивнула, как будто это нашептал ей дух, просочившийся сквозь каменные стены.
– Однажды ты сказал мне, что я вода, – сказала она Оками. – Я много думаю об этом, когда остаюсь наедине со своими мыслями. Вода меняется и течет вместе со своим окружением, но я поняла кое-что еще. Стоячая вода со временем мутнеет. Даже если я не уверена, каков будет исход, я должна продолжать двигаться. И ты должен продолжать двигаться, пока не сгнил изнутри. Не сдавайся.
После долгой паузы Оками ответил:
– Если ты вода, то я огонь. Огонь уничтожает все, к чему прикасается. Я не собираюсь уничтожать тех, кого люблю. Больше никогда.
– Это оправдания слабака. Ты должен тем, кого любишь, что-то гораздо больше, чем это. Я не уйду отсюда, пока ты не скажешь, что нам делать – пока мы вместе не придумаем план. – Марико наполнила свои слова всей убежденностью, на которую была способна. – Хотя ты никогда не хотел быть лидером, пришло время тебе стать кем-то большим. Стать лучше, сильнее и мудрее этого.
Оками молчал, изучая ее сквозь железную решетку своей камеры.
– Я бы никогда не осмелился указывать тебе, что делать, Марико. Я могу лишь сказать тебе только то, чего хочу.
– Ну и чего же ты хочешь?
Он скрестил руки на груди, затем потер подбородок. Из раны на голове по его лицу стекала свежая кровавая дорожка. Несмотря на раны, он придал своему измученному лицу осторожное выражение.
– Я хочу, чтобы ты уехала отсюда как можно дальше, возможно, нашла хорошего юношу – наверняка с кучей изъянов, которые я бы обнаружил, – и построила свою жизнь вдали от этого мира и его яда. – Хотя тон Оками был почти поддразнивающим, Марико разглядела правду, скрытую за сарказмом.
– К сожалению, – ответила она таким же саркастическим тоном, – поскольку уже очевидно, что мне не нравятся хорошие юноши, ничем не могу тебе помочь. Чего еще ты хочешь?
Оками упер руки в землю и заставил себя встать, каждое его движение было борьбой, каждый шаг был омрачен болью. Марико встала вместе с ним, словно предлагая ему плечо, на которое он мог опереться. Руку, за которую можно держаться. Поддержку, которую она не могла оказать ему сегодня днем.