Дым на солнце — страница 32 из 56

сем и тому подобное.

Хотя головная боль продолжала усиливаться, Кэнсин перевел взгляд на лису. Что-то в ее лукавой улыбке беспокоило его – как будто та в высшей степени наслаждалась нынешним поворотом событий. Но та же лиса помогла Кэнсину в тот злосчастный день на поляне, когда он потерял свои воспоминания. Лиса увела его в безопасное место прежде, чем кто-либо успел увидеть ужасные злодеяния, которые он совершил.

– Я поклялся служить Минамото Року. Неважно, что сделал его отец. Я должен оставаться непоколебимым в своей верности, – сказал Кэнсин. Это все, что диктовало ему бусидо.

– А если бы я сказал вам, что Минамото Року несет ответственность за смерть его отца, что мы служим семье лжецов и убийц, то на что бы смогла опереться ваша верность?

Кэнсин ничего не сказал, но глаза выдавали его сердце. Он отвернулся, терзаемый потоком мыслей и чувств.

– Мой господин, не отворачивайтесь от правды, если чувствуете, что это она, – сказал Нобутада.

– Откуда мне знать, что не вы были тем, кто убил императора? – спросил Кэнсин. – Вы исчезли в тот день, когда моя сестра нуждалась в вас больше всего. Откуда мне знать, кому вы верны, Нобутада-сама?

Старый самурай выпрямился во весь рост.

– Мой господин, если вы не доверяете мне после стольких лет службы вашей семье, значит, я действительно уже мертв.

* * *

Разочарованная тоном их разговора, Канако решила отступить. Она пыталась заставить Кэнсина подчиниться ее приказам, мягко направляя его мысли, но его разум оказался сильнее, чем раньше. Гораздо менее податливым. Его новообретенная решимость сильно раздражала ее. Вид возлюбленной, пойманной в ловушку, должен был сильнее открыть его разум для вторжения. Как минимум. Он должен быть готов сделать все возможное, чтобы освободить Мурамасу Амаю, не задавая при этом вопросов. Вероятно, слова Нобутады не смогли поколебать Кэнсина, как она надеялась. Возможно, они только сделали его более стойким.

Для Канако настало время действовать напрямую.

Она позволила своему разуму раствориться в ничто, а затем без предупреждения ворвалась в мысли Кэнсина. Ища лучший способ захватить контроль, она помедлила, вникая в какофонию звуков в его голове.

Так много поводов для сомнений. Так много причин для душевной боли.

Канако вцепилась в то, что причиняло ему наибольшую боль. Настало время использовать память о девушке, которую он любил. Память об Амае, запертой в зачарованном дубе.

– Демоны леса любят платить по счетам, господин Кэнсин, – прошептала она, проникая в его мысли, ее голос превратился в приглушенное рычание. – Принеси духу серебряного дуба голову нового императора, и он освободит девушку, которую ты любишь.

Разум Кэнсина содрогнулся. Он оттолкнул ее с гораздо большей силой, чем когда-либо. Разочаровывающе странно. Канако рванула вперед, укореняясь в его слабостях, превращая искру противоречия в пламя. Она заставила восходящий столб чада затуманить его разум, словно дым на солнце.

Со стоном Кэнсин сдался, его глаза побелели, а рот открылся в беззвучном крике.

Придя в себя, Кэнсин больше не выглядел пьяным. Он стал сосредоточенным и настороженным. Не говоря ни слова, он развернулся на каблуках и покинул бесцветный мару, а из его глаз текла кровь.

* * *

Как только Дракон Кая покинул этот мир между мирами, Канако позволила своей магии замерцать над ее лисьей формой. Она текла сквозь нее, подобно подземным толчкам землетрясения. В следующее мгновение она поднялась на ноги в грациозном движении, позволив своим длинным волосам шелковым плащом упасть на ее плечи.

Она взглянула на Нобутаду. Уже несколько дней она знала, что утомленный самурай теряет уверенность. Ложь, которую он был вынужден сказать сыну своего даймё, тяжким грузом легла на его спину. Печаль в его глазах была слишком очевидной. Канако подошла ближе к иссохшему самураю. Его плечи поникли, когда она приблизилась.

– Тебя беспокоит то, что нужно сделать, – сказала она успокаивающим голосом.

– Я не знаю, почему я до сих пор здесь даже после смерти прошлого императора. Какой цели я должен служить сейчас, моя госпожа? Почему я остаюсь здесь, когда наш повелитель ушел на тот свет? Как я могу служить его сыновьям, распространяя эту ложь?

Канако сочувственно склонила голову.

– Твое предназначение – служить моей семье. Служить новому императору так же, как и моему сыну. Это твоя клятва. Твой путь воина.

Черты лица самурая потеряли некоторую строгость. Затем они зачахли еще больше. Пока края его губ не опустились в поражении.

Канако сделала успокаивающий вдох. В результате ее улыбка стала мирной.

– Я хочу поблагодарить тебя, Нобутада-сама, – произнесла она.

Он кивнул, и скучающая покорность отразилась на его лице. Как будто ему давным-давно было известно, что его держат за дурака.

Она продолжала:

– Я знаю, как трудно тебе было отказаться от своей преданности даймё ради служения своему императору, но обстоятельств невозможно было избежать. Мы должны продолжать делать все возможное, чтобы защитить империю и семью, лежащую в ее основе. Особенно после того, как наш прежний император был убит в собственном саду – в стенах собственного замка. Мы знаем, что никому нельзя доверять. В том числе и твоему господину, Хаттори Кано.

Самурай снова кивнул.

Но Канако слишком хорошо знала, что ее слова больше не укореняются в его разуме. Его сознание перестало быть податливой вещью, которую она могла подчинить своими силами. В последнее время могущество ее магии быстро бледнело, и ей пришлось потратить на Хаттори Кэнсина гораздо больше сил, чем она ожидала.

Канако подняла глаза.

– Я прошу прощения, Нобутада-сама. За это и за многое другое.

Еще до того как слова сорвались с губ Канако, магия хлынула из нее, нанеся ему тупой удар в грудь. Он резко задохнулся, когда воздух вылетел из его горла, и его тело отлетело назад, упав, как мешок с рисом.

Неэлегантно, но необходимо.

Канако нужны были податливые умы. Умы, которым не хватает убеждений. Не хватает цели. Умы, как у покойного императора. Как у людей из кланов Акэти и Ёсида. Правда, господина клана Сугиура оказалось подчинить сложнее, но даже он в конце концов пал. Ей нужен был разум, какой был у Кэнсина в тот день на поляне у таверны. Когда он убивал по ее указке, не задавая вопросов.

Нобутаде больше нельзя было доверять.

Канако требовалось слишком много сил, чтобы покорить сопротивляющийся разум. Это затрудняло возможность сделать что-то еще. Делало ее слабой. За сегодняшний вечер это был второй разум, который она должна была подчинить. Но Канако могла спокойно оставаться в этом бесцветном мире, пока ее силы не восстановятся. Она не хотела убивать Нобутаду. Пока нет. Для всех них станет потерей, если у империи больше не будет такого прекрасного воина, служащего ее делу.

Поэтому она использовала все свои оставшиеся силы, чтобы разрушить разум Нобутады. Уничтожить каждую частицу сопротивления, найденную внутри. Когти ее лисьей формы вонзились ему в грудь, пронзили его сердце, вцепились в его разум. Это было не так сложно, как с Асано Цунэоки той ночью в крепости Акэти. У мальчишки тоже были свои силы. И это вынудило ее отступить, прежде чем она смогла захватить твердый контроль. Но все же она нашла там нечто полезное, скрытое под его убеждениями.

Мужчины с убеждениями надоели ей больше всего.

Канако прорывалась в сознание Нобутады, пока в нем ничего не осталось. Затем она вернулась обратно к себе, ища свою суть, возвращаясь в свою человеческую форму.

Сначала она не смогла удержаться на ногах. Она упала на колени, хватая ртом воздух.

Часть ее тревожилась, что она слишком истончила себя. Те долгие ночи, захватившие столько умов в восточных землях империи, нанесли ей тяжелый урон. Крошечные зеркала вдоль границы бесцветного мира засверкали, словно по ним пробежался порыв ветра. Мерцая, они взметнулись в воздух, принимая формы потусторонних бабочек. Они расцвели и собрались в опустошенные оболочки человеческих существ. Словно тени людей.

Повсюду вокруг Канако были истинные души разумов, которые она украла у народа Ва. Тех, кто пребывал в постоянной агонии, ожидая судьбы, которую не могли предсказать. Канако с трудом поднялась на ноги, она задыхалась, а в глазах темнело. Она протянула руку, пытаясь за что-то ухватиться. Чтобы удержаться на ногах.

Она провела годы жизни, тихо принимая насмешки. Спокойно терпя дурное обращение со стороны придворных дам, которые следовали за этой императрицей-стервой, как утята через пруд. Она не говорила ничего, когда они унижали ее. Не делала ничего, только лелеяла свою ненависть в холодном молчании.

Однако Канако видела, что императрица Ямото Гэнмэй сделала той ночью у павильона любования луной. Как она убила императора, чтобы защитить свое и сына положение. И Канако продолжит отделять части от остатков ее силы, пока та не сойдет на нет, если благодаря этому она сможет покончить с этой женщиной и ее властолюбивым сыном.

Если благодаря этому Канако сможет увидеть своего красивого Райдэна на Хризантемовом троне, тогда эта цена не слишком высока.

Нобутада поднялся, его взгляд был диким, а рот приоткрыт. Если бы он мог издавать звуки, Канако была уверена, что он бы кричал от ужаса. От потери. Она дождалась, пока его истинная душа отделится из тела, превратится в серебряную бабочку и усядется на границе полумира, а ее крылья станут еще одним мерцающим зеркалом тьмы и света.

Вымученная улыбка


Марико, улыбаясь, стояла в кругу нежных цветов, пока придворные дамы осыпали ее лестью. Шептались о ее предстоящей свадьбе. Вслух удивлялись тому, как ей повезло стать частью императорской семьи.

– Я слышала, что принц Райдэн – лучший наездник в ябусамэ, – сказала одна девушка, шагая вдоль цветущей живой изгороди в самой красочной части императорских садов.