Из тьмы вдалеке, рядом с камерой Оками доносились голоса на повышенных тонах. Кэнсин уставился на нее, его глаза блестели чувством. Они молчали. Даже дыхания не было слышно между ними, но боль ее брата казалась такой живой, словно обрела материальную форму. Они дождались, пока голоса вдали не стихли, снова став еле различимыми. Пока до них не донеслись звуки ударов.
Они снова били Оками. Просто ради развлечения.
Марико закрыла глаза, отмечая каждый удар. Вздрагивая, как будто они предназначались ей. Теперь, когда брат обнаружил истину, ей больше не нужно было скрывать свои чувства. Когда Оками, наконец, закричал, Марико отвернулась, пряча горячие слезы, выступившие на глаза, зная, что, вероятно, именно звуки его страданий спасли их от обнаружения. Оками снова помог ей, даже не зная об этом.
– Тебя поймают, – мягко сказал Кэнсин.
Марико взяла себя в руки, вытирая слезы.
– Нет, не поймают.
– Такэду Ранмару убьют в любой момент. Его так избили, что он давно должен был умереть, но он все еще упрямо цепляется за жизнь. Мальчишку могут казнить хоть завтра. – Кэнсин сделал паузу. – Зачем рисковать собой ради него?
– Завтра его не казнят, – сказала Марико, глядя на Кэнсина. – Его казнят после моей свадьбы.
Ее брат выпучил глаза.
– Что?
– Я сказала Райдэну, что не хочу, чтобы из его смерти устраивали зрелище. Не хочу, чтобы его последователи сделали из него мученика за их дело. Поэтому я попросила Райдэна вместо этого тихо умертвить его вечером в день нашей свадьбы, пока внимание народа будет поглощено более радостными празднествами. – Марико смотрела в темноту, стараясь не вздрагивать от нескончаемых ударов. – До тех пор Оками будет жить.
– И что же ты собираешься сделать?
Марико не ответила.
Кэнсин продолжал:
– Почему ты здесь? Зачем ты приходила сюда последние несколько ночей, если не для того, чтобы увидеть его?
Опять без ответа.
Кэнсин схватил Марико за запястье. Мрачная решительность отразилась на его лице. Когда он сжал свисающую ткань ее рукава, в его прикосновении почувствовалась грубость.
– Хочешь разгуливать, как мальчишка, – будь готова к тому, как с тобой будут обращаться. – Кэнсин толкнул ее спиной к грубой каменной кладке, обшаривая ее рукава, словно она была воровкой. Ничего не найдя, он похлопал Марико по бокам, пока не нашел мешочек, который она спрятала в косодэ.
Ее щеки запылали от негодования, и Марико, не задумываясь, отреагировала. Удар, который она нанесла брату в лицо, застал его врасплох. Он отшатнулся назад, выпучив глаза.
– Если тебе хотелось узнать, не спрятала ли я чего-нибудь, тебе следовало спросить. – Марико выхватила мешочек из-за пазухи и швырнула его Кэнсину под ноги. Она изо всех сил пыталась скрыть сжавшее ее живот отчаяние, зная, как срочно Оками нужно бежать и как трудно будет снова сделать такие кристаллы и украсть еще один набор огненных камней.
Гнев отразился на лице Кэнсина. На мгновение Марико подумала, что он может ударить ее в ответ, но выражение его лица вновь похолодело и стало отстраненным, как во всякий раз, когда они разговаривали после прибытия в Инако.
– Возвращайся в свою комнату, Марико.
Ярость смешалась внутри ее с отчаянием. Слезы грозили побежать по ее щекам.
– В Ёми есть особое место для тех, кто подвел свои семьи.
– А также в Ёми есть особое место для тех, кто лгал своим родным.
Марико промолчала, ее подбородок дрожал.
Черты лица ее брата стали грозными.
– Не смей возвращаться в эту часть замка. Здесь ничего для тебя нет. Таким поведением ты рискуешь своей жизнью, и я больше не стану тебя спасать. Ты не заслуживаешь спасения. То, что ты делаешь, отрицает все твое воспитание. Это оскорбляет нашу семью. Ты хочешь, чтобы все мы – наша мать, наш отец – погибли из-за твоей детской фантазии о любви? – спросил Кэнсин резким шепотом.
Когда он замолк, затихли и звуки ударов, и насмешливое эхо коридора – так же внезапно, как и начались. Марико и Кэнсин смотрели друг на друга: один умолял сквозь тишину, вторая боролась со слезами.
Марико сжала кулаки, прижимая их к бокам.
– Я лучше умру во имя любви, чем буду стоять и смотреть, как моя любовь гибнет.
В этот миг Кэнсин поднял руку, чтобы ударить ее. Марико не уклонилась. Он пришел в себя, только когда его рука коснулась лица сестры. Задрожав, он отпрянул. Натянул маску отстраненности. Будто ничто не могло омрачить холод его гнева. Будто Кэнсин был вырезан из древнего дерева.
– Я прослежу, чтобы с этого момента у дверей твоих покоев стояла охрана.
Мука исказила лицо Марико. Горячие слезы потекли по ее щекам, когда она отвернулась от брата. Отвернулась от этого последнего – и самого драгоценного – шанса.
Кэнсин дождался, пока Марико скроется из виду.
Он застыл в темноте, позволяя пронзительной боли внутри его утихнуть, вдох за вдохом. Улыбка Амаи манила его. Ее смех отдавался в его ушах, его провал прожигал его воспоминания. Марико не знала, что случилось с Амаей. Она не знала, что сделал Кэнсин. В чем он потерпел неудачу. И все же этот провал был как будто написан черными чернилами на его лбу.
В тишине Кэнсин развернул мешочек, который прятала Марико, чтобы передать сыну Такэды Сингэна. Юноше, которого она любила. Кэнсин ожидал, что найдет в нем ключ или что-то съестное. Украсть ключ для Марико было почти невозможно, поскольку единственные два существующих ключа принадлежали императору и его старшему брату. Но если кто и мог похитить предмет, не предназначенный для нее, так это Марико.
Внутри мешочка он обнаружил бледно-серые кристаллы, мало чем отличающиеся от тех, что собирают на солончаках. Нечто подобное он видел в далекой пустыне у реки Сэндай, когда его семья путешествовала через нее много лет назад. Рядом с этими кристаллами был небольшой кусочек вощеной бумаги и два огненных камня.
Какое бы устройство ни изобрела Марико, чтобы помочь Такэде Ранмару, оно непременно было продуманным и гениальным. Кэнсин сунул небольшой сверток в рукав своего косодэ и двинулся по коридору под замком Хэйан к заключенному в его камере.
Из своих разговоров с императором Кэнсин знал, что Року каждую ночь навещает Ранмару и заново вскрывает все его раны. Сегодня ночью император пришел позже, чем обычно, чтобы применить свой особый вид пыток. Это было жестокое и неподобающее поведение для небесного повелителя, но почти сразу же по прибытии в столицу Дракон Кая понял, что новый император был человеком не чести, а двуличия.
И этому мальчишке должен был служить Кэнсин.
На этой мысли позади него как будто раздался чей-то вздох. За ним последовал ледяной порыв ветра. Он коснулся его шеи сзади, а затем скользнул вниз по позвоночнику холодной лаской. Голос, который принес порыв, был искажен, но мысль все равно плотно засела где-то в глубине его головы. Мысль о крови и смерти. Кэнсин потряс головой, прогоняя ее, но тревожное ощущение все еще царапало его кожу. Он двинулся вперед как раз в тот момент, когда снова раздались звуки ударов кулаков о плоть.
Довольный тем, что Кэнсин присоединился к этому ночному ритуалу, император одобрительно кивнул ему.
К его чести, сын Такэды Сингэна перестал кричать. На самом деле, Кэнсин подозревал, что тот может не дожить до дня свадьбы Марико, несмотря на ее попытки спасти его. Пока император продолжал измываться над своим пленником, Кэнсин равнодушно ждал в стороне. Запах крови насытил пространство солью и медью.
Кэнсин безразлично наблюдал, как сын последнего сёгуна принимает наказание. Размышлял о том, что за юноша скрывается под этой разбитой оболочкой. В нем было неповиновение. Сила. Это, очевидно, и были причины, по которым император не мог оставить Такэду Ранмару в покое. Как Марико назвала его?
Оками. Волк.
Волки были стайными животными. Они чувствовали запах крови за много лиг. Выслеживали ее несколько дней, даже по слякоти и мокрому снегу. Сражались, чтобы защитить своих без колебаний и угрызений совести.
И они не бросали ни одного члена своей стаи.
Когда император насытился кровопролитием, он приказал своим стражникам отступить. Солдаты заперли за собой камеру Ранмару и ушли, поклонившись Кэнсину, который ненадолго задержался. Уходя, Року повернулся к нему, вопросительно изогнув бровь.
– Вы хотите остаться здесь, Кэнсин-сама?
– Я хочу сам наказать этого мальчика за то, что он сделал с моей сестрой. – Кэнсин отвесил низкий поклон. – Если вы позволите, мой повелитель.
Выражение лица Року оставалось непроницаемым.
– Делайте, что хотите.
И он повел своих солдат по коридору к лестнице с приятной улыбкой на лице. Словно он был ребенком, которому подарили сладкое угощение.
Кэнсин приблизился к зарешеченной камере. За спиной он услышал звук возвращающихся шагов. Хотя император и сделал вид, что доверяет ему, Року все же послал одного из своих солдат проследить за Кэнсином. Это означало, что император не хотел, чтобы самурай оставался наедине с пленником, несмотря на все, что тот сделал, чтобы доказать свою верность. Несмотря на то что он угрожал своей сестре. Даже если он хотел таким образом защитить Марико, это не стерло его боль, когда он подумал о ее словах.
«Я лучше умру во имя любви, чем буду стоять и смотреть, как моя любовь гибнет».
Кэнсин прислушался к свистящему дыханию Такэды Ранмару. Наблюдал, с каким трудом тот пытался выпрямиться и больше не давиться кровью, текущей из носа и рта.
– Я слышал, что ты будешь свадебным подарком моей сестры.
Такэда Ранмару закашлялся. Это было подозрительно похоже на смех.
– Не пытайся сбежать, – продолжал Кэнсин глухим голосом. – Не сопротивляйся. Если ты снова попытаешься причинить вред кому-либо из членов моей семьи, я сдеру с тебя кожу заживо и буду носить ее как плащ.
Охранник посторонился, когда Кэнсин наклонился, чтобы поднять маленький камешек, лежащий между его ногами. Он швырнул его через железные прутья, ударяя мальчишку по плечу. Потом взял еще один. Возможно, вести себя таким образом было бесчестно. Но боль Кэнсина затмила его чувство приличия. Он бросил еще один маленький камешек в сломленного молодого человека внутри камеры.