Все вокруг Оками замерло. Казалось, будто он наблюдает за всем сверху, как простой прохожий, засвидетельствовавший конец глупого мальчишки, который должен был быть умнее.
Его ярость стала ясностью. Его ярость обратилась в силу. Его ярость заставила его двигаться.
У Оками по-прежнему были сломаны кости. Он все еще чувствовал каждый мучительный спазм боли своего протестующего тела.
Но это больше не имело значения.
Он схватил еще один клинок. Меч покороче, чтобы он держал по одному в каждой руке. Прошли годы с тех пор, как он сражался катаной. Его пальцы задрожали от тяжести, но Оками взмахнул обоими мечами по неумолимой дуге. Вокруг него посыпались крики агонии. Несмотря на его разбитое тело, оружие в его руках казалось естественным продолжением его самого. Его боли. Его разбитого сердца.
Он споткнулся, двинувшись вперед. На мгновение потерял равновесие. Меч пронесся мимо его бока, острие лезвия царапнуло кожу, позарившись на его ребра.
Тот солдат потерял голову от одного удара.
Оками добрался до Рэна. Прежде чем он успел подумать, он встретился глазами с луной и издал почти нечеловеческий гортанный вопль. Затем он растворился в темном дыму, который по спирали взметнулся в ночное небо, оставив за собой отголоски потустороннего крика.
Когда Оками приземлился на поляне, он выронил бездыханное тело Рэна. Издав всего один вдох, он без сознания рухнул на землю.
Покалеченные конечности и разорванные связи
Несколько часов спустя в темном углу у подножия замка императорская гвардия обнаружила мальчика, пытающегося спрятать лук и стрелу в глубоком колодце для прислуги. Он запаниковал, увидев бегущих к нему самураев. В панике мальчик чуть не бросился в колодец вместе с оружием.
Ему было не больше двенадцати лет.
Когда мальчика притащили к Райдэну, по его щекам текли слезы. Он был настолько юн, что на его подбородке не было еще ни единого волоска. Первое, о чем он спросил, была его бабушка. Солдат ударил его перчаткой по голове за дерзость.
Это был не последний удар мальчика.
Райдэн сжал правый кулак. Боль от раненой руки отдавалась в бок. Он позволил боли омыть его тело, напоминая ему о том, как близко он подошел к Смерти. Как близок был его император – его младший брат – к своему концу.
Он намеревался наказать мальчика. Извлечь из него любую возможную информацию, а затем отделить голову мальчика от его тела одним взмахом меча.
Увы, это не входило в планы его брата.
Марико несколько часов сидела на коленях на полу своей комнаты, пока Иса не открыла двери. Служанка поклонилась на пороге и поставила поднос с едой. Затем самурай, охранявший Марико, позволил ее брату войти. Чтобы дать ему поговорить с ней наедине.
Несмотря на суровость, написанную на лице, Кэнсин выглядел таким изможденным, будто не спал целую вечность. Пальцы Марико задрожали от облегчения, когда она увидела, что ее брат невредим.
– Император тяжело ранен?
– Нет. – Он застыл у дверей, отказываясь встречаться с ней взглядом.
Марико сглотнула.
– А Райдэн?
– Нет.
«В его голосе… разочарование».
Не зная, что сказать, Марико выжидала.
– Я…
– Как только шумиха уляжется, я намерен покинуть Инако и вернуться домой.
Хотя эти слова удивили ее, с виду Марико оставалась невозмутима.
После мгновения каменного молчания Кэнсин продолжил, по-прежнему отказываясь смотреть ей в глаза:
– Теперь, когда твоя свадебная церемония завершена, я намерен выяснить местонахождение…
– Что случилось с Амаей, Кэнсин?
Ее брат замер на полуслове. Его усталость стала еще более очевидной.
– Я уже говорил тебя не…
– Нет, – прерывистым шепотом прервала его Марико. – Я молчала. Я участвовала в этом танце лжи так много раз, что боюсь, больше не знаю, что является правдой. Я научилась скрывать от тебя свои мысли и чувства, хотя никогда не думала, что смогу. – Она попыталась встать, но ей это не удалось. Тяжелые шелка ее многослойного кимоно не позволяли подняться на ноги без посторонней помощи. – Почему ты обращаешься со мной, будто я преступница, Кэнсин?
Он пересек комнату двумя длинными шагами, останавливаясь над ней.
– Думаешь, из нас двоих я единственный, кто был несправедлив? – Дыхание Кэнсина сбилось от ярости. – Ни разу – ни разу после битвы в лесу – ты не посмотрела мне в глаза без двуличия.
– Если я обманула тебя, то только потому, что ты не оставил мне выбора! – закричала Марико. – Тебе ни разу не пришло в голову спросить меня, что случилось после того, как мой конвой был захвачен. В тот момент, когда я вышла из леса, все, что ты предложил мне, – это холодное презрение. – Она сделала резкий вдох. – Ты позволил Райдэну и его солдатам стрелять по мне стрелами. Тебе было все равно, если мне будет больно, лишь бы ты оказался на стороне победителей.
– А что я должен был сделать? Что я мог сделать? – Лицо Кэнсина исказилось от невыносимой боли. – Какой выбор ты мне оставила? Ты сражалась на стороне предателей.
Она выпрямила спину и вздернула подбородок.
– Я не была на их стороне. Я была их пленницей. – Ее пальцы, сложенные на коленях, дрожали.
– Больше лжи, сестра, – прошипел он опасным шепотом, его лицо заледенело. – Я видел твои руки. Эту грязь, которую ты использовала, чтобы создать впечатление, будто тебя держали в плену. Под ней были брызги крови от битвы. Зачем ты вымазалась грязью, если не за тем, чтобы скрыть то, что сражалась вместе с ними? – Каждое слово было небольшим надрезом, сделанным свежезаточенным кинжалом. Кэнсин продолжал нависать над ней, сжимая и разжимая кулаки по бокам. Как будто он хотел что-нибудь ударить и посмотреть, как оно разобьется в его тени. Не осталось и следа от брата, которого Марико знала и любила всю жизнь. Теперь это был воин, запугивающий свою добычу. Самурай, уверенный в своей цели. Угроза удара повисла в воздухе, как лезвие, сияющее на солнце.
Впервые в жизни Марико испугалась своего брата. Это чувство перехватило ее дыхание, словно на ее шее сжались когти.
– Как ты мог знать об этом до того, как позволил людям Райдэна попытаться убить меня?
Ноздри Кэнсина раздулись.
– Я Дракон Кая. Думаешь, я не могу понять, когда простая девчонка пытается обмануть меня? – Его взгляд потемнел, как будто перед глазами сгустились тучи.
Увидев это, Марико подавила в себе желание ударить его. Оглушить его на месте. За этой мыслью последовал ужас.
Марико хотела причинить своему брату физический вред.
Это был Кэнсин. Ее близнец. Ее семья. Неважно, насколько сильно они отличались друг от друга – насколько сильно расходились их взгляды и цели, – ни разу за семнадцать лет она не хотела по-настоящему причинить ему боль.
На шее Кэнсина дернулся мускул. С видимым усилием он боролся с яростью, кипящей, как необузданный демон, под его кожей.
– Думаешь, той ночью в лесу Дзюкай я имел право голоса? В тот момент, когда я построил наших людей позади принца Райдэна, я понял, что потерял контроль. – Его голос понизился. – Ты не настолько глупа, чтобы поверить, что я мог бы их остановить. И речь не о том, что произошло той ночью. Никакие слова не могут оправдать того, что мы сделали друг с другом. Ты виновата не меньше меня. – Он подошел ближе, его пальцы задели край ее шелкового подола. То же желание ударить его – избежать того, что ее загонит в угол более сильный и большой враг, – заставило Марико сжать руки в кулаки.
«Он мой брат».
Это всегда будет их правдой. Так же как и то, что случится, если прямо сейчас они пересекут непреодолимую черту. Если Кэнсин попытается ударить ее. Если Марико двинется, чтобы напасть на него. Это действие невозможно будет отменить. Даже сейчас у нее были способы разоружить брата. Развеять его страхи неправдой. При одной только мысли об этом на кончике ее языка начала собираться ложь.
Но Марико уже так долго лгала ему. Это тяготило ее – все эти истории, которые она пряла, как пряжу, для всех вокруг. Всего единожды она хотела сказать Кэнсину правду. Положить конец этому танцу ярости и обмана. Это было рискованно, но последние несколько дней ее брат продолжал хранить ее самую драгоценную тайну.
Возможно, пришло время доверить ему чуть больше.
– Хватит, Кэнсин. – Марико решила начать с маленькой правды. – Ты пугаешь меня.
При ее словах он выпрямился, его лицо внезапно застыло. Кэнсин сделал шаг назад, затем замер, его движения стали неловкими. Затем он протянул руку, чтобы помочь Марико подняться на ноги. На секунду она подумала отказаться от нее, но все же сжала его ладонь, вставая перед ним лицом к лицу.
– Больше никакой лжи, – сказал Кэнсин усталым голосом. – Если ты хочешь, чтобы я был с тобой честен, ты должна предложить то же самое в ответ, Марико.
Она кивнула.
– Почему ты отвернулась от своей семьи, чтобы сражаться бок о бок с этими предателями? – спросил Кэнсин.
Марико помедлила с ответом.
– Потому что я верю в их дело.
– Их дело? – фыркнул он.
– Неужели ты не видишь, Кэнсин? Мы похожи на разодетых пиявок со всеми нашими роскошными шелками и элегантными веерами. Мы ничего не делаем для людей, которые работают на наших землях.
– Как ты можешь так говорить? – возмутился Кэнсин. – Отец кормит, одевает и…
– Наш отец – один из худших обидчиков. Ты когда-нибудь бывал на наших рисовых полях и смотрел в глаза тем, кто работает на земле день за днем, получая за это лишь жалкие гроши?
– Конечно, бывал. Мы играли на этих полях в детстве.
– Нет, Кэнсин. – Марико покачала головой. – Смотрел ли ты на них не глазами ребенка? И не просто мимолетным взглядом. Видел ли ты когда-нибудь в них кого-то равного тебе? Видел ли ты в них кого-нибудь, кто борется с трудностями, дышит и любит так же, как ты? – Она потянулась к его руке, ее голос был еле слышен. – Можешь ты ли назвать мне хотя бы одно из их имен?