И. Б.). И за то тем людям чинить наказанье большое, без пощады, под смертною казнию, и дворы и животы имая, продавать, и деньги иметь в государеву казну». А воеводам было приказано: «Смотреть настрого, чтобы посадские люди в зернь и карты не играли и поганого табачного зелья не жевали, в ноздри не пихали и не курили».
На почве запрещений табака, существовавших в допетровской России, и, главное, на почве бытовавшей точки зрения, что курение — признак развращенных нравов, получили распространение народные сочинения о «нюхарях» и курильщиках. Самое известное из них — «Легенда о происхождении табака», плод фантазии безвестного грамотея, жившего в XVII веке. Употребление табака в народе считалось удальством. Молодцы собирались в корчмах, курили табак из бычачьих рогов и докуривались до беспамятства. Правда, табак был тогда очень крепкий, дурманящий, пьянящий — оттого и говорили первое время после появления табака на Руси, что его пьют, но его действительно пили. В кабаках еще при Иване Грозном можно было спросить настойку табака — через полчаса посетитель падал «замертво» — за чем он и приходил.
И вот что интересно. Если в Западной Европе власти и духовенство ополчились на табак как на «зловредную траву» (реже — как на злоупотребление ею или использование в неподходящем месте), то Михаил Федорович выступил против него как против «разорительного зелья», ибо многие небогатые люди «покупают табак дорогою ценою» и «пьют тот табак вместо вина, и пропиваются пуще вина. От сего многие обнищали и одолжали». К тому же по вине курильщиков в деревянных русских городах случались опустошительные пожары.
Но что можно было изменить, даже угрожая суровым наказанием, если табак в Европе нюхали и курили уже почти два века? А при плохо устроенной таможне, неисполнении указов, нерадивости и продажности чиновников табак как «выгодный товар» не мог миновать Россию. Его в больших количествах привозили из Малороссии, бывшей тогда в подданстве Польши; известно, что в Малороссии курили «тютюн» уже в 1610-е годы. Сеяли там табак свободно и в больших количествах — всем хватало. И поначалу никто не сетовал на невысокое качество — другого не знали. Табак поставлялся в Россию и через Архангельск, и через Литву, из Астрахани и из Сибири. В указе одному нерчинскому воеводе в 1690-х годах предписывалось: «У всяких русских людей и у иноземцев табак сырой и толченый и дымный и на поле сеянный велеть вынимати». Значит, и сами мало-помалу научились науке (или искусству) не только сеять и выращивать табак, но и снимать неплохой урожай.
Женатый на польке царь Федор Алексеевич, вступив на престол в 1676 году, принялся насаждать на Руси западные обычаи. У него во дворце «курили проклятое дьявольское зелье, табаком именуемое». Но курили только во дворце.
В веселое петровское время, пришедшее на смену бородатому, в лаптях и сарафане, не пропитанному табачищем средневековью, носы за пристрастие к табаку больше не отрезали, «живота» не лишали. На ассамблеях, шумных празднествах по поводу викторий, на гуляниях, устраивавшихся без повода, но с не меньшей регулярностью, непременным фоном были плотные завесы табачного дыма. Царь Петр настойчиво, чуть ли не насильно угощал не только соотечественников, но и иностранцев, являя собою живой пример курильщика, приобщившегося к европейской культуре, и не вынимал трубку изо рта.
Не тогда ли появились выражения: «Дым коромыслом», «хоть топор вешай»? Нет, наверное, много позднее, ибо простой народ в XVIII веке ни дома, ни в гостях не дымил. На приобщение к европейской моде уйдет не одно десятилетие, но россияне с лихвой наверстают упущенное, так что дым пойдет клубиться по всей Руси Великой. Хоть топор вешай.
Правда, читая первые указы Петра о табаке, еще до его отъезда в составе Великого посольства за границу, можно подумать, что он встал на сторону своих предшественников. Так в наказе от 18 февраля 1696 года служивым людям было запрещено курить в острогах под опасением кнута; на курильщиков и продавцов «питья» налагался штраф: за 1-й привод 25 рублей с купца и по одному рублю с пойманного «питуха»; за 2-й привод — 50 рублей и бить кнутом; за 3-й — 100 рублей, а если нечем платить (дело обыкновенное для «питухов»), то наказывать и отправлять их в ссылку. О смертной казни уже не говорится.
Но скоро гонения на табак и его адептов закончились, ибо царь стал пристальнее присматриваться к тому, как ведет себя табак в Европе.
Началось хождение табака в России с того, что 1 февраля 1697 года Петр своим указом позволил «торговать табаком явно, на вере, гостиной сотне Мартыну Богданову с ларечными; а иноземцу, Томасу фон Брахту (правильно: Thomas von de Bracht. — И. Б.), табаком не торговать (…), также, как и другим иноземцам (…), чтоб тем сбору денежной казне недобору не учинилось». Здесь о табаке говорится как о товаре, а это уже серьезный шаг к тому, чтобы сделать его предметом купли-продажи и учитывать как статью казенного дохода. Впрочем, ни Богданову, ни фон де Брахту не суждено было долго пользоваться исключительным правом торговли.
Находясь в ходе своего знаменитого европейского турне в Голландии, в Утрехте, в сентябре 1697 года Петр встретился с королем Вильгельмом. Вильгельм, будучи подготовлен торговцами из Вирджинии и Мэриленда, которым не давал покоя обширный российский рынок, тотчас затеял разговор о возможности торговли табаком в больших масштабах. Петр с готовностью вступил в переговоры на эту тему, отчасти и потому, что покупка военно-морского снаряжения и оборудования, наем офицеров и специалистов в разных областях истощали казну, и ему нужны были новые поступления. Перебравшись в Англию, царь продолжил переговоры с английскими и американскими купцами, а его сподвижники остались в Голландии дожидаться результатов.
В январе-апреле 1698 года Петр находился в Англии. Туда к нему пришло письмо из России от А. М. Головина от 4 февраля 1698 года: «Пожалуйста, промысли мне табаку: а у нас здесь хорошова нет, и промыслить негде». В марте Ф. А. Головин извещает Петра о том, что и он табак «не ненавидит».
Отнюдь не стал ненавистником табака и Петр, познакомившись с ним в Англии поближе. А приобщил русского царя к табаку шотландец Патрик Гордон (1635–1699), инженер, состоявший на русской службе. Но царь руководствовался принципом: научился сам — научи другого. И Петр решил приобщить к курению соотечественников. Правда, на устойчивый и, главное, широкий спрос на табак у себя в стране ему рассчитывать не приходилось. В Московской Руси табак был в известной степени популярен среди «стрельцов и гулящих всяких людей», при Петре же потребление табака лишь начинало входить в моду при дворе, в войсках и в больших городах, и то среди тех слоев городского населения, которых коснулись бытовые и культурные нововведения, затеянные царем. То, что в России понадобился не просто табак, а «хороший» табак, говорило о готовности части российского населения приобщиться к европейской культуре и в этом ее аспекте. Смена костюма и бритье бороды завершали облик россиянина нового типа.
Будучи в Англии, Петр согласился на предложение графа Пемброка договориться с маркизом Кармартеном[9] о поставке в Россию крупной партии табачного сырья — речь шла о концессии на продажу, которая стоила больших денег[10]. Находившиеся в Голландии Лефорт, Возницын и другие соратники Петра так обрадовались этому событию, что по получении известия из Лондона тотчас воздали должное «нашему честному другу Ивашке Хмельницкому» и многократно прокричали «Виват!». Друзей хмельного Ивашки хотели было выслать из Голландии, ибо голландские купцы не без резона почувствовали, что англичане не допустят их на обширный российский рынок, но дело обошлось. В Москве же сильно возмущался произошедшим Мартын Богданов, который, по сообщению одного из корреспондентов Петра, был «даже груб».
Между тем договор с Кармартеном, подписанный 16 апреля 7206 года или, по юлианскому календарю, который Петр вскоре принял, 1698 года, на сумму 200 тысяч фунтов стерлингов или 400 тысяч рублей серебром, был рассчитан на семь лет. При этом англичанину, давшему задаток, удалось добиться выгодных для себя условий; в частности, он получил монопольное право («с запрещением всем другим») продавать «на Москве (Петербурга, напомню, еще и в помине не было. — И. Б.), в городах и уездах табачные немецкие трубки, и коробочки (табакерки), и иные мелочи, к тому табачному куренью принадлежащие». Одновременно царь дозволил своим подданным «табак курить и другим образом употреблять по воле каждого».
Авансом в 12 000 фунтов (по тогдашнему курсу -28 800 рублей).[11] царь распорядился мудро: 17–19 апреля Ф. А. Головин покрыл накопившиеся в Англии долги и сделал новые покупки (треть суммы была выдана англичанами сразу, еще до обмена текстами договора). В Лондоне были сделаны разные припасы, накуплены редкости, инструменты, наняты на русскую службу иностранцы (не без рекомендации Кармартена): профессор Эбердинского университета, математик Генри Фарварсон (Henry Fergharson, в России его назвали Андреем, да и непростую для русского произношения фамилию несколько переиначили), инженер Джон Перри (должен был надзирать за строительством верфей и каналов и исследовать возможность соединения Волги и Дона близ Астрахани), мастер Джон Дин, два преподавателя Математической школы — Грайс и Гвинн, кораблестроители Най и Дин и другие.
По-видимому, царя-преобразователя прельстила немалая сумма наличных денег, которые можно было употребить с большой пользой для Отечества; отчасти поэтому он, видимо, и согласился на договор, который был выгоден еще и экономически: на вырученные деньги Кармартен был обязан закупать российские товары, внося, таким образом, свой вклад в развитие России.
Полномочные представители Петра, генерал-адмирал Ф. Лефорт и воинский комиссар Г. И. Головкин, были уверены в том, что договор заключается к взаимной выгоде: «Мы, великие и полномочные нижеподписанные послы, попечение имея, дабы чрез умножение торговли и купечества между его царским величеством и его королевского величества великобританского подданных великий прибыток и польза обоим государствам прирастал от привозу и расходу много числа товаров, особливо же травы никоцианы, предоставили Кармартену с поверенными его исключительное право ввозить в Россию табак в продолжение 7-ми лет; ежегодно по 16 000 бочек, в каждой по 500 фунтов табака; с фунта обязан он платить пошлины 4 коп.». «Никотиновые коробочки» и немецкие трубки освобождались от пошлины.