Среди заядлых еретиков, неистово стремящихся в адские бездны и вовлекающих неразумных малых сих в это прискорбное нисхождение, есть, как я уже доводил до сведения Ваших Величеств, истинное отродье Сатаны, еретик среди еретиков, радетель богохульства и гонитель Истинной Церкви, именем Джон Нокс. Никогда не посмел бы упоминать столь низменную и грешную персону в послании к наикатоличнейшим правителям, но этот враг Христа и подлый интриган едва не нанес делу веры в Каледонии непоправимый ущерб.
Ибо, как Отец Лжи является обезьяной Бога, так возмечтал названный хулитель и гонитель в союзе с наичернейшими и наизаклятейшими еретиками страны произвести к жизни закон о единстве веры, подобный тому, на коий Господь некогда вдохновил Ваши Величества. Но если мудрый и благодетельный закон, составивший славу нашего королевства и оградивший подданных короны от части угроз льва рыкающего, предписывает всем христианам исповедание истинной веры, то еретик Нокс вознамерился под страхом смерти предписать всем жителям Каледонии исповедание гнусного обмана, называемого верой Евангелической — что само по себе есть преступление и поношение Благой Вести. Усилия его могли бы увенчаться успехом, ибо многие в Каледонии привержены этому безумию, а многие иные, хоть и не одержимы духом Ирода, приказывающим убивать пророков, поддержали бы нечестивое требование ради Маммоны, опасаясь, что в ином случае пришлось бы им возвратить под руку Божью земли, отобранные у Матери нашей, Церкви.
Но Господь не дал совершиться злому делу. Ее Величество Мария из ревности святой нашей вере, а также из желания пребывать любимой дочерью Ваших Величеств, твердо противустала гнусным замыслам. Лорду же протектору я счел нужным напомнить об обещаниях, данных от его имени католическим лордам севера, как и о том, что, будучи нарушены, эти обещания сделают самый наиприскорбнейший мятеж законным в глазах Бога, ибо недаром носит меч только тот, кто носит его на благо. Я также напомнил ему о том, что правительница еретического государства вряд ли может надеяться на то, что кто-либо из христианских государей или наследников снизойдет разделить с нею престол, запятнанный кровью мучеников. Мои старания, подкрепленные глубочайшим уважением, каковое лорд-протектор питает к Вашим Величествам, поколебали его, тем паче, что сердце лорда Мерея — и из нежелания нарушать слово, и из присущего ему властолюбия и сребролюбия — также склонялось на сторону правого дела.
Узрев, что преступный замысел не находит поддержки лорда-протектора, что еретическая проповедь, в которой Нокс, злоязычный и красноречивый как Антихрист, предтечей которого он, несомненно является, не находит успеха, сей прескверный сосуд греха и оплот ереси взъярился втрое против прежнего, и едва ли не восторжествовало разделение в доме каледонской ереси. Сам жрец Содома и его приспешники, как то Александр Каннингэм, пятый граф Гленкэрн, Эндрю Стюарт, второй лорд Огилтри, сват Нокса, Вильям Киркалди из Грэнджа и другие богохульники весьма шумно вознегодовали, узнав, что вопреки обещаниям, которые якобы они получали от лорда-протектора, богомерзкие диавольские законы не будут представлены каледонскому Парламенту на рассмотрение. Особенно негодовал Джеймс Дуглас, 4-й граф Мортон, хотя и получивший пост лорда-канцлера Каледонии, этот ненасытный гонитель правой веры.
Желая отомстить за столь явное поражение, сей аспид Нокс не только попытался спустить на преданного слугу Ваших Величеств свою злобную свору, но и вошел в соглашение с альбийским негодяем, завистником и заклятым врагом королевства Толедского, Ваших Величеств и веры, послом Рэндольфом, вследствие чего еще до очередной сессии Парламента произошло некоторое число событий, которые я смею полагать двусмысленными в отношении выгоды Ваших Величеств, однако ж, лишь Ваша мудрость способна истинно взвесить их на весах прозорливости. Случилось, что по наущению ересиарха и антихристова провозвестника Нокса посол альбийский Рэндольф имел беседу с Ее Величеством Марией и сообщил ей несомненно гнусную, однако ж, убедительную, как убедительны все диавольские искушения, клевету, из которой следовало, что лорд-протектор, желая побыстрее покончить с мятежным графом Хантли, подослал к нему убийцу, и именно тем подтолкнул названного графа к вооруженному восстанию и походу на Абердин. Называлось и имя убийцы. Ее Величество, достойная, но юная дочь христианских владык, была опечалена самой возможностью подобной клеветы на достойного рыцаря и ее заботливого брата, вследствие чего между ними состоялась беседа, где королева в слезах упрекала лорда-протектора за то, что он позволил бросить тень на свое имя и дело Ее Величества, и надолго лишила его своей милости, впрочем, от двора же не удалила и принимать советы не перестала, но за альбийскую клевету лорду-протектору пришлось расплатиться с самой чувствительной для него стороны — не все северные владения, которые он уж мыслил своими, перешли под его руку. Воистину мудрое решение Ее Величества, заботящейся об укреплении казны и своей власти!
Однако, Ее Величество не препятствует лорду Мерею в его замысле предать графа Хантли суду Парламента, несмотря на то, что мятежник уже дал отчет Высшему Суду. Неблагочестивое это дело должно совершиться по несовершенству и крючкотворской природе здешних законов, восходящих к тем временам, когда несчастливое каледонское королевство составляло единое целое с безбожным и развращенным Верховным Королевством Альбы. Старый же закон гласит, что никто не может быть признан виновным в государственной измене иначе как по приговору суда, кроме того случая, когда виновный был взят на поле боя с оружием в руках, либо же был убит, сражаясь против королевского знамени. Граф Хантли умер естественной смертью и не был из-за того подобающим образом взят в плен. Соответственно, в отсутствие вердикта, большая часть его имущества, кроме тех земель, что он держал по милости короны, должна была бы перейти к старшему из его сыновей, что не приняли участия в мятеже. Ее Величество и лорд-протектор, имея намерение наградить верных и доблестных и соблазнить колеблющихся, чтобы упрочить дело короны и веры, не могли того допустить, а значит должны будут подвергнуть мятежника суду равных ему…»
— …обвиняется в том, что двадцать второго октября тысяча триста пятидесятого года от Рождества Христова участвовал в мятежном походе на Абердин с сыновьями своими Джоном, Джорджем и Адамом…
Джордж, уже освоивший умение спать с открытыми глазами и серьезным лицом, выпал из полудремы и уставился на судью. Затем на тестя. Хотел сказать что-нибудь, но решил дождаться вызова свидетелей.
— Есть ли кто-либо, способный опровергнуть это обвинение?
Тесть сидел, как ни в чем не бывало — солидная фигура, богатый кафтан, белая борода, подобающие цепи. Герцог Шательро, граф Арран, двадцать второго октября ехавший с Джорджем Гордоном, зятем, и своей дочерью в Дун Эйдин, сидел на скамье, словно не слыша вопроса.
— Виновен, — поспешно сказал судья.
Джордж попытался проснуться.
Вечером тесть пришел к нему в камеру — как всегда, в замках все решала не воля королевы или судей, а деньги, переданные стражникам. Вопреки обычаю, долгу и вежеству, зять не потрудился подняться из кресла, и даже взгляд от углей в камине не отвел.
— Сын мой, — укоризненно сказал тесть, — вы обязаны выслушать меня внимательно.
Джордж со вздохом кивнул, но не повернулся.
— Вы считаете меня предателем, но вы не знаете главного. Есть свидетели, видевшие вас на дороге рядом с отцом.
— Не сомневаюсь, — промолвил Джордж, стараясь быть вежливым. — Меня часто называли двуличным, должно быть, теперь я стал и двутелым.
— Вчера меня предупредили, и предупреждение обошлось мне дорого. Если бы кто-то стал утверждать, что вы были при мне, ваше двуличие объяснили бы колдовством! — вполголоса рявкнул тесть уже без всякой укоризны и смущения.
— Предполагается, что я перенесся туда по воздуху, а потом вернулся? — заинтересовался Джордж. Такого можно было ждать от Эрскина — он у нас известный ведьмоборец. От Мортона. Может быть, от Нокса. Но вот для Мерея это большой шаг вперед. Раньше он с такими вещами не шутил. Раньше он, впрочем, и с покойниками не воевал.
— Да почем я знаю… — уголки губ тряслись у Аррана, и руки тоже тряслись. — Перенеслись. Или вообще не уезжали, а нам явили фантом. А моя дочь была вашей сообщницей…
Это больше не герцог де Шательро, думает Джордж, это просто перепуганный старый человек. Его сломали совсем. Он будет слушаться только страха. Он с самого начала слушался только страха, а я-то рассчитывал, что Арран станет думать о выгоде.
— Но ведь она и была. — пожимает плечами Джордж. — Моей сообщницей, помощницей и, естественно, ведьмой. Как бы мы без помощи фрейлины королеву на шабаш возили?
Тесть хрипит и глотает воздух. Нет, сейчас и здесь он не умрет — ни от сердца, ни от удара, нет в нем той крови. Побоится и перестанет.
— Так что у нас есть два необходимых свидетеля, которые Охотно расскажут, как Ее Величество целовала Сатану неудобно сказать куда, на вершине Бен-Невиса. Да и не мы одни это видели — там и другие были… общие знакомые. Коль уж меня разоблачили, я ни одного имени не укрою. А там они и сами заговорят. Вы как думаете, почему Ее Величество в обморок упала, когда Джону голову рубили? Это с нее часть колдовства спала, вспомнила она, как он к ней ночью через окно летал. Мы все летали, — пояснил Джордж, — вся семья, кроме батюшки — старый человек, все же, да и мать бы не одобрила.
Джордж говорил и понимал, что завтра ему будет очень трудно удержаться от такого размена. Слишком соблазнителен. Но уж очень много крови — и все без толку. Нет. Если судьи не начнут первыми, он по этой дорожке не пойдет… но знать об этом Мерею незачем.