Но командир получил «Ленина», механик-водитель – «Боевого Красного Знамени», Изя – «Красную Звезду».
Правда, все, обмывая награды, глаза прятали. По справедливости, Изе, который и колотил из пушечки своей немецкие Т-III, а затем «тигры» и «Фердинанды», полагалось уж не менее Красного Знамени. С начальством не спорят. Команда же подобралась на редкость совместимая, спокойная и во всех отношениях положительная.
Но рассказывать мы начали с Доры. Которая, получив первую открытку от племянника Изи из училища, на всю кухню общежития в Мытищах, где она до Первомайки обреталась, закричала (конечно, от большого ума):
– Боже мой, мы точно войну проиграем. Уж ежели мой шлимазл Изя назначен на танк, да шофэром – это конец всем нам. Точно.
Читатель, в 1941 году за пораженческие слухи и их распространение лагерь. Если не хуже.
Но Бог отмечает. Кого. Когда. Куда. И на долго ли.
На Дору никто не стукнул. Просто из кухни все схлынули, а поутру делились друг с другом – как это я проспала и даже вечером чайку не попила, на кухню-то не выходила. Вот так Дора осталась жива.
Изя продолжал воевать. Уже был отмечен в полковой газете. Уже появилась в дивизионной «За Родину» его фотография. Приезжали для обмена опытом. Изя всем рассказывал просто:
– Слейся с пушкой. Ты с ней – одно целое. Следи в прицел и попадешь. Немецкий T-III горит за милую душу. Только выстрелов нужно делать сразу два. Лучше – три.
Команда Изи одна из первых получила Т-34. День обкатывали это чудо. Утром пять машин, в том числе и Изина, были брошены в прорыв, на подавление огневых точек под Наро-Фоминском.
Танк Изи замыкал пятерку. Вдруг неожиданно Изя толкнул командира:
– Давай в лесок с дороги. И стоим 20 минут.
– Ты что, о. л! – заорал командир. – Меня – под трибунал.
Изя спокойно продолжает.
– Говорю, давай. Чувствую – это засада.
Через 10–15 минут на дорогу выскочили 4 немца и самоходка «Фердинанд» – наши машины прошивала насквозь.
Вот тут-то и началось. Изя бил из пушки не переставая.
Только сапогом толкал водителя в левое или правое плечо. Чтобы подворачивал удобнее.
Все танки немцев были разбиты, а ещё через несколько минут показались три наших – из пяти, что ушли в прорыв. Верно Изя вычислил – это была засада. Поэтому и уцелели оставшиеся танки. А к вечеру по этому случаю все танкисты были пьяны.
И с Изей никто не разговаривал. Он был в отключке совершенно и просто не понимал, за что его все колотят по спине, целуют и обливают наркомовскими стограммами. И только просил – напишите тете Доре, что я не шлимазл.
Но танкисты ничего не понимали. Кроме – нужно написать его тетке Доре.
Вот так воевалось Исааку Григорьевичу Гулю. Сокращенно – Изе. Что удивительно – с боями, наградами и машинами прошел его экипаж и Подмосковье, и леса Белоруссии, и страшные бои под Кенигсбергом. Конечно, были и отчаянные моменты. Когда горели они, войдя уже в Польшу. К счастью, уцелели, но отметины получили все. У Изи – половина спины и, извините, задница. Поэтому далеко после войны привычка у Изи осталась – садиться осторожно.
А в 1944 году старшего лейтенанта Гуля срочно затребовали в штаб армии к маршалу Рокоссовскому. В полку да и по дивизии было нешуточное волнение. К Маршалу лейтенантов, даже старших, не вызывают срочно.
Изю чистили и приводили в порядок всем полком. Полностью было задействовано отделение парикмахерского дела, девочки из санитарно-прачечного так все выгладили, что когда комполка Изю увидел (а «Виллис» Маршала уже ждал), просто развел руками.
Да и девицы загрустили. В вечно чумазом и немытом Изе вот не смогли разглядеть то, о чем мечтали в жаркие ночи между боями.
К Маршалу Рокоссовскому Изя явился по всей форме. Доложил уверенно и четко. Не мямлил, как обычно. Тут уж с ним замполит поработал. В полку уже вовсю гуляли слухи, что собирают группу танкёров, особо и так далее, для личного представления Верховному.
Маршал распорядился принести чай. На столе лежала тоненькая серая папочка. Надпись – личное дело Гуля Исаака Григорьевича.
Чай попили. Маршал расспросил о жизни вообще. О семье – в частности. Неожиданно спросил:
– Скажи мне, Исаак, как это у тебя получается так здорово бить немецкие машины? Говорят, ты вообще заколдован. – И Маршал улыбнулся, показав металлические передние зубы. Ибо его собственные в 1938 году были выбиты на допросах профессионалами.
– Да нет, товарищ Маршал, – Изя все порывался встать, но Рокоссовский не разрешал. – Никакого здесь уменья нет. Я просто сливаюсь с пушкой.
И Изя подробно, загоревшись и уже не стесняясь неотмытых от тавота и масла рук, начал, двигая, как Чапай в известном фильме, предметами сервировки, читать Маршалу увлекательный рассказ о бое с немецкими танками.
Неожиданно Маршал Изю прервал и спросил:
– А ты не задумывался, почему до сих пор тебе не дали Героя? По всем разнарядкам – давно пора.
– Никак нет, товарищ Маршал. Герой, конечно, хорошо, но мы за другое воюем, – Изя четко повторил слова замполита.
– Да, – произнес задумчиво Маршал и помолчал, помешивая остывший чай. – Вот у меня какое предложение, Исаак Григорьевич. Война идет к концу. Через год – от силы два – немцу придет полный капут. – И он хитро посмотрел на Изю. – А стране нужны будут опытные молодые командиры. Ты – не худший, имей в виду. А награда – не огорчайся, она тебя найдет, я уверен. – (Кстати, как в воду глядел). – Поэтому принято решение послать тебя в Академию Генштаба Советской Армии.
Изя открыл рот да так его и не закрыл.
– В штабе получишь предписание, проездные документы, подъемные, прощайся с друзьями и за учебу. Завидую тебе, – непонятно почему вдруг произнес Маршал грустно. Хлопнул Изю по обожженной спине и…
Вот так в конце 1944 года Изя оказался в Москве, в Академии ГШ.
Там он повидался с теткой своей – Дорой Семеновной.
– Уж всего от тебя ожидала, Изя, но что ты танкистом будешь, да акадэмию заканчиваешь – это мне и в страшном сне не снилось. Ах, ты мой милый, молодой, а смотри – уж седины сколько. И вообще, тебе уже пора остепениться. Вот ты комнату получил, в месте хорошем – на Фрунзенской. Теперь давай хозяйку.
– Ну какую хозяйку, тетя Дора, – смеялся майор Исаак Григорьевич. – Мне бы Академию одолеть, уж тогда буду думать. Да и думать особо у меня, тетя Дора, желания нет. Все мои невесты на фронте остались, – он вздыхал и надолго замолкал.
И Дора молчала. Чувствовала, что было где-то там, в той фронтовой жизни, о чем он забыть не может. И, вероятно, не хочет.
А жизнь продолжалась. Пришла Победа. Немец появился в Москве – строил дома. И в Измайлове.
Начала свою жизнь наша коммунальная, что на ПятойПарковой.
Девчонки бегали в «Плешку», в консерваторию, заводили романы и уже Галя обзавелась мальчиком Андрюшей. Из мальчика он быстро переквалифицировался в мужа.
А Дора Семеновна нет-нет, да утром постучит в дверь Гале:
– Деточка, ты чего опять вскрикиваешь. Андрюша не обижает?
Анна бегала по коридору, в чем мама, а Тимоша, то есть Иван Тимофеич, промахивался и садил молотком по пальцам.
Приходили и гости. Ко всем. К девочкам – ещё прыщавые ухажеры. К Доре Семеновне – её сестры, их мужья и дети – мичпуха, в общем.
Короче, появился и Изя. Уже очень изменившийся. Настоящий боевой офицер и не только с колодками орденов и медалей, но и с нашивками с правой стороны кителя – за ранения. Изя считал эти нашивки – важнее всех медалей.
Когда приходил Изя, а это было редко, то Дора неизменно приглашала девочек – Галю и Анечку. Конечно, не нужно и в «акадэмии» учиться, чтобы просчитать стратегию и тактику тетки – усмехался про себя Изя.
Но внимания девочкам практически не уделял. Разве что с Галей про институт да прикладную математику. А на Анечку ну совершенно внимания не обращал. Да что там, рыжая да вертлявая.
Тетя Дора никакого давления на племянника не оказывала, только обиженно поджимала губы на едкие замечания Изи о соседских девочках.
Да и появлялся он редко. Учеба, танкодром, командировки, учеба. Все Изе удавалось легко, но вот марксистская философия и диалектический материализм давались ему так, что он в подпитии своим коллегам жаловался:
– Нет, мужики, мне лучше два «тигра» расколоть, чем материализм сдать. Ох, нет, не окончу я Академию, чует душа.
Но Академию он закончил. По этому поводу даже забежал к тете Доре и принес торт. «Ленинградский». Он в те времена пользовался у сладкоежек, престарелых тетушек и резвых девушек заслуженным вниманием. Но посидел недолго и ушел. Опять, конечно, разрушив планы Доры на окончательное решение семейного вопроса майора Гуля. Кстати, ему по окончании академии и звание присвоили – подполковник.
Вот так жизнь шла. Уже 46 год прошел. 1947 надвигался. В государстве Советов рабочих и крестьян события разные, в том числе и не очень радостные. Голод 1947 года валил людей.
Появились безродные космополиты. Черчилль вроде друг был, а произнес нехорошие слова на каком-то митинге и началась холодная война. Которая каждую секунду готова была перейти в горячую.
В эти годы Верховный стратег нашего государства решил нанести удар в подбрюшье Британской Империи. И не только первый признал вновь создаваемое в Палестинах государство, но и решил защитить его в плане военном. Поэтому в 1946 году начали вызывать по одному лиц известной национальности с предложением секретно выдвинуться в армию Израиля в виде советников, экспертов, техников и просто – военноначальников.
Исаак Григорьевич Гуль был в списке одним из первых.
И не потому, что хотел. Вовсе даже нет. Он потихоньку дописывал книгу о тактике танковых сражений времен Великой Отечественной войны. Она же должна быть его докторской.
В общем, в планы вовсе не входило снова стать башнером.
Но! Партия сказала надо – Гуль ответил – есть.