Но все кончается. Этого вечера, этого концерта культурное общество США не забывало долго.
Публика расходилась медленно. Генерал сказал Вице-Президенту, что хочет пройтись. И отпустил охрану, которая ушла, но… осталась. «Служба» не любит нарушений инструкций.
Так вот и получилось, что по блестящей после дождя мостовой шли два человека. Анна взяла под руку генерала. Прислонилась к его плечу и впервые почувствовала, Боже, как же она устала. Как ей нужно прислониться к кому-нибудь и не думать ни о чем. А ночью уткнуться носом в обожженное плечо Изи. Вот это и есть, вероятно, любовь, которая началась в коммунальной квартире на Пятой Парковой.
Ночью Нью-Йорк накрывает туман. В котором и исчезли постепенно две фигуры, нашедшие, наконец, друг друга.
А куда они исчезли? Как говорят в Одессе – их вейс? Я знаю?
The end.
Хорватия
Брела.
11–14/IX 2013 г.
Анна Скорая и другие
Имена и фамилии, это давно и подробно изучено, имеют определенное воздействие на обладателя. Ну, например, Авдотья. Дуня. Ну, ничего нельзя предсказать яркого. Дуня – она Дуня и есть. Например, несчастная Авдотья Лопухина, первая жена Петра I. Вот и была сослана в монастырь юным Петром. И любовь он у неё отнял. Крайне, кстати, жестоко. Вот вам и Авдотья. То есть, Дуня.
Или Наталия. Наташа, то есть. Так и видится, сидит Наташа у окна, что в сад выходит, Слушает, как тяжело падают яблоки да гудят пчелы. Они с взятком летят в дом. Хотя и подозревают, что человек двуногий их работу украдет.
А Наташа сидит себе в одной сорочке, смотрит в сад и меланхолично грызет соленый огурец (значит – беременная). Или ест малину (значит – не беременная). И думает этак неспешно о разном. Например, написать ли письмо Евгению. Жене, то есть. Ну, месье Онегину.
В общем, имя «Наташа» – спокой, меланхолия и безмятежность. Ведь известно, что все рано за генерала выйдет, так чего волноваться-то.
Ольга – совсем другое дело. Во-первых, она блондинка. Во-вторых, не очень в науках преуспела. Поэтому делает жизненные ошибки. И ревет из-за этого. Вот одна из Ольг жениха потеряла на дуэли, а поди – сыщи достойного. Ау, где вы. Да и недостойные тоже не валяются. Слезливы наши Ольги, совсем в разряд бизнес-вумен не годятся.
Вот так медленно мы подбираемся к героине нашего маленького рассказа – Анне.
Анна – совсем иное дело. Например, была в стародавние времена Анна королевой галлов, то есть королевой Франции. Вероятно, Анну побаивались. Недаром её супруг, король, от неё все по командировкам да охотам. И в результате заточил её в башню. (Времена были такие). Но видно – характер был.
Да какую Анну не возьми – характер сразу проявляется.
Наша Анна характер имела. Потому что нельзя, имея фамилию Скорая, быть мямлей, тихоней, растяпой. Или заниматься воздыхании при лунной рапсодии.
Анна Скорая соответствовала как имени, так и фамилии. Все у неё происходило скоро. Быстро, иными словами.
Так, она быстро, да с одного захода, поступила в Мед. В положенные сроки его закончила и благополучно вышла замуж за сокурсника.
Мама, дама красивая, замужем за генералом, дочери за замужество пеняла. Мол, нужно уже со стабильностью и с машиной хотя бы. А-то – голь перекатная. Студентик. На что Анна маман сразу осаживала.
– Ты, ма, тоже могла бы сразу за генерала. Но вышла-то за лейтенанта. Вот то-то.
Анна Скорая фамилию свою оставила (на всякий случай), но в остальном – не промахнулась. Тихий, очень правильный Олег Волков вдруг в разгар пика беременности молодой жены Анны бросил ординатуру и иные врачебные премудрости и начал заниматься медицинским оборудованием. И незаметно выбился в средние олигархи. Когда энергичная Анка требовала продвинуться в первые ряды, Олег молча указывал на портрет кое-кого из первых (ты, читатель, их знаешь). И был прав.
Поэтому как-то незаметно образовался дом в Сан-Тропе, да для сына – дом в Калифорнии, да в Москве – квартира не очень хилая. Да в Швейцарии где-то. Но, как говорят в Одессе – кто вам считает.
И Анне с её Скорой фамилией стало просто некогда работать. Да и жить стало некогда. Вот пословица: «Богатые тоже плачут». Не знаем, как богатые, а Анна, бывало, просто выла.
Оказалось, она ничего не успевает.
Как раньше было хорошо. В институте. После второй пары она забирала подружек – Наташу меланхолика, например, да Ольгу слезливую и у себя в генеральской квартире предавались подружки чревоугодиям, обсуждениям различных вопросов личной жизни. А все больше (вот дуры-то были) прыгали перед зеркалом в чем мама их родила и меряли, чья грудь больше. Анька и здесь побеждала – Скорая, чего уж там.
И ещё у глупых молодых медичек было развлечение: поставить на грудь бокал вина, а партнер-подруга его выпивает. Называется – «глоток вина с груди моей любимой подруги».
Придумала эту «фишку» Анька. Ибо только на её бюсте бокал с «Киндзмараули» стоял, как вкопанный и для распития вполне подходил. У подружек все было в эмбриональном состоянии и часто обсуждение происходило не прозаическое – как это самое дело увеличить да Анькиных размеров.
Но время шло. Девы, подружки и друзья разлетелись по жизни, а Анна осела в домике об двадцати комнат в Сан-Тропе и со своей подругой коротала дни в наблюдении за яхтами (без зависти), а вечера – за бокалом прекрасного бордо. Что укрепляет сердечную мышцу и способствует, что немаловажно, умственной деятельности и перистальтике кишечных органов. Когда же совершенно одуревали от тоски и желания чего-то необычного, то «зажигали».
Делается это в Сан-Тропе просто. Один звонок на фирму, которая «типа» туристическая. И вот у вас уже гости. Если не на «Бентли», то на «Феррари». А граф Гумбаридзе – на «Жигулях» первой модели. То есть – на «копейке». Правда, в наши годы стоимость «копейки» была не намного меньше, чем разные Вольвы и иные.
Люди же были вполне светские. Но простые. Наши, одним словом. И «зажигали» красиво. Но фантазия дальше купания в одежде в бассейне и шампанское из туфелек – у публики не шла.
Драк и разбития ценного практически не бывало – Скорая этого не оценивала. И прислуга убирала молча и быстро. Только между собой обсуждая вечер (а какая прислуга этого не делает) они удивлялись постоянной российской привычке. Не только тошнить в унитаз, стоя на коленях, что понятно вполне. Но и там же почему-то мыть голову. Это в ум французского жителя не укладывалось совершенно.
В Москву Анна возвращалась под осень. И всегда – с радостью. Ибо её бывшие подружки по Первому Меду были тут как тут.
Судьбы существуют под стать именам. Одна из подружек, Натали, например, исколесила весь мир. Уже от этого «колесения» проявились не только дети, но и внуки. Но вот письма своему товарищу Онегину Жене так и не пишет. Но и соленые огурцы уже не хрумкает. Не беременная. Но почему-то пристрастилась к салу. Одной иностранной державы. И чтобы обязательно с прожилками. Почему именно с прожилками? Никто этого не расшифровал пока. Иногда Натали поет тихонько:
«Как много
Девушек хороших,
Парней же тянет
На плохих…»
Ольга все ждет, чем кончится следствие об убиении её жениха. Ленского то есть. Иногда произносит загадочную фразу:
«Однолюбка может сделать несчастным только одного мужчину». Явно намекает на потаенное, что у неё где-то в глубинке ждет, не дождется своего часа.
Анна при встречах с подружками первые 20 минут млела и радовалась.
Но затем начинался разнос, разгром и полное Ватерлоо.
Скорая, выпивая «Московскую отвратительную», вопила, что подруги опустили руки, ноги, тело и иные части корпуса совершенно. Не следят за собой. Только курят да трындят о счастье.
«Не забывайте, идиотки, в мире кроме чужих неприятностей есть и другие радости».
«Эх, – вздыхала она, – мне бы ваши заботы».
И на самом деле, Анька и здесь задыхалась от нехватки времени. Дело все в том, что в московской Аниной квартире шел постоянный ремонт.
Собственно, ремонт шел по всей Руси великой, но её, нашу Анну, интересовал в основном только её личный ремонт.
Югослав, прораб, который успел за счет ремонта купить маленький домик на Адриатике, ремонт оставить, в смысле, закончить, никак не мог. Так как нужно было ещё немного, и получалась хорошая квартира в центре Белграда, на улице Броз.
Каждую встречу в прорабом Анна начинала с отборного мата. Который унаследовала от генерала-папеньки. Да мало помогало. Югослав ссылался на все и вся, приводя 76 твердых строительных случаев невозможности зкончить этот прекрасный ремонт в текущем году. Но вот уж на следующий год, в марте – разбиваем бутылку об порог, донна Анна.
«Ах а….а, мать твою», – вопила Анна и мчалась к мужу. Муж в последние годы строго требовал пребывания Анны в его энергетическом пространстве. Попросту, в его кровати.
«Чего тебе, дуре, не хватает, – проводили с ней работу её подружки. – Да мы за Олежку душой и… телом», – тихонько добавляла Ольга.
Анна разговоры эти не поддерживала.
На самом деле, что-то не ладно было в Датском королевстве. А что – не мог бы определить и премьер-министр. Небольшой страны, например. Когда уж совсем становилось невмоготу от меланхоличных да слезливых подружек, Анна устраивала праздник души. И тела. И это были – Сандуны[8].
Кажется, Сандуны в Москве были всегда. И всегда народ московский получал от бань этих полное удовольствие души и чистоту тела. И в незабвенной памяти царское время, и во времена строящегося социализма и теперь, в период развивающегося капитализма каждый не москвич докладывал по возвращении из стольной: был и в цирке на Цветном, и в Большом и в Сандунах – два раза.