4. Боль в ногах, избитых о камни, была невыносима. В каком-то мареве увидел он глиняную, вперемежку с камнями, хибару. И шагнул через порог. Очнулся очевидно через сутки.
– Спасибо тебе, женщина, – сказал мужчина, одевая сандалии поверх перевязанных ног. – Как зовут тебя?
– Мария, – ответила девушка.
– Откуда ты?
– Да я здесь и живу. Почитай, с рождения. Мы все из Магдалы.
– Ну, спасибо тебе, Мария из Магдалы, – улыбнулся мужчина. Прощай.
– Прощай. Да ты-то кто?
– Я? – Мужчина помедлил. – Я Исус из Назарета, – ответил он и шагнул в зной.
5. – Дай и ему пить, – хрипло сказал привязанный ко 2-му кресту. И повернул голову в сторону товарища. Глаза заплыли от зноя и ничего почти не видели, но все же он почувствовал – его обманули – губку с водой к первому кресту не дали.
– Зачем обманываешь, – хрипло крикнул на втором кресте. Обещали всем равную смерть.
Веревки жгли запястья и локти.
В дверь постучали. Секретарь испуганно заглянул.
– Уже пришли, – прошептал он.
– Пусть войдут, – ответил мужчина.
В кабинет вошли двое рослых молодых людей.
– Ну, давай, подписывай дарственную на фабрику и катись, – сказал старший.
– Но мы ведь договаривались о равных долях, – хрипло проговорил директор.
– Когда это было-то? Подписывай и катись. Покуда жив.
– Ну что ж, не хотите равные доли – все получим равную смерть, – сказал директор и выдернул из гранаты чеку.
6. Мне иногда хочется просто зайти к друзьям, сесть с ними за кухонный стол, выпить водку – запить пивом и обсудить все: мерзкую погоду, президента, Израиль, друзей, жен друзей, футбол, США, царя Соломона, царицу Савскую, Агарь, и многое, многое. И хочется, чтобы стучал дождь по карнизу окна.
Я подхожу к двери друзей, ставлю у стенки косу, откидываю капюшон и… не звоню.
Я вспомнила – кто я.
7. День сложился удачно. Можно сказать – счастливо. Он давно располагается возле метро Порт Рояль. Здесь тихо и никто не мешает наслаждаться травой, цветами в свое удовольствие. Сегодня удовольствие было в полной мере: у «Данфер Рошро» он нашел Taboulé aux 5 légumes, банку с овощами, почти не начатую. А чуть дальше – остатки креветочек в пакете с соусом пуавр. Вот и наслаждение. Он про себя хихикал. Полное наслаждение он испытывал по сути только два раза в жизни: когда женился и обладал Эдитой. И второй – когда сбежал от Эдитки и жил под мостом. Где ему никто не мешал, а «коллеги» его относились с большим интересом. Ибо видеть человека, погруженного в свои мысли весь день и ночь, и обходившегося без доброго бордо – это не часто.
А сегодня вообще именины сердца. Во-первых, Пасха и он получил от сердобольной дамы почти целый кулич.
Во-вторых, он нашел у помойки старую, грязную и засаленную газету «Гардиан», где внятно было сказано, что теорема Пуанкаре доказана русским чудаком, который теперь прячется от бандитов где-то на краю земли, в Петербурге. Призовой фонд – 1 000 000 долларов. Газета была года 2010. Вот этому-то он и смеялся.
Поев и свернув всю нехитрую снедь, он завернулся в одеяло, приткнулся к стенке и задремал, счастливо улыбаясь.
Никто не знал, что на животе, под трусами у него лежит тонкая тетрадка с задачкой Пуанкаре по топологии. Она решена им ещё 9 лет назад до опубликования сенсации в «Гардиан».
– Идиоты, – думал он и счастливо задремывал.
День сегодня проходил покойно и счастливо.
8. Инна шла из хосписа № 1, что недалеко от метро «Спортивная» и плакала. Уже ясно, что мужа не вернуть. Ему плохо, да и он никакой. Кожа да кости. Но мышление ясное. Вот это-то и угнетало её больше всего. Уже неделю, как он в забытьи. Но открывая глаза и видя тревожное, измученное лицо жены, он улыбается и внятно говорит: «Тоня, я люблю тебя».
Часть IIIВо Франции
Старая собака
По трассе № 12, мимо городка Верной-сюр-Авр (чудесного, с сохраненными старыми домами 18–19 веков) можно проехать к многочисленным «хуторам», здесь их называют фермами.
Начало Нормандии, одним словом. И редко у фермы не встретишь лошадей. Пасутся. Фыркают. Иногда лягаются.
Вот на такой хутор я еду. Хутор, как и все хутора, тихий, уединенный. Мой же ещё и почти заброшен. Может поэтому я его и выбрал. Но скорее всего – стечение обстоятельств. Просто я разбил на кухне стакан. Стакан стоял в холодильнике и я неловко, воруя кусок колбасы, задел. Стакан – вдребезги.
Супруга же моя, ангельской души, но когда на кухне беспорядок, то ей это очень не нравится. Даже за несанкционированное проникновение в холодильник я должен получить серьезный выговор, а тут – стакан разбитый. Да стекло на полу. Я его, конечно, убрал, но безусловно не так. И все – не то. И помощи – никакой. А разгильдяйство – все вокруг меня. На уме одни тетки (мягко выражаясь).
Все это услышать от ангела души моей было грустно, даже – нестерпимо.
Поэтому я решил на время поселиться на почти заброшенной ферме близ Вернона. Французы такие места называют – задница мира. В том смысле, что дальше уже некуда. Думал же я о том, что россиянину вообще свойственно стремление к уединению. Сколько старцев проживало на Руси по скитам, землянкам, заимкам, пещеры тож были. И все старцы почитались. Что старец Зосима. Что Никодим. Что Сергий. Что Кузьмич. А на Валааме! На Соловках!
Размышляя об отшельничестве, я пришел к неожиданному. На Руси отшельники – только мужчины. Тогда все объяснимо. Ибо хоть и говорят об уединении, молитве, умерщвлении, но кажется мне – смотались в отшельничество в основном от супруг своих. Баб, видать, въедливых, скандальных, упрямых и добротой мало наделенных. А в ските или в заимке – поди сыщи его.
Вот они и молятся. Даже с огромным удовольствием.
Во Франции отшельников отродясь не было. А ежели и жили одиноко в лесах, как дева Женевьева, например, то молились, творили полезные населению чудеса и никакие мужья их не искали.
Иначе говоря, отшельничество в России – дело сугубо мужское. А во Франции практически женское. Да и большого движения в религиозных отправлениях отшельничество во Франции не заняло.
В России же, что ни отшельник – то личность. Возьмите, например, Кузьмича. Томского отшельника, что жил в заимке у купца томского же. Почти выяснилось – это Александр I, благословенной памяти.
Я ехал в свое отшельничество и о нем, Александре, думал.
Мне казалось, что судьбы наши несколько схожи. (Кроме происхождения и убиения отца). Александр I уважал Наполеона.
И я – тоже. Александр говорил по-французски легко и грассировал отменно. И мне это – пристало.
Александр увлекался дамами и даже гулял в Мальмезоне с Жозефиной. И я – увлекался. Но до уровня Жозефины не поднимался. В том смысле, что не было в мое время Жозефин. Ау, где вы, Ваше Императорское. И так далее.
Александр смотался может от своей супруги. И я – в какой-то мере.
Поэтому я себя утешал. Ну ладно, не будет у меня русского телевидения. Я уже привык во Франции смотреть сериалы.
Особенно про реку – сегодня 184 серия. Правда, я напрочь забыл 183 серии.
Не будет и ангела моего, что готовит мне борщи и котлетки. И ладно, нужно в отшельничестве пострадать. И вина, вероятно, тоже не будет. Думается, что и наши отшельники в России не очень-то романец распивали. В общем, надо держаться и жить. И ещё я решил – никому никаких адресов. Иначе российские эмигрантские люди, прознав про меня, старца, потянутся. Знаю, знаю.
Мол, как документы выправить. Да как квартиру получить. Думаю, что некоторые вообще мне предложат:
«Негоже, старец, тебе одному. И постирать, и приготовить, и спину потереть некому. Вот я и останусь, в услужении твоем буду находиться и мне утех парижских – без надобности».
А я – слабовольный. Только дай слабины – вот коготок и увяз. Поэтому утвердился в решении – адреса не давать, а отшельничество переживать в спокойствии, в ладах с природой и любви к окружающим. Благо, все окружающие были не близко. Правильно отметили, место мое – задница мира.
Но окружение было. Через несколько бессонных ночей я понял, что не дает мне спать. Под крышей жили зверьки. Их было много и они устраивали ночью такую возню, что спать было невозможно. Вначале просто неуютно. Однажды утром я зверьков увидел. Двое выскочили из-под крыши, пробежали по забору и исчезли. Чуть больше белки. Круглые уши. Большие глаза. Пушистый хвост. После этого я бояться их перестал.
Были и четыре курицы. Я о них уже писал и даже получил замечание от одной дамы – явно интеллектуала. Она, чуть щуря глаз, сказала мне: «По Фрейду, сударь, ваше пристрастие к описанию кур имеет очень четкое объяснение – озабоченность сексуальная». И она победно улыбнулась.
День мой проходил размеренно и спокойно. Я даже успевал набрасывать кое-какие мысли. Хорошо, что все уничтожил. Вот читатели бы смеялись.
Наладив быт, я подумал, что отшельничество при электричестве, газовом баллоне, холодильнике – не такая уж плохая штука.
Утро я организовал отменное. Кормил кур. Затем выносил кресло, ставил раскладной стул и начинался полный кайф. То есть, я пил первую чашку божественного напитка – кофе, которое я и молол и в турке кипятил. В большой фаянсовой кружке, сидя в кресле (если не было дождя – Нормандия) я получал первый заряд бодрости.
Конечно, созерцание природы, мошек, букашек и птичек рождало и различные чувства.
То я вспоминал родителей. То – ребят нашего двора. Девушек. Даже жен. Иногда меня охватывало беспокойство, происхождение которого я долго понять не мог.
Пока неожиданно меня не осенило. Мне здесь чего-то не хватает.
Мне очень хотелось собаку. Уже прошло 5 лет, как из жизни ушел мой любимый Джим. Я понял, что больше собаку заводить не имею права.
Мы, конечно, за них отвечаем. А у меня уже, по расчетам, так получается, что собака может остаться одна. И это страшно.