Но мне собаки не хватало. Я тосковал по ней. И знал, что уже никогда не будет сопеть рядом с креслом мой пес с агатовыми глазами.
Вот что часто мелькало в моих кофейных фантазиях рано утром. Кё фер!
Однажды утром пил я вот так свой утренний кофей. Туман.
В Нормандии осенью по утрам всегда туман.
Думал, что на самом деле нужно бы знать молитвы. Раз отшельник. И произносить их потихоньку, прося мира и любви ближним и покоя душам усопших.
Туман тихонько рассеивался и я неожиданно увидел силуэт собаки. Большой черный пес, слегка посеребренный туманной влагой, появился из ниоткуда. Стоял в воротах моего участка (всегда открытых) и пристально на меня смотрел.
Наваждение – первое, что я подумал. Но «наваждение» тихонько двинулось ко мне. Медленно, но – я видел, без особой опаски.
Это был большой черный лохматый пес, очень похожий на моего Джима. Не может быть! Этого просто не может быть!
Но оказывается – может. Ибо пес потихоньку подходил ко мне. Вот и подошел. Стоял передо мной, смотрел уже в ноги и даже хвостом не шевелил.
Я ужаснулся. Пес был невероятной худобы. Просто скелет какой-то. Без ошейника. Все это было не странно. А прост дико. Во Франции бездомных собак нет. (Невольно вспомнил стаи наших, российских бездомных, которые боролись за жизнь в парке Измайлово).
Пес был так худ, что я боялся до него дотронуться. Но все решается ведь просто – была бы еда. Еда была. Я отдал свои запасы котлет, сосисок, свиные ребрышки и две отбивных. (Неплох был рацион отшельника). Делал все это я не сразу, а постепенно. Уже ребрышки он доедал на кухне. Затем выпил огромную миску воды и вновь стал на меня смотреть. Правда, немного покачивался и глаза почти закрывались. Я все понимал. Помнил, как мой Джим, нагулявшись, приходил на дачу. Ободранный. Грязный. Голодный.
Но мой пришелец на гулену похож не был.
Как бы то ни было, я встал и подошел к креслу. «Давай, иди спать», – сказал я псу по-русски. Уж не знаю, что он там понял, но тяжело взобрался в кресло и тут же уснул.
Вот вам и «рождественская сказка» – «мальчик» получил подарок, о котором мечтать.
Прошло затяжная осень. И зима с дождями, мокрым снегом – прошла. Жизнь моя конечно же изменилась. Как изменился и пес. С ним хлопот особых не было. Он быстро поправился. Ел аккуратно.
Утро мое теперь начиналось с того, что кто-то дышал мне в щеку, нос или вообще – в лицо. Я просыпался и видел на подушке кожаный пятачок с двумя дырочками – нос собаки. Так деликатно она требовала прогулки. Нужно было его и назвать как-то. Я остановился на самом обиходном – «Рекс». Четко, резко и коротко. К моему удивлению, пес сразу все понял. Мол, Рекс так Рекс. И вообще, довольно быстро освоил команды на русском языке. Эх, если бы я так же легко освоил французский. Да, вероятно, для этого нужно сделаться собакой.
Для очистки совести я объехал близлежащие фермочки (хутора). Часть из них явно не жилые. В остальных хозяева приветливо отвечали, мол, никакую собаку не теряли, никто не убегал и не прибегал. Мол, спите спокойно, дорогой сосед.
Я и стал спать спокойно. Тем более, что пес голос подавал. Когда в ночи подбегала к дому лиса или хорек, либо какой другой ночной тать.
Голос у Рекса оказался хороший. Глухой немного, но хорошего тембра рык.
Куры успокоились. И даже стали довольны: ведь теперь, когда появлялась лиса, чтобы скрасть или кого-нибудь из них либо яйцо, раздавался защитный рык и лиса убегала от греха – подальше.
Правда, в магазинчике, что был в поселке типа деревни, отметили – я стал брать больше продуктов и особенно – мясных. Отбивные. Кости. Любопытная мадам Стелла, владелица мясной лавки, так ненавязчиво интересовалась – «что же это, у вас видно прибавление на ферме. Пусть бы дама приехала, я ей вырезку уж точно со скидкой бы отпустила. Хорошо всем известно, ни один мужчина, особенно одинокий, никогда мяса не выберет. Подружка всегда его критиковать будет.
Права лавочница Стелла. Получал, получал я критику за неудачные продуктовые закупки. Да когда это было. До затворничества. А затворничество, это и есть самое ценное – воля.
Вот так мы и жили. Теперь – с Рексом. И так это было счастливо, что я постепенно потерял счет дням, затем – и неделям. И месяцы я уже отмечал, как homo sapience первобытный. Подул ветер – холодно. Значит ещё январь или февраль. А вот запахло теплым ветром Атлантики. Значит, уже март или апрель.
Наконец, как писали острословы
Пришла весна,
Запели птички.
Набухли почки
И яички.
Но у нас с Рексом все было безмятежно. Без набухания.
И хотя я по своей привычке мелкого интригана лавочнице Стелле не сказал истиной причины увеличения закупки продуктов, а туманно намекнул, мол, «да, жизнь моя течет и катится, кто не любит и не пьет, тот спохватится. Это как природа, мадам Стелла».
«Да, мьсье, – отвечает любезная дама, – но природа, заметьте, пустоты не терпит». – И при этом загадочно на меня посматривала.
Кстати, вот что я никогда не покупал, это яйца. Куры мне их исправно приносили, устраивая гнезда для кладки прямо под окнами. Я с утра в окно глядел – эх, молодцы, ещё три яичка. И делал свежайший омлет для себя, а теперь и для Рекса.
Звонки из дома стали не очень частыми. Знакомые, а себя они именовали друзьями, звонить перестали. Жена сказала мне все, что думает про отшельников. Мол, уж точно, люди это – подвинутые на голову. Так она выражалась. Что же вы хотите, культура речи прививается с детства.
Я стал даже забывать, какой год. Телевизор не работал вовсе. Радио – не было.
И поверьте, если бы наступил, как все предрекают, конец света, я с Рексом и курями узнал бы об этом последний.
Но весна и начало лета наступило неотвратимо. На мой затхлый пруд прилетели утки. Крякали, несли яйца.
Куры шептались: ещё, мол, мигрантов Бог послал. Да есть ли у них документы. Рекс же не убегал. Когда я в кресле – он рядом. Когда я на диване – он в кресле. Когда я на улице – Рекс рядом.
А летом вот что произошло. Вроде бы и ничего, просто приехала машина к нежилой фермочке, что в километре приблизительно от меня. Я обратил на это внимание, потому что Рекс вдруг завизжал и, оглядываясь на меня, побежал по тропинке к этим домикам.
Я пошел следом. А так как Рекс уже быстро бегать не мог, так же как и я – ходить – то я подошел к дому почти с Рексом одновременно.
Уже по поведению Рекса я все понял. Он не лаял, а скулил и подвывал. То переходил на бег, а когда уставал, шагал быстро. Немного задыхался, как и я.
Я понимал, приехали люди, которых он хорошо знал. От ворот я встал чуть в сторонке. Приехавшие носили вещи.
Хорошенькая дама, явно хозяйка этого поместья, громко заорала: «Дети, Поль, идите скорее. Смотрите, наш Брет явился».
Рекс сидел на тропинке недалеко от машины и скулил не переставая. Видно, хотелось ему рассказать, как он холодал и голодал здесь. Как никуда не уходил и только уж когда решил умереть – ушел от дома. И как ему повезло – он остался жить. И как все снились ему: и хозяин Поль, и хозяйка, и две девочки.
«Вот, – звонко кричала хозяйка, – а ты говорил, мол, давно, наверное, помер. А он вон какой, живой и здоровый. Ну, Брет, ты молодец. Дети, быстро в дом. Мыть руки и «а табль». Поль, брось эту сумку, потом занесем. В дом, ребята, есть чертовски хочется».
И вся семья исчезла за дверью. Рекс было двинулся к двери, но войти не успел. Дверь закрылась.
Я тихонько отошел подальше, чтоб меня не было видно и посвистел Рексу. Но Рекс сидел у крыльца, неотрывно глядя на дверь. Я решил немного подождать.
И был вознагражден. Через час я увидел Рекса. Совершенно другая собака уходила со двора фермочки. И хвост, и уши, и голова – все было опущено. Он брел, просто спотыкаясь, очень медленно. Но ни разу не обернулся.
Дома я его обнял и увидел – он плакал. По шерсти морды просто шли две влажные дорожки. Почему-то заплакал и я.
Заварил чай. В миску Рекса положил кусочек мяса. Рекс есть не стал. Только пил.
Как всегда на ночь Рекс забрался в кресло около моей кровати. Было тихо и грустно. Я его погладил и сказал, что нужно все забыть. Ведь ему не очень-то уж плохо со мной. Рекс тяжело вздохнул. Дом мой затих.
Утром я увидел Рекса в кресле. Он не вставал. Он умер. Я похоронил его недалеко от дома. Положил много камешков на могилу.
И неожиданно собрался. Уехал. Я боялся, что встречу эту веселую семью с хозяином Полем, хозяйкой и девочками, что приехали на лето в свой дом.
Все.
17–19 октября 2013 г.
Антони
Мираж
Несколько недель тому назад пришлось мне быть в районе Барбеса. Там, на площади Charles Dullin, есть театр «Аталант».
Мне и была назначена встреча в этом театре. По правде говоря, для меня совсем не нужная, пустое, можно сказать, свидание.
В чем-то даже неприятное. Но, «вляпался, так вляпался», как говорят обычно пожилые мужчины, ведущие под венец молоденьких претенденток. Мне это не грозило, но плохое настроение от предстоящей встречи меня тревожило. Однако, не об этом.
Времени у меня было много. Вечер наступал прохладный, но не холодный. А что может быть лучше в Париже, да и не только, как сесть за столик в кафе, взять простенького – капучино – и смотреть на народ.
Что я и сделал. Взял кофею, посмотрел, не мешаю ли я соседним столикам и закурил свой «Голуаз». Ах, господа. Ах, дамы. Ну просто именины сердца.
Неожиданно почувствовал я тень рядом. Повернулся и увидел девушку очаровательной наружности. Она мне улыбнулась без смущения, однако и спросила почему-то по-английски. Можно ли, мол, присесть за ваш столик, сэр. Я тут же загасил сигарету, подвинул столик, чтобы было удобно и дама грациозно на стул вспорхнула. Украдкой я её разглядывал, пока она, чуть щурясь, смотрела на дома вокруг, уже начавшие утопать в закатном сумраке.