III.
Продолжить историю не удалось. Утром Александр сварил традиционный кофей и сел за стол. Повесть в голове уже сложилась. Он написал заголовок: «В поисках снега».
И даже уже пошла первая фраза повести: «Он искал то зиму подмосковную со снегирями, белками и повседневными, грохочущими как танк электричками…»
А дальше заскрипела дверь и два посетителя у порога скромно остановились. Конечно, Мари и Хвост. Мари, ещё стесняясь, но уже и достаточно осмелев, спрашивала тихонько, а что будет, если хрустальная туфелька разобьется. А Хвост требовал, чтобы его погладили и давали много заданий. Он их все готов выполнить. Или палку приносить, или считать, или давать лапы (он готов от радости давать даже задние), или просто – лаять.
Лаять пришлось сразу. Ворота открылись и во двор въехала «Реношка». Из которой вышла женщина. Александр вчера ночью видел её на картине.
Гости Александра с визгом и лаем бросились к приехавшей. Уже было ясно – это мама приехала.
Он смотрел через окно на даму. Стройная. Эта огромная кипа тяжелых волос. И глаза.
Мари тараторила и все рассказывала маме, что есть бедные девочки, у которых даже нет башмаков, чтобы пойти на бал. И Хвост пытался вмешаться и рассказать, мол, появился новый жилец. На-сто-ящий. И он колотил хвостом то маму Мари – Жаклин, то Мари, то бока ни в чем не повинной реношки.
Алекс снова сел за стол, но дальше первой фразы повесть не пошла. Пришлось вслушиваться, что происходит в главном доме.
В нем происходило счастье. Жаклин рассказывала маме последние парижские сплетни. И доставала вкусности. Мари все развертывала и взвизгивала. Одобрительно сопел Хвост, определяя запах грудинки, фуагры, копченой утки и иных изысков, которые в Фертей-Видаме появлялись не часто.
За обедом Доминик рассказала о новом постояльце. И спросила, не против ли, ежели пригласить его на чай.
– Конечно, мама.
– Только ты опять не влюбись, – подумала Доминик. А Жаклин села в кресло у книжных полок и стала наугад вытаскивать книги.
– Боже, какое счастье никуда не спешить. Ни с кем не разговаривать. Никому не улыбаться. – Ей даже расхотелось знакомиться с постояльцем. Ну, живет и живет. Как же хорошо. Ветер. Листья шуршат. А может мыши или бурундуки. Она открыла книгу и прочла:
«Она вздохнула и перевела
Взгляд на гравюру в деревянной рамке,
Где человек в соломенной панамке
Сопровождал угрюмого вола»[9].
– Что такое. Что меня этот портрет сопровождает. – Она вытащила другую книгу.
«Как плачущий журавль во мраке черной ночи
Лишь слышен крик его издалека, —
Ужели так же буду плакать я,
Лишь вести о тебе из стран далеких слыша
И больше никогда не видя здесь тебя?»[10]
– Что за книги. Все мне напоминают об этом сумасшедшем.
Она закрыла книгу. И счастье, и покой её охватили. Можно ничего не делать. Слушать ветер. Перебирать книги. Или задремать в углу старого дивана. И ноги будет греть верный Хвост, который, ворча, заберется в другой угол дивана.
Жаклин заснула. А Мари убежала в мезонин. Ей нужно было много рассказать Александру: и про еду из Парижа, и про новости о новой жене президента, и про то, что мама заснула, а книга выпала на пол и Хвост рассердился. Да много чего ещё.
Он написал ещё пять предложений. Но писание не шло. Пришло ожидание – очень хотелось, чтобы на вечерний чай его пригласили.
Пригласили.
Александр почувствовал – Жаклин на него посматривает. А ежели красивая женщина на мужчину посматривает, то он обязательно превращается или в петуха, который кукарекает без перерыва, либо в попугая какаду. Уж ему есть, что показать. Таких перьев у мужчин точно нет.
Все было рассказано. И про снега в Москве и Подмосковье. И про церкви. Низенькие, пузатые, они зовут путника. Приди, помолись. Мы тебя обогреем. И про монастыри. Какие тайны хранят в монастырях. И как стойко они держались за веру, отечество. За царя, наконец.
Бабушка благосклонно улыбалась. Мари, раскрыв рот, слушала все – как сказку. И Жаклин слушала. Смотрела большими своими глазами. В них Александр видел и смущение, и испуг, и радость непонятно от чего.
Ему становилось тепло. Договорились, ежели дождя не будет, пойти, осмотреть поместье Сен-Симона достопримечательность Ферте-Видама.
Александр и Жаклин увлеклись прогулками. По уже пустынным холодным полям. По просекам. По овражкам, разгребая замерзшие листья. По окрестным поселкам. Церкви везде стояли серые, вытянутые вверх. Словно грозили – ты должен войти. Долг отдать Господу. А не ждать, что будет в храме тепло.
Говорил Александр. Жаклин слушала, опустив глаза. Иногда смеялась. Часто хмурилась. И неожиданно однажды где-то в поле, пугая зайцев, она сказала:
– Хотите, Александр, я расскажу про мужа? Уверена, вам это будет интересно. В конце концов напишите новеллу. Или рассказ. Или повесть.
У Александра чуть было не вырвалось – я уже пишу. Написал уже пять предложений. И заголовок. Но хватило ума промолчать.
Они зашли в местное кафе. Конечно, их уже знали. Деревня. Все про всех и гораздо подробнее, чем на самом деле. Но кофе было хорошим.
– Мой муж, как вы знаете, художник из России. Успешный, что в наши годы, да в Европе, да во Франции – дорогого стоит.
Мы счастливо жили. Вот один из результатов счастья – Мари.
Которую он называл Машкой. И сын уже в высшем заведении.
Все хорошо, но стало с ним происходить что-то непонятное. То он бросал писать. То рисовал каких-то чертей. То собирал в мастерской друзей и пили они беспробудно.
Я беспокоилась. Чего тебе не хватает. Ты – уважаемый.
Ты – талантливый. Наконец – есть деньги. Я тебя люблю. Тебя и теща, моя мама, любит. Ну что тебя гнетет.
А он смеялся. Но иногда говорил – я вот пишу тебя и вдруг меня охватывает страх. Что ты исчезнешь. Ты не знаешь. В мастерской, по ночам, когда я остаюсь работать, ты все ходишь и ходишь по зале. Работать мешаешь.
Я начала понимать – нужно показаться врачу. Да не успела.
Меня вызвали в полицию и долго расспрашивали о муже. Я ничего не понимала. Только умоляла сказать, жив ли он.
– Ещё как жив, – смеялся комиссар. А на втором допросе рассказал, что произошло.
Просто мой муж с тремя друзьями ограбил банк. Взяли хорошую сумму.
Я пришла в себя через минут 20, когда мне дали веками проверенное в участках лекарство – нашатырь. А через три дня комиссар дал мне свидание. Первое. При этом сказал:
– Убей меня Бог, ничего не понимаю. Впервые у меня такой клиент.
Да и я тоже ничего не понимала. На свидании плакала и все просила объяснить, зачем! Для чего! А муж меня утешал, но был весел.
– Да ты и не поймешь, Жека (так он меня называл). Скучно вы живете. Все есть, а куража не хватает. Не русские вы. Поэтому и не нужны эти смешанные, вернее – смешные – браки. А деньги мы частью прогуляли. Где их возьмешь!
Вот именно – где взять. Поэтому и арестовали наш родовой дом. Выплачиваем за счет приемов да раутов. Государство французское, то есть, мое, неспешное. Уже подсчитали, что ещё праправнукам сына платить придется.
Тут Жаклин рассмеялась.
– Но не так все плохо. Нашли какого-то потомка князя Радзивилла, он вдруг воспылал патриотизмом и заявил, что польскую княжну в обиду не даст. Суммы переводят значительные и адвокаты меня успокаивают – все будет хорошо. А пока я каждую неделю езжу во Фрэн. Это тюрьма рядом с городом Антони. Вожу передачи. И право, у меня настроение улучшается.
Муж пишет портреты руководства тюрьмы и своих друзей – сидельцев. Обещают срок сократить и отпустить по УДО. Пусть только скажет, где деньги. А мне он уже сказал. На свидании. В тюрьме. Шептал: «Милая, если бы я знал, где деньги, давно бы отдал. Их бандюганы хапнули и привет».
– А дальше ещё смешнее. Мне адвокат сказал: через год освобождают вашего мужа по условно-досрочному. За него какие-то аристократы польские хлопочут.
Да не тут-то было. За пять месяцев за решеткой до решения суда вдруг мой муж устраивает побег. Бегут пятеро. Конечно, поймали всех.
Спрашиваю, ну что с тобой происходит. Отвечает. Скучно, ты этого не поймешь.
Кстати, он за три месяца написал «Ночной дозор» с лицами всего персонала Фрэна. До сих пор идет борьба, где должна находиться эта картина.
В общем, езжу я теперь, передаю передачи в спецлечебницу. Картины пользуются бешеным спросом.
Вот такая, Александр, история.
Прошло несколько лет. Александр продолжает снимать мезонин. У него по-прежнему трое уже теперь верных друзей: Доминик, Мари (Маша) и Хвост. Есть и любимая. Конечно, Жаклин. Но отношения не простые. Женя не может оставить мужа, болезнь которого тихонько, но прогрессирует. На выставках в Италии, Германии, Австрии, Бельгии, Франции картины мужа Жаклин получают только золотые медали. В США обязательно почти каждая галлерея держит несколько полотен.
– Эх, Жека, – говорит каждый раз на прощание муж, – скучно вы живете. Нет куража. Э-э-эх.
Александр закончил повесть «В поисках снега» словами забытого романса:
«Приходи на меня посмотреть.
Я живая, ты сделал мне больно.
Этих рук никогда не согреть,
Эти губы сказали – довольно».
26–30 сентября 2014
Антони
Часть IVАх, война, что ты сделала, подлая…»
Сад имени Баумана (1946–1947 годы)
Куда бы нас не бросила судьбина