«Сотку и конфетку не забудь».
«У нас было, – пропел Игорь Львович. – За погибших», – произнес он, выпил свой стакан, сел и заплакал. Тут и Веснин зашелся, да так, что впору наливать по второму.
Хотя плакали они об одном и том же, но все-таки немного и о своем.
Серега плакал о всех ребятах, что потерял на фронтах. О любви, которая так и не пришла к нему за всю его жизнь и ещё о чем-то, что словами и не скажешь вовсе.
Профессор Игорь Львович плакал обо всех своих, что исчезли в Бабьем Яру. О раненых, которых спасти не успел или не смог. О любимой, оставшейся в братской могиле после очередной бомбежки их госпиталя. Да ещё и о многом. О чем иногда плачут мужчины. А объяснить близким, почему вдруг мужик начинает «реветь белугой», не могут. Вот и отговариваются. Мол, опять «Реал» выиграл и это очень обидно. Домашние уж точно считали главу семейства немного подвинутым на этом дурацком футболе. (Да вот вовсе и не в нем дело, оказывается).
Сергей Михайлович просыпался всегда рано. Включал приемник и начинал налаживать жизнь. В своей однокомнатной, что в Волковом переулке, недалеко от Краснопресненского метро.
К чести Сергея, он не обрюзг, пить – много не пил. С одной рукой, правой, управлялся по немудренному хозяйству легко.
А в домах отдыха в Крыму, куда ему как ветерану и инвалиду, путевку дали под осень, и вовсе забывали про его «маленький недостаток». Особенно когда он играл в волейбол или баскетбол. Партнеры ещё и орали на него, когда мяч терял. Рука-то одна!
Семья? Нет, конечно, семья вроде бы была. Вернее – были. После войны да и до нынешнего времени ох как не хватало мужска полу.
А Сергей был мужик просто интересный. Без руки – так это – не без мозгов, – рассуждали дамы, собираясь соединиться с Сергеем Михайловичем.
Но браки распадались быстро. Просто через некоторое время Сергей Михайлович начинал задумываться и, таким вот тихим образом, брак подходил к концу.
С какого-то времени Сергей решил не жениться вовсе. И зажил в свое нехитрое удовольствие.
Сергей, после ночной смены (сторож, сутки через двое) засыпал быстро и без особых проблем. В виде снотворных или травок. Ничего ему не требовалось. И даже с интересом засыпал. Ибо снилась всегда только война. И было иногда страшно. Холодели мышцы ног, захватывало дыхание. Просыпался же Сергей и сразу понимал – сон! Всего только сон. А он лежит себе на удобной кровати и ему ничего не грозит. И он бормотал, как его бабушка в детстве учила: «А ты, милок, плюнь да скажи: куда ночь, туды и сон. А коли мертвяки присняца, так это к плохой погоде, так что ничево страшново, касатик мой».
Вот ведь как. Сколько времени прошло, в каких предрягах не побывал, а все как пацан. Он усмехался. Как проснется, прежде всего и шептал: куда ночь, туда и сон.
Жены его не понимали. Да он и не объяснял им ничего.
Часто всего ему снились соревнования по гимнастике. Он в 1941 году как раз выходил на мастера спорта. Для этого нужно было выиграть первенство Москвы. Соревновались в спортклубе «Строитель», что на Разгуляе. Да не получилось. Сразу 22 июня 1941 года его призвали, курсы артиллерии и на фронт. Так вот накрылась гимнастика.
Сергею в который раз снится, что он подходит к брусьям. Все помнит, все элементы. Подъем разгибом. Выход на стойку. Переворот. Опять стойка. И соскок в два оборота. Но в какой-то момент его охватывает страх. Он же – с одной рукой. Как же он выполнит подъем разгибом. А стойку на руках. Он видит, как летит сниз, с брусьев на мат. И тренер шепотком его материт:
– Соберись и ещё один подход.
А Сергей плачет. Он почему-то не может объяснить тренеру, что у него нет руки и никак он не может выступать на брусьях.
Сергей просыпается и в блокноте записывает: пойти в «Строитель», разыскать ребят, как они там.
(Ещё не знает, что никого в живых уже нет).
Так же часто ему снится фронт под Вязьмой в 1941–1942 годах. Особенно этот немец. Немец лежал от него на небольшом взгорке уже как с неделю. Вернее, лежал-то он давно, верно ещё с зимы 1941 года. Да вот к марту, когда все подтаяло, и стал он постепенно появляться из-под снега.
А Серега лежал в ямке, что именовалась серьезно окопом, наблюдателем для своей пушечки и уже неделю к немцу приглядывался. Было чего. На немце была ветровка зеленых расцветок. Ремень да сумка непонятного назначения. Что тоже волновало Сергея.
А главное – были на немце ботинки. Они, целехонькие, подошвами выходили на Сергея и блистали на них шипы.
Все, ежели добуду, то скользить по насту не придется. И подвижность будет хоть куда.
Но была опасность. Немцы как правило, своих не бросают. Худо-бедно, но собирают убитых. А иногда вот вроде по невозможности забрать тело оставляют его. На поле боя. Жертвуют своим товарищем боевым и он становится приманкой для советского красной армии солдата. Ведь много чего можно на немце добыть. И ремни с надписью на бляхе «God mit uns». И зажигалки. И обувка. А ежели повезет, то и браунинг какой-нибудь. Или нож боевой, десантный. Да что там, немец-жмурик всегда желанная добыча солдата.
Вот Серега и наблюдает. Сомневаться есть в чем. Неудобно лежит немец. На взгорке, хотя ноги уже с непростреливаемой вроде стороны. Все равно, подползать можно ночью. В марте ещё морозно. Оттепели пока нет. По насту тихо-тихо, но подползти можно. И снимать ботинки и все остальное – только лежа. Снайпер, ежели за приманкой следит, все же ночью не очень и увидит. Как его приманку советский камарад потрошит.
Серега подполз хорошо. Снизу. Взялся за ботинок. Ах, хорошо. Почти новый. Конечно, Сергей знал, шнурки. Но ножичком подрезал, а тянуть трудно. Видно, примерз ботинок. Он уж крутил ногу потихоньку, но ничего. Не отдавал немец трофей и все тут. Делать нечего, приподнялся Сергей, в немца ногой уперся и ботинок снялся. Со вторым пошло легче. Сережка шнурки даже развязал.
Но вот что такое – сон. У товарища Фрейда бы спросить. Да Сергей такую мудреную фамилию и не слыхал.
В общем, он шнурки на втором ботинке развязывает, а сам понимает: как он все это делает, когда у него одна рука. (То, что он потеряет её значительно позже, ему и невдомек). И вновь страх охватывает его. Но глаза боятся, а руки делают. Снял второй ботинок. Потянул ремень. Бляха отщелкнулась и уже god mit uns здесь как здесь.
Как бы теперь куртку-штормовку-то снять. Немец замерзший. Тут Сергей осторожность и потерял. Увлекся. Стал пытаться немца повернуть удобнее. Вот и повернул. Его как стегануло по руке, аж обожгло всего. Только и подумал: «Ах, сука, перехитрил меня».
Однако ботинки не бросил и пополз в свою ямку. А к утру уж санитары его забрали. Отвоевался Сергей, артнаблюдатель, на месяц. А ежели повезет, то и все два. Больше нельзя, перед ребятами совестно.
Однако, пока он брел с трудом в полевой госпиталь, ботинки не отпускал. Он знает, что делать. Отогнет их, помоет. Шнурки заменит на бечевку. Лишь бы в госпитале не пропали.
А ремень с бляхой он употребил с большой пользой. Уже в сборном госпитале поменял его на спиртяшку и сало с хлебом. Воистину, God mit uns.
С медперсоналом и хлопнул этот подарок можно сказать, с того света.
Вот какой сон снился Сергею Михайловичу. Да часто, но с вариациями.
А в госпитале случилась у Сергея любовь. Его не отправили глубоко в тыл. Мол, здесь солдат перекантуется. И снова на передок. До следующего свидания.
Вот Сергей и кантовался. И по мере заживления предплечья все чаще бегал в подразделение, которое все называли «банно-прачечный трест».
Девочки и женщины работали там по мобилизации из деревень Пензенской, Кировской и других областей необъятной страны. И работали они очень тяжело. Как вспоминала потом одна из них, иногда очень хотелось, чтобы бомба попала. Да сразу и конец.
Но бомба не попадала. Зато транспорт разный привозил много солдатского белья. То дырявое. То – в крови. То – все вместе. И в том белье и гимнастерках попадались и осколки, и лезвия ножей. Зачастую даже пульки. Девочки плакали, а пули брали себе. Кто-то решил, что это души солдат погибших. И их сберечь нужно.
А руки у женского персонала были все изъедены каустиком. Это – мыло такое было.
Конечно, Сергей влюбился.
Вот и снился ему всегда один и тот же сон: он с подругой у обрыва. Зима. Целуются. Вдруг кричат – в атаку, боец! И Сергей бросается с обрыва вниз. А уже внизу видит, как его любовь плавно скользит по воздуху, все дальше и дальше в небо.
После такого сна Сергей Михайлович просыпался всегда хмурый. Молча пил чай и гулять не шел. А открывал патефон, ставил песни Шульженко и тихонько подпевал. На душе было очень тоскливо. Ведь он так и не нашел после госпиталя свою девушку. Как сквозь землю.
А запах того полевого госпиталя, запах соды, каустика, он помнит до сих пор.
Сергею Михайловичу на фронте, в общем везло. Так с пушками своими он и двигался на Запад. Менялся калибр пушек. Менялся и состав полка. Стал Сергей уже офицером. Не очень высоких чинов, но все же. Вот так вошел в Австрию. Уж не упомнит сейчас, в каком местечке это все произошло. Точно помнит – недалеко от Вены.
Время – чудо. Все цветет. Особенно вишни белым цветом. Начало мая. Год 1945.
Вот и везенье. Начальство корпуса распорядилось подобрать для отдыха комсостава пару-тройку пансионатов. И возложило эту работу на лейтенанта Веснина и его роту.
Ну, Сергей про себя сказал разные слова, обращаясь к Богу.
В войну многие солдаты к вере потянулись. И в самом деле, кто защитит, как не ОН. Вот Сергей и благодарил Господа, что перед самым концом войны послали его и роту не в пекло боя, а совсем вроде как бы в санаторий. С такими мыслями заходит Сергей в один из пансионатов, в холле стоит группа пожилых женщин. Старушек, прямо скажем. А на лестницах – девочки.