происходила и в недрах Госбезопасности СССР.
Л. П. Берия доложили расшифрованную депешу атташе США по науке. С ней ознакомились трое академиков АН СССР и пришли в полное недоумение.
Дело в том, что в 1944 году программа по атомной бомбе ещё только начинала разворачиваться. И вопросы, которая получила разведка США, именно они и интересовали узкий круг специалистов – физиков СССР.
Конечно, стенд в Политехническом «О творчестве юношества» был закрыт по причинам «дополнения экспозиции моделями, изготовленными молодежью ПТУ».
Тут же был разыскан и автор этого «котла для выработки электроэнергии» Матвей Нисский.
Горячие головы тут же предложили этого пэтэушника взять в оборот и за сутки получить всю информацию. Однако этих идиотов быстро привел в чувство Л. П. Берия.
На заводе, в кабинет парткома в обеденный перерыв вызвали Матвея. С Мотей говорил низенький толстый человек в пенсне. Разговаривал уважительно и с неподдельным интересом слушал Мотю-пулемёта о перспективах его котла – он придумал его, прочитав ряд статей в изданиях АН СССР, раздел физика. И ответил даже на ряд вопросов этого толстого человека. Например, как сделать так, чтобы его «котел» не перегревался.
– Да проще пареной репы, – лихо заявил Мотька. – Графиту добавить. И все дела. Только где его взять-то. Да чистого. Вот в чем задача.
Собеседник Мотьки хохотнул и стал прощаться.
Далее понеслось все так быстро, что я и записывать не успеваю. Вот, коротко, что успел записать:
1. Матвея Нисского с завода уволили «в связи с переходом на другую работу». (Гл. инженера Захермана и мастера Иваныча предупредили, что если где-нибудь, когда-нибудь, то…)
Захерман сразу немного заболел, а Иваныч пил два дня. Но в запой не ушел. Жене говорил: «теперь не имею права», – и показывал пальцем вверх, на потолок.
2. Неожиданно семья Нисских получила квартиру об 4-х комнатах на ул. Карла Маркса, недалеко от Токмакова переулка.
3. Моте почти в приказном порядке предложили учиться в физтехе сразу на 4 курсе. Правда, заявление, к ужасу деканата, он переписывал 7 раз. Пока не понял, что не нужно писать «зо-явление».
4. А в 1947 году Мотя переехал под город Кыштым, что в Челябинской области и стал жить отдельно в домике. С ним переехала и мама Аня, а отец Николай (Нюма) остался в Москве. Стал стареть.
5. И ещё о Моте. В 1950 году, на президиуме АН СССР с короткой информацией обратился Л. П. Берия. Вот что он сказал:
«Уважаемые товарищи академики. Совет Министров СССР выходит с ходатайством в АН СССР о присвоении звания члена-корреспондента АН СССР одному из ученых-физиков. Я не могу назвать его фамилию. Но это кандидатура достойная, можете мне поверить. С товарищем Сталиным согласовано».
Президиум АН СССР единогласно проголосовал «за».
Так Мотька стал членом-корреспондентом АН СССР.
Матвей во времена редкого посещения Москвы обязательно забегал в свой старый дом в Токмаковом переулке. Мужики, его сверстники, забивали козла. Матвей подходил. Доставал «Московскую». Обсуждали, почему «Динамо» на третьем месте. А уж в подпитии кто-нибудь не удерживается и ляпает:
Мотька Нисский,
Доставай пиписку.
P.S. В 1956 году, в возрасте 83 лет умирал отец Нисского. Уже перед самым концом просил Мотю подойти. Врачи вышли.
«Матвей, слушай меня внимательно. Я – не Николай Нисский. Я – боевик партии эсеров. Запомни моё имя – Нюма. И я один – остался жив. Поэтому прошу – запиши имена расстрелянных. А расстреляна вся партия социалистов-революционеров. Запиши и хоть раз в год выпей за их светлую память. Вот мои друзья, товарищи, члены ЦК партии: Абрам Гоц, Марк Либер, Евгений Тимофеев, Дмитрий Донской, Михаил Гендельман, Михаил Лихач, Лев Герштейн. И другие – их много».
Нюма помолчал немного. «Но мы ни о чем не жалеем. Прощай, Мотька, береги маму. А свобода придет, поверь мне». После этого врачи констатировали смерть Николая Нисского.
5–6 августа 2014
Антони
Туманный переулок
Обыкновенный заштатный городок российской глубинки. Годы – послевоенные. То есть, конец сороковых – начало пятидесятых. С едой было плохо. С одеждой – тоже. Да и со всем остальным не лучше. Но народ (тогда звался советский) выживал. И не такое видали.
Улочка на окраине городка сбегала не очень круто к речке. Речка была тихая. Вода – чистая, но темноватого цвета. Это просто в верховьях она забирала много болотистых ручейков. Но – хорошая была речка.
Промышленности в этом городке никакой особенно не было. Поэтому речку ещё не успело человечество загадить. Как вздыхало местное руководство – «прогресс, вишь ты, запаздывает».
А природа шепталась – эх, благодать, ихний прогресс наш городок обходит мимо. Хорошо.
Вдоль улочки, поросшей травкой, что подтверждало – по ней ездят редко – стояли деревянные домики. Народ здесь жил не шибко зажиточный. Поэтому даже гужевой транспорт появлялся не часто.
Летом, по утрам женский пол с корзинками шел на местный рынок. Крыжовник, малина, смородина. Нехитрая природа давала средний доход теткам, что с огородов кормились.
Кроме огородниц утром к речке важно шли гуси, собрать в бочажках ряску, утки выводили своих детей. Куры у домов разбирались с червячками и следили за петухами. Ведь всякая курица понимала – петух – всему голова. Поэтому-то и мчались на призывные петушиные вопли, когда он, стоя над червячком или жучком, вопил своим дурам – давайте, быстрее, быстрее.
Улица была незаметная вроде, но две особенности придавали ей неизъяснимую привлекательность.
Первое – палисадники. Эка невидаль, палисадники в России! Да и здесь они простые, нехитрые. Но цветы в них отдают такой аромат, что и человек, и пчелы, и жучки – паучки разные наслаждаются запахами резеды, левкоев, роз, гвоздик, маков, маргариток, лилий в полной мере.
А вечерами они дарят такое благоухание, что даже сварливая Агафья (а такая должна на каждой улице жить), даже Агафья переставала пилить мужа, стояла, положив груди на заборчик своего палисадника и жмурилась: «Кость, ты погляди, что сирень-то вытворяет. Прям нюхай где хошь» и вздыхала чему-то. Впрочем, чему вздыхала, объяснить не могла.
Вторая особенность улочки состояла в том, что вечером всегда появлялся туман. И летом. И осенью. И зимой даже.
Жители туман особенно не любили по причине девчат. Ибо девчата летом, ввечеру из дома выскользали и только их в тумане и видели. Наблюдательные бабки, да мамаши, да свекрови разные были недовольны. Ну никак не углядишь за туманом чертовым, с кем Наташка пошла. Да Дарья не целуется ли вон тама, в кустах. Ах, туман, туман, ну никак не дает получить полную и ясную информацию.
Название улочки, кстати, было ни то Клары Цеткин, ни то Розы Л. Но все это официальное наименование давным-давно забыли и звали улочку просто, но даже и романтично: Туманная. Многие и путали. То ли улица, то ли переулок. Но «туманный» – оставался и улочка даже в городке числилась в достопримечательностях. Не особенно первого разряда, но все же. Даже раз в год, когда в местной газете «Путь к коммунизму» все темы были исчерпаны, американские агрессоры заклеймлены, мелкие воришки из промторга – выведены на чистую воду (а крупных воров в СССР, так же как и секса – нет), в газете появлялась заметка об особенностях городка. Где говорилось о грибах в местном бору, выловленной щуке в речке и туманах на улочке, где вечерами сирень отдает такие запахи, что и Нина Риччи и Ив Сен Лоран и даже жемчужина японской парфюмерии – принцесса Кики – ничего подобного загнивающему западу предложить не могли.
Но наступал вечер. Подходила темнота и все неожиданно менялось. Кусты принимали очертания невиданных зверей, цветы закрывали свои красоты, а ветви сирени приобретали вид лица какого-то. Вроде даже давно виденного, но страшного, из какой-то сказки что ли.
В эти темнеющие мгновения, когда уже туман, застревая в деревьях обрывками ваты, уходит из улочки, в окне одного из домиков появляется лицо. Вернее, лицо не очень даже видно. Потому что всегда немного прикрывается кисеей занавески.
Но проходящие, кто взглядывал, знали: Ромка после дежурства или после возни в огороде отдыхает и разглядывает народ. Народ же двигался. Мимо домика Романа. Но сначала про народ, в основном женского пола, что двигался до полных сумерек не переставая.
Нет, давайте все-таки сначала про Ромку. Ромка, Роман Асхатович Камальдинов, здесь и родился. И хоть числился, как вы видите, татарином, но на самом деле получил от россиянки – мамаши такой генный букет, что никак не мог решить – кто же он.
Но ежели вы думаете, что Ромка этим очень заботился, то ошибаетесь. Не больно то.
Вот только вернулся от с войны в пустой дом. Мама умерла неожиданно от крупозного воспаления легких. В 1942 году, да в глубинке, какие лекарства могли быть. А уж пеницилин – про него уж верно и ЦК ВКП(б) не знало. Хотя, вероятно, НКВД все-таки информацией может и владели, да вот получи её!
А отец ушел из жизни на следующий год. Больно горевал. Тем более, что пришла ему похоронка на Романа.
Роман же воевал очень хорошо. И своему взводу танковому внушал – делай, что должно, а там – Бог управит. Вероятно, не такими словами, но до бойцов доходило. Роман же ещё в 1941 столкнулся в бою с немецкими танками. Наши были ещё не КВ и не Т-34, но быстрые. Правда, обзор не годился никуда. Вот Рома и придумал. То есть, встал на башню, попросил заряжающего его держать и с верхотуры отлично начал немца расстреливать. Подбил машин пять, а это в горькое лето 1941 года – просто подвиг. Хотя в это лето и летчики тоже бились не слабо.
В общем, сразу был награжден орденом «Красная Звезда». Конечно, отметили. Даже своей девушке Рае он написал. Похвастался.