– Принимает ли госпожа Вижевская? – спросил он по-кайзерстатски, из вежливости употребив местное обращение. Он не боялся, что его не поймут – аристократы и доверенные слуги обычно свободно говорили на языках союзников.
– По записи, – ответила женщина.
– Простите, я приезжий, и у меня срочное дело, – Штефан был готов к такому повороту. – Могли бы вы меня представить, возможно, госпожа Вижевская пожелает меня принять?
– Как вас представить?
– Штефан Надоши, владелец цирка «Вереск». Госпожа Вижевская посетит наше представление.
– Госпожа Вижевская купила билеты на ваше представление, – холодно поправила его женщина. – Ждите здесь.
Она двигалась совершенно бесшумно – ее шаги утопали в коврах, которые здесь были повсюду, Штефан не различил ни шелеста юбок, ни звона украшений. Ничего, к чему он успел привыкнуть за несколько дней в этом оглушающем городе, больше похожем на кибитку Идущих.
Ждать пришлось недолго – уже через пару минут горничная вернулась.
– Госпожа Вижевская вас примет. Пойдемте.
Они поднялись на второй этаж, и горничная с видимым усилием открыла двойные, окованные медью двери, ведущие в кабинет. Штефан успел подумать, что здесь даже на дверях столько завитков, что их невозможно открыть, а потом ему стало не до дверей.
Кабинет оказался круглой белой комнатой. Здесь не было ни ковров, ни завитушек – ни одной проклятой завитушки. Только огромные окна, зажженные светильники под потолком, и яркая, как мороки Готфрида, мебель. Штефан никогда не видел ничего подобного – ярко-зеленый, неестественного оттенка диван, кроваво-красное кресло, канареечно-желтый стол и рыжие, как закат, шторы с зелеными подхватами – все выглядело совершенно безумно, и безумие только подчеркивалось белизной стен и пола.
В этом интерьерном кошмаре он не сразу разглядел Иду Вижевскую. Она не выглядела хозяйкой кабинета – в ужасном кресле, за чудовищным столом, сидела женщина в простом голубом платье. Траурная вдовья сетка укрывала ее светлые волосы и только очки хорошо сочетались с интерьером – дымчато-золотые, как на камере Штефана, линзы в черной оправе. В белом, до абсурда ярком свете Вижевская казалась больной – не помогали ни нежный оттенок платья, ни очки скрывающие половину лица, ни белая пудра – на щеках цвел лихорадочный румянец, а тонкие губы под слоем серой помады были не то искусанными, не то потрескавшимися и едва заметно кровоточили. Штефан не мог точно сказать, сколько ей лет, но был готов спорить, что больше сорока.
– Здравствуйте. Благодарю, что приняли, – Штефан поклонился, правда, как было принято в Кайзерстате, а не здесь. Местный поклон напоминал попытку расшибить себе лоб.
– Садитесь, герр Надоши, – ответила она, показывая на диван. Говорила она совсем тихо и хрипло, будто берегла простуженное горло. – Вы пришли поговорить о представлении?
– Да. Я узнал, что вы собираетесь прийти и пришел засвидетельствовать вам…
Она поморщилась и жестом остановила его:
– Не нужно. У меня с утра ужасно болит голова. От политесов она болит сильнее.
Дверь бесшумно открылась. На пороге стояла горничная с огромным подносом, на котором Штефан разглядел кофейник, чашки и две хрустальные креманки.
Она поставила поднос на стол, разлила кофе, одну чашку и креманку поставила перед хозяйкой, вторую – перед Штефаном. Он только сейчас заметил маленький белый столик, стоявший рядом с диваном.
Штефан слегка растерялся. Он видел, что некоторые здесь пьют чай из блюдец, но сомневался, что кофе полагается переливать из чашки.
Вижевская развеяла его сомнения – достала из ящика стола портсигар и длинный серебристый пинцет.
– Давайте без политесов, – сказал Штефан, когда горничная ушла. – Но прежде всего я действительно хотел сказать, что рад что вы меня приняли.
Она рассеянно кивнула.
– А во-вторых я хотел поговорить о герре Явлеве, – прямо сказал он, заметив, что Вижевская скучает.
– Вот как, – она слегка оживилась. – Что же вы хотите?
– Я хочу, чтобы вы заключили с нами контракт.
Штефан не в первый раз вел такие переговоры. В первый раз с аристократкой, но надеялся, что итог будет тот же. Он видел, что бесполезно начинать издалека, льстить или говорить намеками – Вижевская, видимо, не любила такие игры, а еще судя по тому, как подрагивал пинцет с сигаретой, у нее действительно болела голова. В другое время он бы поклонился и ушел, но сейчас ему оставалось надеяться, что она оценит его прямоту.
Он хотел подписать с ней фиктивный контракт. Объявить о нем артистам и, если повезет, прикрыться от Явлева – в других странах на этот счет существовал определенный этикет.
– Вот как, – повторила она, развеселившись. Даже говорить стала громче, а вот хрипела по-прежнему. – До представления?
– У меня в труппе есть кайзерстатские актеры, возможно вы слышали о Вольферицах…
– Слышала. У вас на афишах они указаны отдельно.
Штефан скрипнул зубами.
– Верно. Герр Епифанович сказал, что скоро начинается некий тур, «Гардарская явь»…
– Скажите, герр Надоши, вы желаете своим актерам хорошей, сытой жизни и постоянной работы?
– Я даю им хорошую, сытую жизнь и постоянную работу, – прищурился он. – «Вереск» – антреприза с именем. Мы выступали в лучшем театре Рингбурга, – приврал Штефан, – и нас знают по всему Кайзерстату.
– Знаете, почему вас пригласили в Гардарику, герр Надоши? – вдруг спросила она. – Знаете, кто устроил ваш контракт?
– Герр Епифанович лично написал мне и оформил приглашения.
– Несс Вольфериц написала письмо Явлеву, с которым давно знакома. Сказала, что от вас ушел создатель антрепризы, что вы едете в Морлисс, а Морлисс нищий и холодный. Просила устроить вам представления, говорила, что в вашей труппе много талантливых людей.
Вижевская говорила, усмехаясь, выдыхала каждое слово облачком тумана.
А Штефан вдруг совершенно неожиданно подумал, что любит Хезер. Мысль была мимолетной, неуместной, и он не стал за нее цепляться.
– В таком случае я тем более вынужден просить вас о контракте, – усмехнулся он, чувствуя, как все, что еще недавно казалось рабочим механизмом распадается на болты и шестеренки, и брызгает в разные стороны. – Заметьте, я не прошу денег. Только контракт. Вы скажете, что нанимаете «Вереск», а потом, если на то будет ваша воля, «Вереск» вас разочарует, и контракт мы разорвем.
Он не стал говорить, что знает об их конфликте с Явлевым, потому что понятия не имел о его истоках. Просто надеялся на то, что она и правда будет рада «вставить шпильку», как сказал герр Епифонович.
– Это не очень-то честно по отношению к вашим артистам, – заметила Вижевская.
Штефан только пожал плечами и все-таки решился осквернить креманку папиросным окурком.
– Чего вы ищете в искусстве? – отвлеченно спросил он, чиркая спичкой. Ему показалось, что под ногами что-то ползет, но он не стал приглядываться. Вряд ли в особняке водились тараканы.
– Это очень сложный вопрос, герр Надоши. И боюсь, что не смогу объяснить, скажу только, что пока не нашла. И вряд ли когда-нибудь найду.
Вижевская приподняла очки и посмотрела ему в глаза. Штефан медленно опустил папиросу в пепельницу.
Глаза у нее были страшные – светло-голубые, мертвые, с матово-черной точкой зрачка из накопительного камня.
Уже давно почти каждый мог позволить себе протез, полностью заменяющий потерянную конечность. Там, где научились делать механических людей, научились и пришивать механические руки. Но удивительнее всего были искусственные глаза. Он не раз видел людей, у которых один глаз был живым, а другой – стекляшкой. И редко встречал тех, у кого стеклянными были оба глаза.
Штефан понятия не имел, каким такие люди видят мир. Но теперь становился понятен и слишком яркий свет, и сумасшедшие оттенки мебели – она просто видит иначе.
Может, ей придутся по вкусу мороки Готфрида.
– Я родилась слепой, – сообщила Вижевская, снимая очки и аккуратно складывая дужки. – И до пятнадцати лет жила в темноте. Такие операции не проводят детям, к тому же тогда протезы были не так… технологичны. Я люблю музыку. И литературу, но больше всего тех авторов, кто не упивается описаниями. Но этого мало. Вы умеете петь, герр Надоши?
– Нет, – честно ответил он. – Я коммерсант, госпожа.
– Жаль. А можете вы и ваш цирк дать мне то, что я ищу?
– Мы постараемся, – пообещал он, все-таки опуская глаза под ее пристальным стеклянным взглядом. И замер, не замечая, как пепел опасно копится на кончике папиросы.
Из-под стола Вижевской что-то тянулось к свету – акварельно-серая тень, словно сотканная из сигаретного дыма, десяток полупрозрачных щупалец, мечущихся под столешницей.
«От чародеев одни беды, – с неприязнью подумал Штефан. – Стоило надеть очки и вот, пожалуйте».
Он был настолько ошеломлен, что даже не нашел сил испугаться.
Разумеется, в следующую секунду никаких щупалец там не оказалось. Штефан несколько раз зажмурился и закурил новую папиросу. Он много знал о тенях – при таком освещении им было неоткуда взяться. Даже если у Вижевской под юбкой кальмар. Просто нужно поменьше пить шнапса и примерять чародейских очков. И выкинуть кристалл из кармана.
– Вы что-то увидели? – поинтересовалась она.
– Нет, – с самым честным видом соврал Штефан. Не хватало еще чтобы она решила, что он сумасшедший. – Я разглядывал резьбу на ножках. Ваши мастера удивительно работают с деревом.
– Мне нравится то, что можно потрогать, – пожала плечами Вижевская. – Как я уже говорила, то, что можно только увидеть, меня не очень-то интересует… Хотя есть картины… у меня есть такие картины… Любите играть, герр Надоши?
Она подалась вперед, и на мгновение Штефану показалось, что в мертвых глазах мелькнул злой огонек. Лицо Вижевской на этот миг стало по-настоящему страшным – выражение хищного азарта, усмехающиеся окровавленные губы – и равнодушные стекляшки в глазах.
– Смотря в какие игры, – осторожно ответил он. – Хотите – разыграем контракт в скат, но нам понадобится третий игрок.