Штефан выбил по подлокотнику нервную дробь – как-то прошлая ассистентка умудрилась застрять в люке, к счастью на репетиции. Ему казалось, что он тогда проявил чудеса сдержанности и дипломатичности, но Хезер сказала, что девочка два дня плакала, ничего не ела и пила слабительное.
Хезер сдернула покрывало и показывала залу пустой стул с расстеленной газетой, картинно вытирая обшлагом лоб. Энни тоже была умница, и Штефан думал, что надо выгнать Эжена, а ее оставить.
Следом шел еще один глупый номер – канарейки, которых наконец выпустили из клетки, должны были повторять мелодии, которые насвистывали выбранные зрители. Подсадку использовать не требовалось, потому что заколдованные птички действительно повторяли что угодно. Номер нужен был чтобы Несс и Инмар успели подготовиться, а единственное его очарование было в милых птичках, которыми управляла милая ведущая. Штефан много раз спрашивал у Томаса, что милого в безголовой женщине, но тот так и не смог объяснить.
Несс с Инмаром показывали номер, который повторяли потом многие цирки. Но для того, чтобы он работал как надо, нужны были талантливые разнополые актеры-близнецы, иначе выходила блеклая подделка. И специальный, многослойный грим, секрет которого Томасу удалось сохранить.
Они выходили на арену в одинаковых мужских костюмах и одинаковом гриме. Оба начинали ухаживать за Энни, а она делала вид, что не замечает, что их двое. Все трое молчали, а Хезер подыгрывала им на пианино – так простая комедия положений превращалась в юмористический перформанс. По крайней мере так говорил Томас, а Штефан говорил, что людям бы попроще.
В один момент Инмар подскочил к Несс и рванул ворот ее сюртука, тут же распавшегося на цветное платье с оборками. Сердце пропустило удар.
– Штефан, вам дурно? Вы как будто сейчас в обморок упадете, – в голосе чародея звучало искренне участие, но Штефан различил издевательские нотки.
– Сюртук… знали бы вы сколько стоит такой костюм…
– Но это ведь часть номера? Там крючки или что-то такое?
– Да, но когда вижу, как он дергает… каждый раз как серпом по яйцам.
Они пропустили момент, когда Несс вслед на сюртуком снимала первый слой грима – одним движением срывала мужское лицо и улыбалась залу искрящимися золотом губами. Дальше начиналась буффонада – незатейливая, основанная на шутках про секс и насилие. Больше всего Штефана удивляло, что эту часть номера тоже ставил Томас – иллюзионист со своим безупречным воспитанием и вкусом, умел поразительно вульгарно шутить.
Сетна выступал перед Эженом, и это был первый раз, когда Готфриду пришлось колдовать. Хезер, объявив номер, спрыгнула со сцены и села рядом. На этот раз – тоже в угоду гардарской любви к роскоши – он покрыл лицо плотным золотым гримом, только глаза и уголки губ подчеркнул черным. Алый сюртук с золотым шитьем был велик ему в плечах – это был костюм шталмейстера, который когда-то носил Штефан. И ему не нравилось, что сюртук не успели подшить.
Сетна ничего не говорил, и Хезер молча стояла в стороне. Он раскидывал руки, распуская над ареной тающих серебристых бабочек, рисовал в воздухе огненные морозные узоры, несколькими взмахами хлыста написал «Кродград» над краем арены.
Судя по тому, что пламя было не только зеленым, но и синим и серебристым – в последний момент на пламя все же решили накладывать морок.
– Слишком много магии, – шепнул Штефан. – Нет ощущения живого пламени.
– Смотри, – улыбнулась Хезер.
Пламя расползлось по тонкому каркасу, на несколько секунд развернув за спиной Сетны огненные крылья, честные, рыжие, не подкрашенные ни магией, ни химией. Он взмахнул руками, и крылья осыпались, оставив дорожки пепла на арене и взвесь дыма в золотых лучах прожектора.
– Как у Томаса, с тигром, – довольно пояснила она. – Настоящее после фальшивого эффектнее смотрится.
– А Епифанович?
– Он видел. Сказал, что номер замечательный, и что в Гардарике знают о запрете, но если номер замечательный можно… он сказал что-то положить, короче, кажется, ему все равно.
Последним выступал Эжен. Штефан заметил, что лицо у него почти в порядке и чуть ли не впервые за прогон был по-настоящему доволен увиденным.
Раньше номер Эжена и Энни был скорее чувственной метафорой, чем адреналиновым аттракционом. Штефану, как и остальным мужчинам в зале нравилось, как извивается на белом круге красивая смуглая девушка, вздрагивая и приподнимая бедра каждый раз, когда нож с тихим стуком вонзался в дерево – сначала у краев, а потом все ближе и ближе к Энни. Последние два попадали в кольца ее сережек. Но этот номер раздражал женщин, к тому же при всем уважении к Томасу, Штефан не всегда был согласен с его эстетством и любовью к метафорам. И так понятно про что номер метателя ножей и молоденькой ассистентки. Поэтому Штефан настоял на том, чтобы вернуть в номер то, что составляло его изначальную суть. Колесо осталось белым, но теперь Хезер вращала его, ускоряя темп с каждым броском.
И сейчас он смотрел, как крутится колесо, подсвеченное красными и золотыми лампочками по краю. Они мигали в строгом порядке и темпе, создавая впечатление, что колесо вертится гораздо быстрее, чем на самом деле. Готфрид сидел, откинувшись на спинку кресла и чуть приподняв руку над коленом – легкий морок, размазанная по белому колесу зеленая тень – и вот уже колесо крутится так быстро, что не различить силуэта девушки. А ножи стучат все чаще и, на каждой рукояти распускается иллюзорный алый цветок, разбрызгивающий кровавые искры. Словно каждый бросок – последний.
Штефан знал, что за все время, что они вместе, Эжен лишь несколько раз поцарапал Энни. Знал, что у него не трясутся руки, что он метает ножи почти тридцать лет, но каждый раз, когда вслед за стуком воткнувшегося лезвия, расцветало алое пятно – он забывал, как дышать. Потому что еще он знал, что десять лет назад Эжен убил ассистентку.
Наконец, колесо остановилось. Эжен помог Энни спуститься, Хезер снова завела какую-то бодрую, дружелюбную чушь, а Штефан достал из-за манжеты платок и вытер лоб.
Готфрид вдруг наклонился к нему, странно ухмыляясь.
– А знаете, Штефан, за сюртук-то вы испугались ненамного меньше.
Глава 12Настоящая сделка
После прогона Готфрид ушел в библиотеку, а остальные разбрелись по ближайшим трактирам – ужинать. Эжен с Энни избегали Сетну, техники всегда были сами по себе, а Несс с Инмаром видеть вообще никто не хотел.
Штефан чувствовал себя так, будто он только что лично показал всю программу. Он устал, ему было холодно и мерзко – впрочем, в этой стране ему постоянно было холодно и мерзко – и никак не удавалось ухватиться за какую-то мысль из целого вороха срочных и важных, серьезных мыслей, которые обязательно нужно было обдумать.
– Ты так и не рассказал, что у тебя с Вижевской, – подсказала Хезер, пока они ждали чай.
– Правда? – рассеянно пробормотал он, разглядывая вышивку на обшлагах. – Мы заключим с ней фиктивный контракт.
– Она не… не согласилась бы на настоящий? – расстроенно спросила она.
– Нет. То есть… она предложила выбирать, – поморщился Штефан.
Он рассказ обо всем, что видел и о чем говорил в особняке Вижевской. Хезер слушала, задумчиво опустив взгляд к плетенной подставке в центре стола. Под конец рассказа начала медленно обводить край пальцем.
– Значит, у нас есть очень богатая, в прошлом слепая женщина, которая любит игры и ищет какого-то нового искусства?..
– Я знаю, о чем ты думаешь. Это плохая идея. Мы ничего толком не знаем об очках – что мы ей покажем, как Виндлишгрец ползал по лестнице?
– У нас есть контракт с Епифановичем, – напомнила Хезер. – И в ближайшее время мы работаем на него. Мы можем изучить очки, возможно даже успеем попробовать что-то снять. И потом сможем показать записи Вижевской – ей должно понравиться. Она заключит с нами нормальный контракт, ты найдешь нам нормальных артистов. Сможем помочь Томасу вылечить мать и поехать дальше. Может, во Флер, ты говорил, там для артистов хорошие кредиты…
– Не знаю, кедвешем, – он, вздохнув, положил ладони на стол. – Не забывай, у нас еще и чародей… с проблемами.
– Брось, им не до Готфрида, – фыркнула она. – Кому нужен какой-то там беглый чародей, который не может наколдовать тигра и не выдохнуться? Слушай, а давай сделаем по-умному – продадим очки Вижевской, и пусть сама с ними разбирается? Оплатим Тесс лечение, может Томас вернется, и все будет…
Ее слова становились все тише, словно с каждым она делала большой шаг назад. Под конец Штефан почти не слышал, что она говорит – в ушах нарастал пульсирующий шорох.
Что она говорит?
Продать очки? Сумасшедшей слепой бабе, у которой в кабинете живут тени щупалец?
О, Вижевская, конечно, найдет лучших чародеев и инженеров. Оформит все документы, запатентует изобретение, сможет изучить его. Потрет все неуклюжие записи Виндлишгреца, и его, Штефана, единственную запись тоже уничтожит. Окончательно убьет тот день, когда он в последний раз видел родителей.
Что она будет делать с очками? Разглядывать свою ужасную мебель? Трахаться в них с молодым любовником? Смотреть, как прибывают поезда?
– Ты соображаешь, что несешь? – ласково спросил он.
Хезер замолчала. Несколько секунд разглядывала его, склонив голову к плечу, а потом откинулась на спинку и достала пачку папирос.
– А ты что предлагаешь? – холодно спросила она.
Штефану вдруг показалось, что он оглох. Словно кто-то приоткрыл дверь, и в проем мгновенно вытянуло все звуки – голоса людей за соседними столиками, стук кружек по стойке, шипение масла и звон посуды с приоткрытой кухни.
А потом в этой тишине раздался резкий шершавый звук, который все тянулся и тянулся – Хезер проводила спичкой по коробку.
«Фз-з-з-ш-ш», – спичка высекает искры, и наконец ее охватывает пламя.
И почему-то ему стало страшно.
– Думаю мы должны сами их изучить… – хрипло ответил он, пытаясь собраться с мыслями.