– Это добром не кончится.
– Брось, кедвешем, – криво улыбнулся Штефан. – Мы везем колдовские очки в место, которое Спящему не снится, к милой женщине с обостренным чувством прекрасного. Ну что может пойти не так?
…
Поезд прибыл на станцию глубокой ночью. Только ступив на скользкий ледяной перрон, Штефан заметил, что свет горел только в их купе. Остальные скалились чернотой из-под изморози. К тому же Штефан умудрился пропустить момент, когда отцепили остальные вагоны.
Перрон был пуст. Двери станции были закрыты и покрыты инеем, окна тоже были темными, только светились теплым золотом часы под шпилем. Стрелки замерли на отметке «4».
– Нас никто не встречает, – пробормотала Хезер, натягивая перчатки. – И на станции никого…
– Предлагаете ехать обратно? – усмехнулся Готфрид.
– С удовольствием, – зло выдохнула Хезер облачком пара.
– Вон там фонарь. – Штефан заметил дрожащий золотой огонек за углом.
Паровоз с визгом выбросил в воздух клуб черного дыма. Вздрогнул, задрожал, словно и ему не хотелось здесь оставаться.
– Последний шанс, – равнодушно заметил Готфрид, и Штефану на миг почудилась мечтательная улыбка на его лице.
Поезд больше не грохотал – скрежетал по рельсам, будто машинист не снял тормоза, но какая-то сила уже влекла паровоз и единственный вагон дальше.
– Он идет на север, – мрачно заметил Штефан. – Я не хочу забираться еще глубже в эту обледенелую задницу. Пойдемте лучше туда, где фонарь.
Свет едва пробивался через затянутое изморозью стекло, словно канарейка билась в ледяном панцире. Под фонарем с самым благостным видом курил щуплый мужчина в огромном тулупе.
– Вы ждете нас? – с надеждой спросила Хезер.
– А вы кто? – У мужчины была рыжая козлиная бородка, и Штефан сразу решил, что он ему не нравится. – Вы будете гспожа Надоши?
– Штефан Надоши – это я. Это мой компаньон, Хезер Доу и мой чародей, Готфрид Рэнди.
– Ну так вас я в поместье и повезу, гспожа Вижевская мне ясно сказала – встретьте гсподина Надоши и проводите в поместье. А колдунов нам не надо.
– А по-моему, вам очень нравятся колдуны, – флегматично заметил Готфрид.
– Не-а. Не нравятся, – безмятежно ответил мужчина. – Чего, гсподин Надоши, проводить вас в экипаж?
Штефан переглянулся с растерянной Хезер, а потом перевел взгляд на побледневшего чародея.
– Возможно, вы не совсем верно истолковали сказанное госпожой Вижевской, – начал Штефан. – У нас с ней были прямые договоренности…
Он опустил руку в карман и осторожно снял револьвер с предохранителя.
– Ага, у меня тоже – гсподина Надоши проводить. Зима, знаете ли, самим жрать нечего, еще всяких…
– Он шутит, – перебил его Готфрид. – У господина не очень хорошее чувство юмора, теплая шуба и длинная сигарета.
– Ага, – не стал отрицать мужчина, бросив окурок под ноги. – Погодка славная, табак хороший, люди новые, отчего бы не пошутить? Идемте чтоль.
Штефан закрыл глаза и невероятным усилием заставил себя вернуть предохранитель на место.
Экипаж стоял за гостиницей. Он чадил и пыхтел, как полагается всякому экипажу для загородных поездок, только вместо колес у него были широкие полозья.
– Как это едет? – заинтересовался Готфрид, наклоняясь, чтобы рассмотреть крепления.
– Нет, вы правда хотите это знать?! – не выдержал Штефан. – Давайте поразглядываем эту телегу, еще покурим – мы же никуда не торопимся!
– Ты ворчишь и недоволен – значит, вылечился, – довольно заметила Хезер, погладив его рукав.
– Я замерз, – огрызнулся Штефан, забрался на приступку и дернул дверь экипажа на себя.
Она не поддалась. Он сделал глубокий вдох и, не спускаясь с приступки, обернулся к извозчику:
– Это тоже шутка?
– В сторону, – он помахал рукой, показывая, в какую. Когда Штефан, скрипнув зубами, спустился и сделал шаг от экипажа, уточнил: – Дверцу в сторону дергайте, гсподин Надоши.
Прежде, чем Штефан успел потянуться к карману, Хезер легко отодвинула дверь и скрылась в полутьме экипажа. Из дверцы потянуло теплом, и Штефан тут же забыл про револьвер и последовал за ней.
Сидения в экипаже были широкими и обитыми войлоком. Окон не было, на пол постелили коврик, а под сидениями нашлись сложенные стопкой шерстяные пледы – толстые, колючие, прошитые по краям грубой нитью.
– Напоминает палату для душевнобольных, – проворчал Штефан, устраиваясь подальше от двери. – Еще этот хрен со своими шутками… стоило мне потерять антрепризу, как вокруг начали виться какие-то унылые клоуны.
– Зато мы все оценили, каких усилий вам стоило нанимать не унылых, – миролюбиво ответил Готфрид. – Странный мужчина, между прочим. Не поддался внушению… А, впрочем… Лучше расскажите, Штефан, что с вами случилось в поезде?
– Вы слишком резко меняете темы. – Штефан растирал углом одеяла замерзшие руки и думать о поезде не хотел. – Я уже все рассказал.
– Нет, не все. – Готфрид переключался с обычной благожелательной отстраненности на почти учительскую строгость так же легко, как менял темы. – Хорошо, давайте я начну. Я рассмотрел тень на записи. Сначала я думал, что это морок, но теперь почти уверен, что здесь нечто иное. Я видел, как шевельнулся рукав девушки, когда это… существо его задело.
– Вижевская приедет – ее и спросим, что за ней ходит, – нехотя ответил Штефан. Это тогда, в зале, он легко бросил обвинение в том, что нечто, следующее за Вижевской, отвлекло Эжена. Но теперь он сомневался – чародейские очки, алкоголь и нервное напряжение порождали монстров гораздо худших, чем призрачные щупальца.
– Вряд ли она сможет вам ответить, – задумчиво пробормотал Готфрид. – Подумайте, зачем ей выпускать монстра, тем более в театре? К тому же… я много чего видел. Зверей и насекомых, которых нам трудно даже представить… а монстров не видел. Может вы, Штефан, помните, в Гунхэго жили такие мохнатые зверьки, похожие на пауков?
– Помню, гунхэгские солдаты носили их в клетках. Пленные говорили, что они приносят удачу, – усмехнулся Штефан.
– А знаете, что они были ядовиты, и их укус вызывал галлюцинации?
– Нет, меня ни разу не кусала такая тварь, – равнодушно ответил Штефан.
– Вы обязательно запомнили, если бы укусила. Укушенным казалось, что предметы вокруг начинают светиться и менять размеры. Люди начинали паниковать, а зверушка сбегала.
– Занимательно.
– Все монстры – у нас в голове, вот что я хочу сказать, – с легким раздражением подытожил Готфрид.
– Очень свежая мысль. У трети зала были монстры в голове, – фыркнула Хезер. – Если его только Штефан видел – я бы первая сказала, что ему просто надо больше не покупать то, что он последним скурил или выпил. Но я тоже видела. И вы видели, и Эжен Ланг. Я успела с ним поговорить, – призналась она. – Пыталась в чувство привести, а он все спрашивал, видела ли я тварь за колесом… я не была уверена, но сказала, что видела. Он сказал: «Спасибо, машери Хезер», а потом разрыдался. Я сказала, что он ни в чем не виноват, а он снова сказал «спасибо, машери Хезер». И ушел.
– Ну, значит, монстр в голове Эжена Ланга был страшнее остальных монстров, – пожал плечами Готфрид и быстро начертил в воздухе петлю – знак своего Бога. – А теперь вы, Штефан. Что это было?
– Я уже говорил – эйфория, – огрызнулся он. – И откатка.
– Почему раньше такого не было?
– Откуда я знаю?
– Потому что мы не делали хороших записей, – предположила Хезер.
– Отличная запись, Хезер, просто охрененная, – процедил Штефан. – Ты действительно думаешь, что…
– Погодите, – Готфрид поднял ладони и медленно опустил, призывая замолчать. – Это здравая мысль. Как сказал ваш чародей – «это – искусство», верно? С точки зрения искусства – это хорошая запись.
– У нас полная пластина убийств, цирковых представлений, и Спящий знает, чего еще.
– Может, дело в эмоциях? – предположил Готфрид.
– Эмоций тоже полная пластина.
– Тогда давайте проверим, ехать нам все равно долго, – чародей откинулся на спинку сидения.
В этот момент Штефану показалось, что из какой-то щели протянулась нить ледяного сквозняка. Хезер прищурилась и подалась вперед:
– Вот как, Готфрид.
Штефан переглянулся с чародеем. Он не хотел заставлять Хезер еще раз переживать убийство Энни. А еще больше не хотел расстегивать пальто и закатывать рукав.
– Вам же хочется, Штефан, – подначил его Готфрид, не обращая внимания на Хезер. – Либо вам снова станет хорошо, либо вы с нами посмотрите на тень и вдруг разглядите что-то полезное…
Штефан закрыл глаза. Гораздо больше ему хотелось послать чародея.
Он думал об этом, пока снимал пальто, пока закатывал рукав свитера и замерзшими пальцами расстегивал запонки на рубашке. Думал, растирая руку перед тем, как чародей привычно загнал иглу ему в вену, надевая очки и даже – всего несколько секунд – когда он снова оказался в душном театральном зале.
…
– И стоило так дергаться, – проворчал Штефан, снимая очки. Он не пытался скрыть своего разочарования, и Готфрид тоже. Только Хезер злорадно улыбалась, вытирая слезы рукавом.
– Ничего не произошло, а? Мы просто еще раз посмотрели, как погибла Энни. И в следующий раз когда ты впадешь в такой ступор, как в поезде – я дам тебе пачку открыток, раз они тебя так успокаивают. – Она обращалась к Штефану, глядя на Готфрида, а злорадствовала над обоими.
Штефан только хмыкнул и достал из внутреннего кармана пальто плоскую фляжку. Сделал глоток, и прикрыл глаза, надеясь, что крепкий алкоголь хоть немного смоет привкус несбывшегося счастья, и протянул Хезер.
– Киршвассер! – Она быстро сделала второй глоток, проверяя, нет ли ошибки, и протянула фляжку Готфриду. – Где взял? Его в Кайзерстате-то не найдешь!
– У театра купил, – пожал плечами Штефан, не желая признаваться, что купил кайзерстатскую вишневую водку с баснословной наценкой в приступе тоски по стране, которую считал родной. И что сейчас достал флягу не из-за крепости алкоголя, а потому, что хотел напомнить себе о том хорошем, что не было связано с очками.