– Тогда нас могут заметить другие разбойники.
– А не зажжем – замерзнем, – Хезер поморщилась и плотнее закуталась в куртку.
Он молча смотрел, как зелень пламени бликует в ее волосах, выбившихся из-под капюшона. Она сидела, низко склонив голову, ветер давно стих, но Штефану казалось, что ее пряди шевелятся, отражая отсветы костра.
Пораженный внезапной догадкой, он запустил руку ей под капюшон и тут же отдернул.
– Хезер, серьезно?! А если Вижевская нас выставит?!
– Ты только сейчас заметил? Я ее со станции везу.
Она вытащила из кармана юбки кусочек хлеба и поднесла к щеке. Из-под капюшона показался крысиный нос и серая лапа. Хезер чуть отодвинула пальцы.
– Ну давай, выходи, – позвала она. – Знаешь, Штефан, мне кажется, если у нас когда-нибудь будут дети, ты это обнаружишь, когда они придут просить у тебя денег.
– Гораздо раньше, – мрачно сказал он, наблюдая, как черная крыса с розовыми пятнистыми ушами тянется к корке передними лапками, задними продолжая цепляться за плечо Хезер. – Думаешь, я не замечу такую дыру в бюджете?
– Не говорите ничего о дырах, – простонал Готфрид из экипажа.
Он сидел на пороге, низко опустив голову. Черный шерстяной шарф скрывал верхнюю половину его лица, но Штефан видел искривленные, неестественно белые губы.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Хезер, торопливо сунув крысе хлеб.
– Паршиво, – невесело усмехнулся чародей. – Если на нас еще кто-нибудь нападет – смогу кидаться снежками, и то вслепую.
– Что с глазами? – Штефан смотрел, как Готфрид медленно вытягивает из кармана портсигар и чувствовал, как раздражение ввинчивается в виски.
– Больно на свет смотреть, – он медленно поднес к папиросе раскрытую ладонь и тут же сжал так, что побелели костяшки. – И… видите ли, мне сейчас нельзя колдовать. Даже видеть… некоторые вещи.
Штефан молча поднес к его папиросе зажженную спичку.
Значит, они не просто остались посреди незнакомого леса, где могут быть еще разбойники. Штефан остался с немощным слепым чародеем, Хезер и ее крысой.
Он надеялся, что Готфрид выведет их к поместью. Но теперь ему нельзя даже снять повязку, чтобы ненароком не воспользоваться даром, а Штефану нельзя отойти от экипажа, потому что даже если он оставит Хезер ружье – она не отобьется, если на них снова нападут.
– Штефан, если вас не затруднит – помогите мне подойти к мертвецам, – неожиданно попросил Готфрид.
– Зачем? – поморщился он. Готфрид выглядел так, будто вот-вот ляжет на снег и умрет, а больше всего Штефана раздражало, что злиться, кроме себя, было не на кого – он с самого начала знал, на что чародей способен, а главное – на что не способен. Сомнения, если они и были, развеялись после первой примерки очков.
– Не забывайте, что все-таки принимал Служение, – напомнил Готфрид. – У меня есть некоторые обязательства.
– Вы что, опять молитвы собрались читать?
Глаза всех разбойников, кроме последнего, были широко раскрыты, и на них налип снег, похожий на белую искрящуюся плесень. Штефан был бы не против, чтобы кто-то закрыл мертвым глаза, но был против, чтобы слепой чародей ковылял по сугробам.
– Ваша вера требует только определенных обрядов? – нашелся он.
– Нет, только уважения к мертвецам.
– Я прочитал им отходные, – легко соврал Штефан. Он не собирался тратить на людей, которые хотели их убить больше времени, чем требовалось, чтобы обыскать их и убрать с дороги. Пусть снег забивает им глаза – он это переживет.
– Хорошо, – с плохо скрываемым облегчением ответил Готфрид, а Штефан подумал, что если бы чародей не был слеп и истощен прошлым колдовством – его не удалось бы обмануть. Это была неприятная мысль.
Хезер сосредоточенно зачищала от сырой коры толстую ветку.
– Нас ждут, – уверенно сказала она, не оборачиваясь. – За нами послали экипаж. Если поместье недалеко – они могли даже слышать выстрелы…
– Не могли, – мрачно ответил Штефан, глядя в безмятежно-голубое небо. – Вижевская сказала, что рядом с поместьем деревня. Видишь где-нибудь дым? Вот и я не вижу.
– В любом случае за нами пошлют людей, ты-то должен это понимать.
– Почему это?
– Потому что экипаж очень хороший, – усмехнулась она. – Теплый, с полозьями и стоит явно дорого. Если не нас, то его точно пойдут искать.
– Очень хорошо, Хезер, просто замечательно.
Штефан обошел экипаж и, подвинув Готфрида, открыл грузовой отсек.
В большом черном чемодане, насколько он знал, была одежда. В основном – тряпки Хезер и несколько негабаритных костюмов. Готфрид свои вещи носил в отдельном саквояже, и Штефан сомневался, что у чародея есть запас еды на троих человек и пара медвежьих капканов. Зачем ему капканы Штефан понятия не имел, но в лесу шутки про Гардарику и медведей перестали быть смешными.
Рядом с чемоданом стояли два ящика с реквизитом – в основном хлам, который барахольщице Хезер было жалко бросить. Ящики были заколочены, но Штефан и так знал что внутри – гирлянды, пара наборов для мелких фокусов, остатки реактивов и красителей.
– Если мы тут сдохнем – первый труп обмотаю гирляндой с вечными лампочками, надеюсь Хезер ее забрала, – пробормотал он, отодвигая ящики.
Корзину с провизией почему-то задвинули в самый дальний угол. Штефан поднял ее и несколько секунд стоял, закрыв глаза. Корзина была совсем легкой. Кажется, он просил Хезер собрать ее. А может, она говорила ему что собрала – тогда еще спутанное колдовством сознание не задерживало детали.
– На станции почти ничего не было, – пожала плечами Хезер, увидев корзину. – Я собирала в дорогу… знаешь, даже если бы мы везли с собой свиную тушу – она бы нас не спасла.
На дне корзины лежал завернутый в полотенце хлеб, сверху – полоска сала, покрытого кристаллами соли, картонный стакан с замерзшим медом, несколько яиц и бугристая вареная картофелина.
– Крыску придержи, чтоб не убежала, – попросил Штефан, положив ладонь Хезер на плечо.
…
До вечера Штефан успел выстричь из тулупа весь пропитавшийся кровью мех. Все-таки залезть под экипаж и, провозившись почти час, замерзнув и перемазавшись в отработанном масле, понять, что все было зря. Сходить на разведку, поискать следы, перепроверить ружья, пересчитать патроны и собрать хворост для костра.
Хезер заделала дыру в экипаже, а потом долго раскладывала карты – прямо на снегу, бесконечно пересчитывая расклады. Желтоватые и черные пятна перед ней казались следами, по которым она, судя по лицу, совсем не хотела идти. Наконец ей надоело, и она принялась методично обыскивать экипаж.
– Что вы ищете? – Готфрид сидел, завернувшись в плешивый тулуп, из-под которого виднелись только носки ботинок и кончик носа.
– Да что угодно, – Хезер грохотала чем-то в багажном отсеке. – Воды бы хоть вскипятить…
– Я думал, циркачи могут в любом месте разбить лагерь и жить там хоть десять лет, – в голосе Готфрида не слышалось издевки, но Штефану, который только что сел в экипаж погреться, захотелось ткнуть в чародея прикладом.
– Видели бы наш фургон, – мечтательно отозвалась Хезер. – У нас там все было! И печка, и посуда, и одеяла…
– Хезер просто очень нравилось, что туда в каждом городе крыс набегало, – проворчал Штефан.
– Нашла!
Сначала Штефану показалось, что она держит в руках что-то вроде ржавой каски. Приглядевшись, он понял, что это котелок – мятый, с дырявым днищем.
– Ну и на кой тебе эта гадость? – скривился он. – Я тоже видел, даже не понял что это. На него, наверное, кто-то сел. Лет десять назад.
Хезер только фыркнула. На котелок она смотрела с такой нежностью, что Штефан почти начал ревновать.
Днем ему удавалось не думать о холоде, хищниках и разбойниках – ярко светило солнце, и каждая снежинка словно тоже была солнцем. Мороз затаился где-то под кустами и на берегах застывшей реки, оставив звонкий искрящийся холод. Но чем тусклее становился свет, тем больше этот холод сгущался, становился тяжелым и шершавым. Сумерки опускались на лес плотным серым маревом. Лес менялся – изменился его запах, в чистой хвойно-снежной свежести все отчетливее слышался терпкий акцент смолы и холодной звериной шерсти. Даже дым костра пах иначе, совсем не так, как на мирных стоянках в вересковых полях Эгберта или пролесках Кайзерстата. Штефан убеждал себя, что дело в древесине, и пока солнце не упало за кроны, у него это даже получалось.
Костер горел, разбрызгиваясь искрами и изредка заходясь дымным кашлем, когда пламя вгрызалось в сырую ветку. Штефан только положил рядом ружье – лучше пусть на них нападут в темноте, чем они замерзнут насмерть до этой самой темноты.
Хезер умудрилась отчистить котелок и устроить над огнем так, чтобы вода не вытекала через проржавевшую стенку. Из котелка пахло медом и травяной горечью – Хезер пожертвовала запасами из своей аптечки. И даже этот запах казался диким и враждебным.
Готфрид не вставал и не выходил из экипажа, но Штефан видел, что он тоже тревожится все сильнее – чародей ерзал, вертел головой и принюхивался, словно брошенный на цепи пес.
– Сидите спокойно, – не выдержал Штефан. – Если загнетесь – мы же вас даже похоронить не сможем.
– Что-то не так, – пробормотал чародей. – Вы тоже чувствуете, да?.. Если бы я мог посмотреть… вы видите что-нибудь странное?
– Нет, – отрезал он. – Обычный лес. Темный, пахнет здесь паскудно и зверски холодно.
– Хорошо, – без особой уверенности ответил Готфрид. – Хорошо…
Приторная медовая сладость в чае мешалась с вязкой горечью. Штефан различил листья бузины и какую-то горько-маслянистую дрянь, которую не мог забить мед. Кажется, это была тонизирующая трава, из которой в аптеках делали густой темный сироп, который все равно приходилось запивать водой.
Чародей пил осторожно и медленно, так сжимая стакан, словно тот пытался вырваться.
– Если у вас руки дрожат – давайте я вам помогу, – не выдержала Хезер.
– Не стоит, – улыбнулся он. – Думаю, к завтрашнему дню я смогу снять повязку и все будет в порядке.