И все это было залито кровью. Кровь была на столе и на стенах, она забрызгала белоснежные коржи и каплями алела в розовом креме.
Сначала Штефан решил, что Ида когда-то порезалась на кухне, и теперь ей снится об этом преувеличенный кошмар. Но потом он увидел Бертока.
Повар лежал на спине, подломив левую ногу и раскинув руки, словно пытался обнять потолок. От горла до паха тянулась уродливая рана, которую нельзя было даже назвать разрезом – скорее, она напоминала разлом, ощерившийся розовыми осколками ребер и черными комками внутренностей. Белый поварской китель стал черно-красным, только рукава каким-то невероятным образом остались чистыми.
Ида стояла над трупом, подобрав подол рубашки и горестно кривила губы.
У нее были чистые руки. Чистые кружевные манжеты и почти не забрызганная кровью рубашка. Нигде не было видно и орудия убийства. Впрочем, Штефан и не представлял, что искать, и как и чем эта хрупкая женщина могла совершить нечто настолько чудовищное.
Берта стояла, тяжело опираясь на трость. Ее побелевшие губы были сжаты, а глаза зло прищурены. В тишине слышалось только шипение масла на плите и тяжелое дыхание Берты.
– Что же, – благожелательно сказал Готфрид. – Полагаю, нам со Штефаном нужно поставить труп у плиты?
– Зачем? – с ненавистью спросила Берта.
– А вы видите хоть одну причину, почему мертвый повар должен переставать готовить?
Глава 21Алый мёд
Молчание затягивалось. Оно повисло, тяжелое и липкое. Никто не двигался, только Готфрид протянул руку и выключил плиту. Из кастрюли с кипящим маслом уже начал сочиться черный дым.
А потом Хезер фыркнула, села на ближайший стул, скинула домашние туфли и принялась стягивать чулки. Штефан смотрел на нее, и ему было грустно. В этом проклятом доме все женщины сходили с ума.
– Ну и чего смотрите? – спросила она, запихивая чулки в туфли. – Ладно. Давайте так. У вас, – она ткнула пальцем в Иду и заткнула за пояс подол юбки, – сегодня какой-то прием. Кухня вся в крови, а посередине лежит труп. Мы здесь вроде как гости. Вам явно не нравится, что мы это все видели, и вы не знаете, что теперь с этим бардаком делать – вряд ли одноногая бабушка – простите, фрау Блой – и… вы, фрау Вижевская, успеете все тут убрать.
– И что ты предлагаешь? – раздраженно спросил Штефан.
Он успел представить, как завтра днем Ида, у которой есть ключи от всех комнат, просто зайдет к ним в спальню и перережет горло сначала ему, а затем Хезер. Потом представил, как она отравит их за завтраком.
Потом подумал, что ей все-таки нужны очки, поэтому возможно Ида дождется весны. В любом случае, Берта не для того наняла иностранную прислугу и спрятала труп батлера – а Штефан не сомневался в том, что он мертв – чтобы вот так просто отпустить такую тайну с бродячим цирком.
И он понятия не имел, что им теперь делать.
– Мыть полы, – безжалостно сказала Хезер. – Мы поможем вам убрать, а потом забудем, что здесь был какой-то повар. И трепаться не станем, да, Штефан? Мы же будем вроде соучастники.
– И кто вам мешает потом сказать, что вы никаких полов не мыли? – поморщилась Ида.
– Фрау Блой, а можно разговаривать и отвечать на вопросы?
– Можно, – вздохнула Берта. Ей пришлось опереться на стол, потому что трость скользила на растекающейся крови. Штефан видел, как черный рукав ее жакета пачкает сахарная пудра с марципанового цветка.
– А есть? – зачем-то уточнила Хезер.
– До завтрашней ночи – все можно, – с легким раздражением ответила Берта, наклоняясь, чтобы открыть потайной отсек под столом. Вытащила несколько ведер и надорванный бумажный пакет, выпрямилась и тростью захлопнула дверцу.
– Ну и хорошо, мы без кофе тут не справимся. Готфрид, это у вас из кармана не окуляр торчит? – спросила Хезер, пододвигая к себе стоящую на краю миску с кремом.
Готфрид с легким удивлением достал из кармана пиджака очки. Трубка с иглой бессильно повисла, как хвост мертвой змеи.
– Славно! Штефан наденет очки и поснимает нас, ведра, тряпки, торты и труп. Ну и что, мы будем тут убирать? – Она обмакнула палец в крем, с края где не было крови. Быстро облизала, и вздохнула: – А сахар он добавить не успел.
Штефан заметил на лице Иды растерянность и почувствовал, как изнутри его согревает растущее злорадство. Томас ценил Хезер за то, что у нее был легкий характер, она нравилась публике, была исполнительна и потому что он, Штефан, ее любил. А Штефан в очередной раз вспомнил, что когда-то очаровало его в девочке с персиком и подбитым глазом.
– Фрау, вам бы переодеться, – вздохнула Хезер. – И давайте что ли занавеску какую-нибудь снимем…
– Зачем? – подобралась Берта.
– А труп во что завернуть? Куда вы, кстати, их складываете? Ну, вот тех разбойников – куда дели?
– В сарай, – скривилась Берта. – Не надо трогать занавески, я принесу покрывало… Ида, тебе правда лучше переодеться.
– Это ваша работа, господин Рэнди? – равнодушно спросила Ида, глядя, как Хезер разводит в ведре мыльный порошок.
– Жаль вас разочаровывать, – меланхолично сказал чародей. – Я в цирке работал недолго, но там, кажется, все такие.
Кровь отмывалась плохо. В центре кухни был устроен слив, и туда было удобно сгонять воду, но на каменном полу все равно оставались неопрятные пятна. Хезер отмыла угол стола, залезла на него и принялась оттирать широкую столешницу, позволяя крови стекать на пол. Добравшись до доски, на которой были разложены коржи, она остановилась, вытерла руки об юбку и бережно подняла один двумя ладонями.
– Мягкий, – восхищенно сказала она. – И пахнет вкусно… Как гости будут без торта?
– Переживут, – огрызнулся Штефан, сгоняя в слив очередной темный сгусток. – Жратвы навалом.
– Слушайте, ну тут совсем немного забрызгало. Давайте вырежем где кровь и кремом дырки заделаем?
– Хезер, да ради всего святого!
– Ну что?! Томас называл это «иронично обыграть».
Добивалась Хезер этого или нет, но работа действительно помогала и странно успокаивала, несмотря на то, что напоминала о войне. Тяжелая и грязная, но привычная и потому понятная, работа превратила таинственное убийство в обычную грязь. Хезер, улыбнувшись словно в ответ на его мысли, спустилась со стола, развела еще полведра мыльного раствора и выплеснула на пол. Мгновенно порозовевшая пена укрывала ее щиколотки, и она вытерла ноги белым ручным полотенцем прежде чем снова забраться на стол.
Вернулись Берта и Ида. Штефан не ожидал увидеть Иду, тем более в сером домашнем костюме, похожем на пижаму, но она закатала штаны, опустилась на колени и принялась оттирать кровь от плиты. Он пожал плечами и обернулся к Берте.
– В сарай? – коротко спросил он.
– В холодник. Там… – она махнула рукой на неприметную железную дверь рядом со спуском в погреб. – Там лестница будет, не поскользнитесь… и не рядом с продуктами, ладно?
Штефан кивнул. Готфрид уже сидел на коленях рядом с поваром, пытаясь прикрыть рану фартуком. Чародей поднял глаза и усмехнулся:
– Полагается читать отходные на языке, на котором говорил человек. Так мы обращаемся к нему в последний раз.
– По нашему обряду можно на любом языке, Спящий разберется.
Вообще-то Штефан не хотел читать никаких отходных. Он хотел отгородиться от этой смерти, хотя бы пока не останется один. Хотел столько делать вид, что ему все равно, сколько это возможно.
А вот Готфрид выглядел расстроенным. Кажется, для него это было важно. Он по крайней мере мог исполнять какой-то долг.
– Какая там у вас отходная? – проворчал он, опускаясь на колени рядом с трупом.
– Унеси за порог половину печалей, зажатых в горсти… – начал Готфрид по-морлисски.
– Забери за порог… э-э-э… полпечали в руке, – поморщился Штефан. В его языке было слишком много условностей для обозначения части чего-то целого, и ничего подходящего для большого и абстрактного слова «печалей».
Он быстро переводил за Готфридом отходную, не стараясь сохранить стихотворное звучание. Потом быстро попросил Спящего о счастливом Сне для Бертока и накрыл тело тяжелым зеленым покрывалом.
– Я вперед пойду, – сказал Штефан, с трудом переворачивая тело и сводя края покрывала. – Вы беритесь за другой край.
Ида молча встала, попыталась стереть красные разводы с коленей – острых и белых – а потом подошла к двери и держала, пока Штефан с Готфридом не спустились на лестницу. Обычные деревянные ступени, вовсе не железные.
Когда Готфрид перешагнул порог, Штефану на мгновение показалось, что Ида сейчас захлопнет дверь. Он уже не видел кухню, только кусок стены с вентиляцией, но знал, что Хезер отмывает стол, по которому рассыпано не меньше десятка ножей, и в ее глазах блестит черный лихой азарт.
Ида подвинула мешок с мукой так, чтобы он не дал двери закрыться и вернулась к недомытой плите.
Холодник был обит листами жести. Ближе ко входу – видимо, здесь было теплее – висели несколько копченых окороков, между которыми гирляндами тянулись колбасы и купаты. У стены, на металлических полках были уложены покрытые инеем куски мяса и холщовые мешочки, в которых, насколько Штефан знал, замораживали овощи. На полу стояли несколько закрытых железных ящиков, между которыми что-то белело.
– Не рядом с продуктами? – фыркнул Штефан, с облегчением опуская труп на лестницу. – Где тут, скажите на милость, «не рядом с продуктами»?!
Он наклонился. На полу были разложены присыпанные мукой железные листы, на которых было разложено что-то похожее на квадратные пирожки.
– Маульташен, – узнал Штефан. – Штука из пресного теста с начинкой из мяса и шпината, варить надо в пиве или бульоне…
– Может, в ящиках есть место? – предположил Готфрид.
Штефан подошел к одному и без особой надежды дернул крышку. Он ожидал что ящик либо окажется запертым, либо в нем уже лежат расчлененные трупы. Но крышка поддалась легко, а ящик был наполнен рыбой – серебристыми тушками, завернутыми в пергамент.
– Полагаю… вот это