Удачные кадры.
Красный коридор. Фотолаборатория.
«А если Готфриду удалось записать… это, и теперь не придется охотиться за кадрами?» – мелькнула в сознании дурная надежда.
– Давай поговорим завтра, – наконец сказал он.
Запрет есть и пить ночью – последний, которому он не мог найти объяснения – отравлял жизнь больше всего. Убедить себя, что все можно решить виски и беспробудным пьяным сном было куда легче, чем бороться с навязанной, морочной тягой.
В этот момент он почти завидовал Хезер.
Режет.
Штопает.
И спит.
…
С утра Хезер сидела в столовой, раскладывая карты по белой скатерти. Стоящие дыбом кудри она безжалостно стянула зеленым шарфом, ноги закинула на соседний стул, и Штефан мог полюбоваться на ее рваные черные чулки.
– Доброе утро, господин Надоши, – улыбнулась ему Ида. Она сидела во главе стола с кофейной чашечкой. Перед ней на тарелке были разложены невесомые спиральки темного вяленого окорока в черных зернах тмина, и Ида не проявляла к ним никакого интереса.
– Приятно видеть вас в добром здравии, – хмыкнул он, притягивая к себе подставку с тостами.
– Госпожа Вижевская не хочет, чтобы я ей гадала! – звонко сообщила Хезер.
– Не хочу, – меланхолично подтвердила Ида.
Штефану на колени запрыгнул тощий черный кот. Сунул морду под руку, попытался обнюхать корку надкушенного тоста.
Штефан раздраженно стряхнул кота. Он вспомнил, что Иза говорила, что в усадьбе много кошек, и что поначалу они действительно попадались постоянно, а потом словно куда-то исчезли.
А может, он просто перестал их замечать?
– А нам, ты, конечно, уже погадала? – спросил Штефан.
– Ага. Погадала. Мы все умрем.
– Опять? – скучающе спросил Готфрид.
Штефан бросил быстрый взгляд на чародея и отвел глаза. Цирковая жизнь оставляла человеку мало личных границ – все были на виду друг у друга. Никто не сплетничал – все просто знали подробности чужой личной жизни как непреложную истину и, если требовалось, обсуждали как эта истина отразится на остальных. Даже с необходимостью показывать записи Штефан смирился легче, чем ожидал.
И сейчас тайны чародея он рассматривал только как очередную запись в картотеке, как данные, которые потом потребуется свести в отчет.
И все же ему было неприятно смотреть на чародея. Словно что-то мешало.
– … или что это еще может быть? – Хезер явно договаривала фразу, которую Штефан прослушал.
– Нехорошо заглядывать Спящему под веки, – укоризненно сказала Берта.
Штефан вдруг понял, что умудрился ее не заметить. Она всегда была немногословна, но раньше он всегда замечал ее первой.
«Рассеянность, – подумал Штефан, глядя, как Хезер быстро перекладывает карты. – И котов перестал замечать… Нужна еще запись…»
Так уже было. Десять лет назад, когда он завел привычку снимать напряжение мутными кристаллами, растворенными в воде. Штефан даже не знал, как они назывались – Идущие, у которых он покупал, звали «льдинками».
«И какого хрена?!» – зло подумал он. Кофе в чашке казался безвкусным, зато он отчетливо чувствовал взвесь частичек, похожих на мелкий песок.
– Что ты нагадала? – хрипло спросил Штефан, чтобы прогнать навязчивые мысли.
Готфрид с Идой повернулись к нему одновременно, и на их лицах был написан одинаковый жадный интерес.
– Мы скоро увидим Спящего, – улыбнулась Хезер. Ее улыбка больше напоминала оскал Бенджамина Берга.
– Я думал, Сны не видят того, кто их видит, – заметил Штефан. Попытался понять, что только сказал. Запутался, шепотом повторил фразу – и она показалась ему совершенно бессмысленной.
Ида вдруг подалась вперед, и в ее глазах блеснул мутный рыжий свет настенной лампы.
– А что бы вы сделали, господи-и-ин Надоши, если бы увидели Спящего? – спросила Ида, обводя кончиком пальца золотую кайму на блюдце.
– Постарался бы не шуметь? – неуклюже пошутил он, отставляя чашку.
Он переводил взгляд с Хезер, которая улыбалась, уставившись на карты, на Готфрида, к лицу которого, казалось, намертво прилипла благодушная маска, а с Готфрида на Иду, которая не глядя наматывала на узкую двузубую вилку ленточку мяса. Наконец Штефан посмотрел на Берту. Только она не напоминала сумасшедшую – заметив его взгляд, она сочувственно улыбнулась и провела ладонью по краю стола, разглаживая незаметную морщинку на скатерти.
И почему-то сразу стало спокойнее.
– Это все маски, господин Надоши, – тихо сказала она, кивая не то на Иду, не то на Хезер. – Просто маски, которые все мы носим.
– И что под масками? – прозвенела Хезер, собирая карты.
– Только сам человек знает, что у него под маской. А те, кто любит заглядывать под чужие, иногда находят то, чего на самом деле никогда не хотели бы находить.
Штефан почувствовал, что еще немного – и он сам пойдет в подвал и попросит монстра подвинуться. Будто пока он спал, все успели сойти с ума, наесться «льдинок» или поближе пообщаться со змеем.
Нужно было сделать что-то небезумное. Банальное, рутинное. Занять чем-то голову и руки.
Штефан даже всерьез рассматривал идею последовать примеру Хезер и приготовить к ужину гуляш, но беда была в том, что готовить он привык быстро. Чтобы это не отвлекало от, чтоб ее, работы, которой теперь не было.
Ни работы, ни гуляша.
Впрочем, работа была. И ее, несмотря ни на что, нужно было закончить.
– Готфрид, как на счет пойти в библиотеку и…
– Если позволите, господин Надоши, я вам помогу, – неожиданно вызвалась Берта.
– Вообще-то мы собрались… – начал Штефан, но осекся. – Конечно.
Он заметил, как поморщилась Ида. Не сказала ни слова – только поднесла к губам вилку с туго скрученной спиралью мяса.
Но не стала есть.
…
Берта долго садилась в кресло у камина, поправляла протез и что-то ворчала себе под нос. Штефан сидел рядом и молчал – он прекрасно понимал, что Берта хотела поговорить, а вовсе не помочь ему посмотреть записи.
– Вы давно знакомы с господином Рэнди? – наконец спросила она. Без предисловий и болтовни на отвлеченные темы.
– Нет, – ответил Штефан.
Он не понимал, зачем Берта задает такие вопросы – ведь еще на подъезде к усадьбе она сказала, что знает о прозвище Готфрида. Значит, знает, что ее воспитанница увлеклась военным преступником.
Но может, военный преступник лучше портретов и змеи?
– Госпожа Доу считает нас врагами, – спокойно сказала Берта. Провела ладонью по черной баске, поправляя складки. – Госпожа Доу ошибается, господин Надоши. Она из тех, кто видит дальше, но такие, как она, так привыкли вглядываться в туман, что разучились смотреть на то, что рядом с ними…
– Вы можете звать меня Штефаном, госпожа Блой, – поморщился Штефан, которому успели изрядно надоесть официальные обращения. – У нас с Хезер… была специфическая работа. К тому же отец Хезер был Идущим, а темпераментом она пошла в отца… Мы не считаем вас врагами.
– Вы – нет, – улыбнулась Берта. – Ида ценит тех, кто умеет создавать прекрасное…
– Что стало с Татьяной Потоцкой? – спросил Штефан, и сам удивился своим словам. Он не помнил этого имени.
И только выбросив этот вопрос в воздух, вспомнил.
Мертвый реквизит, которому Штефан уже назначил цену и перестал считать своим. Сергей Явлев, человек, чье имя когда-то столько значило – высокий, неуместный в тесной темноте. «Спросите у Вижевской, что стало с Татьяной».
– Татьяна Потоцкая перезимовала в Соболиной усадьбе пять лет назад, а потом уехала, – ответила Берта. Без малейшей заминки. Штефан пытался поймать ложь в движении ее губ, в прищуренных глазах или, наоборот, в нарочитой бесстрастности.
– Сергей Явлев сказал, что она пропала.
– Татьяна получила за свою работу очень большую сумму. Как вы знаете, далеко не все… артисты на самом деле грезят сценой. Татьяна была из бедной семьи, но мечтала удачно выйти замуж. Ида заплатила ей за записи, и весной Татьяна Потоцкая уехала.
– За какие записи?
Берта улыбнулась. Если бы не ее рост, нога и невозмутимость в творящемся безумии, ее можно было бы снимать для новогодних открыток.
– Татьяна записала для Иды несколько гардарских колыбельных, все романсы, которые тогда были в моде и все песни, которые были в списке. Вы ведь видели картины?
– Видел, – нехотя признался Штефан. Ему надоели постоянные напоминания о том, как он ночью ходил к Иде в спальню. Будто он хотел туда ходить.
Будто это он хотел туда ходить.
– Ида собирает не только пейзажи и портреты. Музыку, которая звучала, когда она была счастлива. Еду, которую ела, запахи, которые ощущала. Вы понимаете, почему ее так привлекли очки?
Штефан только усмехнулся. Он понимал с самого начала. Только увидев пестрый кабинет Иды в Кродграде. В интерьерах Соболиной усадьбы не было той кичевой яркости, и Штефан хорошо понимал, почему – здесь и так хватало событий и красок. Но это не значило, что Ида не захочет довести все до абсурда и законсервировать на пластине.
– А что такого было в новых романсах? – Поймал ложь за юркий хвост Штефан.
Пять лет назад Астор Вижевский был мертв, а Ида служила именно этому прошлому.
– А почему в новых романсах не может быть счастья? – улыбнулась Берта. – К тому же я не выезжаю из усадьбы, уже носом в потолок вросла… почему бы Иде не порадовать престарелую экономку?
Она явно поняла, что имел ввиду Штефан, но не собиралась облегчать ему задачу.
Штефан не стал спрашивать, что было в списке. Он ждал, что Берта скажет дальше – не просто же так она помешала им с Готфридом работать. Но Берта молчала. Смотрела на запертое каминной решеткой пламя и щурилась, как разомлевшая кошка. В тишине было слышно, как вхолостую крутятся шестеренки в ее протезе.
– Надевайте очки, – наконец сказала она. – Я же обещала вам помочь.
– Я думал, вы хотели поговорить, – заметил Штефан, закрыв глаза.
Ну конечно. Берта почти все время держалась в тени, и он успел забыть, что она оберегает Иду. И что она с самого начала не разделяла авантюрного увлечения воспитанницы новой игрушкой.