– Так же нельзя! – процедила она.
– Правда? – устало спросила Берта, встречаясь с ней взглядом. – Как жаль, что вас здесь не было, госпожа Доу. Вы бы уберегли нас от всех ошибок.
Штефан наконец нашел в себе силы обернуться. Он не был уверен в том, что увидел, не мог понять, что это такое, но ответ на все вопросы бился где-то в голове, вытесненный ужасом, который накатывал при каждом взгляде на человека, лежащего на кровати.
Штефан не мог узнать его лицо – никто не смог бы, никогда.
Была кожа, изгрызенная огнем, закрытые темной, влажно поблескивающей повязкой глаза.
Были очертания подбородка и заостренные впалыми щеками линии скул, застывшие сжатые губы – но это нельзя было назвать лицом. Штефан малодушно порадовался, что остатки того, что он видел на портретах в спальне Иды, укрывает прозрачная маска.
Руки мужчины лежали вдоль тела, поверх толстого стеганого одеяла, и Штефан мог видеть шесть серебристых трубок от запястья до плеча – шесть в одной руке, шесть – во второй. На левой руке сохранилось два пальца, на правой – четыре. Каждая трубка крепилась чистым пластырем, из-под которого было видно медную заглушку, куда вставлялась игла.
Двенадцать цепей и двенадцать гвоздей – и он никогда не вырвется из подвала.
На смену ужасу пришло короткое отвращение, за которым разлилась животная тоска.
– Что это? – хрипло спросил он, попытавшись уместить в два слова все вопросы, которые терзали его в этот момент.
Почему Ида скрывает, что ее муж жив? Явно ведь не ради наследства и возможности крутить с Готфридом. Почему его, аристократа с огромным состоянием, не могут вылечить, и почему, если так, эта безумная сука Вижевская просто не даст ему умереть?
Хезер дрожала так, что он слышал, как стучат ее зубы. Никто не говорил ни слова.
В тишине раздались один за другом шесть или семь хлопков – будто на улице стреляли. Но Штефан был слишком ошеломлен, чтобы думать о такой тривиальной вещи, как стрельба.
Хезер отстранилась и вытерла слезы обшлагом его пальто, на который налипли почему-то не растаявшие снежинки.
И в этот момент Штефан вспомнил.
Растерзанные газеты, фотографию мальчишки со злым, обреченным взглядом.
Хезер смотрела на Вижевского с таким ужасом, что Штефан успел подумать, что она все еще считает его стокером. Но в следующую секунду она сказала, заперев в беспощадно четкие слова всю темную тайну Соболиной усадьбы:
– Это Сновидец. Так ведь, фрау Блой?
«Вот тебе и настоящие монстры. Вот и настоящая кровь, – обреченно подумал Штефан. – Неужели в каждой Колыбели творится такая дурь?!»
Но ответ на этот вопрос он знал – нет. Клирики говорили, что души Сновидцев отправляются в другие миры, исполнять какое-то предназначение, исправлять какие-то ошибки.
Значит, это правда.
Значит, вот что случалось, если душа не отправлялась в другой мир.
Берта не успела ответить – раздался частый приближающийся звон колокольчика и стук каблуков.
Вижевская появилась на пороге спустя несколько секунд – почти в таком же виде, как и Берта, в черном пальто, накинутом поверх ночной рубашки, только волосы ее были заплетены в косу, на конце которой и звенел колокольчик.
Подол рубашки Иды был оторван, а белая ткань забрызгана кровью. А в руках Ида сжимала двуствольное ружье.
– С-с-сучьи пс-с-сы, – прошипела она. – Твои с-с-сучьи с-с-собаки брос-с-сились на меня, Берта!
– И ты стреляла в них из ружья? – равнодушно спросила Берта, не впечатленная безумным видом и перекошенным лицом воспитанницы.
Штефан медленно отходил к стене, закрыв собой Хезер. Он надеялся, что Готфрид внушит Иде, что нужно опустить ружье, но чародей смотрел на нее с дикой смесью нежности, восторга и ненависти, и, кажется, ему тоже не помешало бы внушение.
Одна Берта оставалась безучастной.
– Да, но они не отставали. Зато проснулся Рой, выбежал со своим ружьишком, – Ида нервно хихикнула. – С тем, что солью заряжено, правда смешно?
– Рой жив?
– Нам в этом году не везет на прислугу, придется лакеям чистить двор, – оскалилась Ида. – Какого хрена вы здесь забыли?!
Ружье было направлено на него, и это нисколько не радовало. На Готфрида Ида смотреть явно избегала.
– Он их привел, – ответила за Штефана Берта. – Позвал девочку, господин Надоши пришел за ней.
– Очень жаль, – процедила Ида.
Но она все еще не стреляла. Штефан прекрасно знал, что те, кто хочет выстрелить делают это сразу.
– Это ружье, которое солью заряжено?! – запоздало сообразил он.
Ида покачала головой, не сводя с него стеклянного взгляда.
– Хочешь проверить?! А тебе на войне не объяснили, что пуля быстрее внушения?! – прошипела она не оборачиваясь.
Штефан успел заметить, как Готфрид опустил руку.
– Ну убьешь ты их – и что дальше? – спросила Берта, глядя на Иду снизу вверх. – Я говорила тебе, что нужно сказать господину Рэнди правду. Может, он сумеет нам помочь.
– Ты видишь, чтобы я целилась в господина Рэнди?
Штефан чувствовал себя полным идиотом. Он не верил, что Ида выстрелит, но видел, как на щеках ее цветут алые пятна, не то от мороза, не то от бешенства, видел брызги крови на белой ткани. Представлял, как она бежала по сугробам, в рубашке и незашнурованных ботинках, отстреливалась от мертвых собак – лишь бы успеть, лишь бы застать.
И начинал сомневаться, что она не выстрелит.
– Ti dumaesh, gospodin Rendi obraduetsya, esli ti zastrelish ego druzei? – тихо спросила Берта.
– U takih kak Gotfrid net druzei, – по-прежнему не оборачиваясь ответила Ида.
– A u takih kak ti? – подал голос Готфрид.
Ида вздрогнула, будто только сейчас вспомнила, что чародей все еще в комнате.
В ту же секунду Штефан почувствовал, как что-то горячее, мокрое обвило правую руку и ногу ниже колена, выстрелило, отдав внезапной острой болью в позвоночник и затылок.
Не успев сообразить, что произошло, он толкнул Хезер к кровати и согнулся пополам, шипя и пытаясь левой рукой зажать расползшуюся рану на правой.
Перед глазами заплясали десятки черных точек, а потом взорвались серыми кляксами, на миг погасившими белизну стен.
Штефан услышал, как падает ружье, потом – разъяренное шипение и короткую возню.
– Убери от него руки, сука паршивая! – раздался полный животного отчаяния крик, за ним – шорох ткани о кафель и судорожный стук каблуков, а потом – ледяной голос Хезер:
– Там яд.
Штефан наконец смог открыть глаза, опереться на скользкий кафель мокрой от крови рукой и подняться, придерживаясь за стену.
– Штефан! – вскрикнула Хезер.
Он обернулся на голос.
Хезер сидела на кровати, у стены. Штефан заметил, что она почти не сбила покрывало и не вырвала ни одной трубки – видно, перемахнула через Вижевского, не касаясь матраса. Или боялась сделать больно, впрочем, тут у Штефана были серьезные сомнения – она держала у горла спящего длинную черную иглу. Шпилька, в которой скрывалась игла, росчерком серебрилась у него на груди.
Боль отступила так же внезапно, как пришла – словно застыла в вытекшей крови.
Готфрид сидел на полу, заломив руки Иде, стоявшей перед ним на коленях.
Только Берта оставалась невозмутимой. Сидела, вытянув ногу и опираясь на трость, и смотрела на Хезер. В ее глазах читалось искреннее сострадание.
– Ну? – тихо сказала Берта. – Что мы будем делать, господа? Господин Надоши, там в тумбочке, во втором ящике темный пузырек с желтой этикеткой… возьмите, это остановит кровь. Если подойдете – я вас перевяжу. Если бы я хотела вас отравить – делала бы это не когда ваша супруга сидит вот так, – ответила она на невысказанные сомнения.
Штефан медленно открыл ящик. Левой рукой вытащил пузырек и чистый бинт.
Жидкость в пузырьке была темно-синей и наверняка жгла – слишком уж едко воняла. Но Штефан ничего не чувствовал, пока Берта протирала и перевязывала ему руку.
Наверняка останутся шрамы.
Он быстро оглядел пол. Ружье валялось под кроватью.
– Возьмете вы его, и дальше что? – устало спросила Берта не поднимая глаз. – Уйдете в лес? Угоните экипаж? Тот, что проедет по сугробам, все равно в деревне. А вы, госпожа Доу, долго собираетесь там сидеть? Не пораньтесь, если будете падать и выдерните трубки – ничего хорошего не случится.
Она протянула ему пузырек и виновато развела руками. Штефан кивнул, отошел к стене и стал сам перевязывать ногу.
– Мне снилось, что меня зовут, – хрипло сказала Хезер.
– Давайте проясним… господин Рэнди, зачем вы держите Иду? – с интересом спросила Берта.
– Потому что мне тяжело одновременно внушать Штефану, что он не чувствует боли, и Иде что она не хочет хвататься за ружье, – безмятежно ответил Готфрид.
– Ида, ptenchik, ты будешь хвататься за ружье?
Штефан не понял ни слова из ответа Иды, но судя по интонациям и тому, что она ни разу не повторилась – гардарские ругательства были весьма изобретательны и разнообразны.
– Госпожа Доу не станет никого убивать, – пообещала Берта. – Никто не станет никого убивать. Отпустите, прошу вас.
Готфрид разжал руки. Ида метнула на него полный ненависти взгляд и вскочила на ноги.
– Ублюдок, – выплюнула она.
Штефан был уверен, что обращается она к Готфриду, но смотрела она на него.
– Очень хорошо, – по-прежнему спокойно ответила Берта. – Хезер, вы уберете шпильку?
– Нет.
– Что же. Итак, вы сказали, что Астор вас позвал?
– Лжет, – Ида застегивала и расстегивала ворот пальто. – Он даже со мной больше не говорит.
– Интересно почему, – процедила Хезер.
Штефан увидел, как Ида морщит нос, будто собирается зарычать, как белеют ее губы. Ждал, что она будет оскорблять, что-нибудь разобьет или даже бросится на Хезер, наплевав на шпильку и риск выдернуть трубки. Но она внезапно уронила руки, обмякла и опустилась на пол. Штефан думал, что это Готфрид, но чародей тоже выглядел растерянным.
Из мертвых стеклянных глаз текли слезы, и Ида их не вытирала.