ь невообразимое скопище домов, оград и трущоб, а вот Хонам, напротив, похож на огромный зеленый парк, изрезанный ручьями и речками, на берегах которых приютились скиты, питомники, фруктовые сады, пагоды и живописные деревеньки.
Наш путь лежал вглубь острова, куда мы добрались извилистой протокой. Миновав лесок, подплыли к причалу на илистом берегу. Место выглядело совершенно безлюдным, но мы вышли из лодки и зашагали по петлистой тропинке. Наконец увидели длинную-длинную ограду в форме волны, где единственный вход выполнен в виде полной луны. Перед круглыми воротами посажены пушистые сосны и уложены необыкновенные серые валуны, которые поначалу принимаешь за муравейники, однако все их дырочки, щели и бороздки проточены не насекомыми, но влагой.
Пока мы стояли перед запертыми воротами, Джаква поведал, что имение Панхиквы считается великолепным образчиком южного стиля садового ландшафта. Преисполненный надежд, милая Пагли, я, волнуясь, прошел через круглый портал и как будто очутился в некоем царстве, созданном безудержной фантазией. Я увидел извилистые ручьи, через которые переброшены горбатые мостики, пруды с островками, где расположились изящные причудливые строения всевозможных размеров: павильон на сотню гостей и ротонды на одного человека. Там поразительное разнообразие деревьев: гордые раскидистые великаны и чахлые карлики, будто пригнутые ветром. На каждом шагу что-нибудь новое удивляет и радует глаз, словно сама природа избрала сей уголок для фантастических видов.
И я вдруг понял, почему китайские художники рисуют пейзажи на свитках — линейной перспективе не передать все чудо такого сада. На свитке же он раскроется, точно история, происходящая на твоих глазах, и ты почувствуешь себя ее персонажем.
Вот тут-то, дорогая Пагли, меня осенила идея, от которой я даже замер. Что, если мое эпическое полотно создать в форме свитка? (Конечно, придется подыскать ему подходящее название, поскольку «эпический свиток» — как-то нелепо, правда?) Ну разве я не гений? Перед зрителями развернется череда событий, лиц, сцен — это будет нечто новое и революционное, что создаст мне имя и обеспечит местом в пантеоне великих мастеров…
Как ты понимаешь, душенька Пагли, из-за сумбура мыслей я уже ничего не видел вокруг и пришел в себя, лишь когда узрел хозяина поместья.
Не подумай, что на встречу с господином Панхиквой я прибыл совершенно неготовым — нет, за предшествующие дни я потрудился собрать кое-какие сведения. Задиг-бей рассказал мне, что род Панхиквы уже сотни лет ведет дела в Кантоне, а в середине прошлого века один из их родичей был в числе основателей гильдии Ко-Хон. Семейство родом из провинции Фуцзянь, где порт Амой, и, хотя давно обитает в Кантоне, строго соблюдает обычаи своих предков. Панхиква числится среди богатейший купцов гильдии и удостоен чина мандарина высокого класса, что дает ему право носить красные шарики на шапке. По слухам, он великий сладострастник и содержит большой гарем жен и наложниц, да еще эпикуреец, славящийся своими застольями.
Эти сведения заставили меня предположить, что Панхиква сродни нашим калькуттским набобам — невыносимо кичлив и напыщен. Но опасения мои оказались напрасны: он выглядит добрым дедушкой с ласковым взглядом, в нем ни капли чванства. Мы застали его на отдыхе в просторной беседке с окнами синего и матового стекла. Одетый очень просто в стеганую куртку и неброский халат, он возлежал на кушетке, подле которой стоял чайный столик. Панхиква приветствовал нас чрезвычайно радушно, подробно расспросил о Ламкве и семье Джаквы. Потом осведомился о мистере Чиннери, с которым хорошо знаком, поскольку тот писал его портрет. Я испросил позволения взглянуть на сию неизвестную мне работу, и Панхиква велел принести портрет, оказавшийся отменным произведением в фирменном стиле моего «дядюшки»: яркие краски, крупные мазки.
Лишь после всех этих прелюдий я предъявил рисунок с камелией. Видела бы ты, дорогая Пагли, какое впечатление он произвел! Панхиква чрезвычайно оживился, явно что-то узнав. Он призвал слугу, и тот, получив приказ, умчался по извилистой тропинке. Я уж подумал, что сейчас он вернется с камелией в горшке и наши поиски благополучно завершатся. Однако нет! Слуга вернулся с шелковым свертком, из которого появился рисунок, необычайно похожий на тот, что привез я: чуть иная композиция, но даже мне, профану в ботанике, было очевидно, что цветки одного семейства. А вот колорит, манера письма и бумага говорили о том, что рисунки созданы одним художником и приблизительно в одно время.
Я прямо вижу, душа моя, как ты наморщила лобик и затаила дыхание, ожидая имя автора рисунка. Прости, но сейчас я тебя огорчу: Панхиква его не знает, ему известно только, что это был молодой художник, работавший на одного англичанина, ботаника или садовода, лет тридцать-тридцать пять тому назад приехавшего в Кантон. Удивительное совпадение: англичанин оставил рисунок Панхикве с той же целью, с какой мистер Пенроуз снабдил иллюстрацией меня — вдруг это поможет отыскать цветок? Однако, несмотря на все усилия, Пахиква не смог ничего узнать о неведомом ему растении. По его сведениям, англичанин тоже не добился успеха.
И вновь я вижу, как ты задаешься вопросом: а кто же он, тот англичанин, по чьим следам ты идешь?
Поверь, я не преминул спросить о том нашего хозяина, но, увы, он не вспомнил его имени (что, пожалуй, немудрено, ведь столько лет прошло!).
На сем я мог бы и закончить, если б не счастливая случайность. Мы уже собрались уходить, когда хозяину доложили о приезде еще одного купца из гильдии Ко-Хон. Я тотчас узнал крупнейшего предпринимателя господина Ву Пин Чьена, среди чужеземцев известного как Хоуква — как-то раз я наткнулся на подготовительные этюды к его портрету, который писал мой папаша.
В гильдии он всех старше и всех богаче. Задиг-бей говорит, его состояние насчитывает тридцать миллионов испанских долларов. Только представь, дорогая Пагли: если все это серебро сплавить в один слиток, он перевесит двенадцать тысяч человек! Глядя на него, никогда не подумаешь, что это один из богатейших людей на свете, ибо он известен своим великодушием и аскетизмом (рассказывают, однажды он порвал вексель на семьдесят пять тысяч долларов, пожалев американца, который не мог оплатить долг, но страстно желал вернуться домой!). На банкете с сотнями блюд он съедает всего один-два кусочка. Вид у него воистину аскетический: худой, как скелет, впалые щеки, ввалившиеся глаза.
И вот, представь, два финансовых воротилы, которые на паях смогли бы скупить больше половины Лондона, склонились над картинками с камелиями. Они припомнили, что тот англичанин, довольно странный человек, пристрастившийся к опийной трубке, не особо ладил с соотечественниками и обитал в маленькой хижине на острове Хонам. Хоуква даже вспомнил его имя, но, боюсь, произнес неправильно (что-то вроде «Кур»), ибо трудно поверить, что существуют подобные имена. Возможно, мистер Пенроуз знает кого-нибудь из кантонских ботаников с похожим именем?
В заключение, дорогая моя баронесса фон Паглихавен, не могу не поблагодарить тебя за чудесное письмо, присланное с Бабурао. Я живо представил, как в наряде своего кавалера ты скачешь по Гонконгу! Должен сказать, ты сильно впечатлила Бабурао: он уверяет, что облик саиба тебе подходит больше дамского!
Приглашение на банкет было как нельзя кстати: ежедневно город наводняли новые слухи, и Бахрам все больше досадовал, что нет возможности переговорить с кем-нибудь из ведущих купцов кантонской гильдии. Условиться о встрече было нетрудно, но он понимал, что в купеческой конторе откровенного разговора не выйдет, а вот многолюдное мероприятие, недосягаемое для осведомителей и шпионов, давало шанс на полезную беседу.
В прежние времена подобные пирушки устраивались с завидной регулярностью, и кантонские купцы, непревзойденные кутилы, частенько принимали самое активное участие в застольях Города чужаков. Однако нынче они были гораздо сдержаннее: на званые обеды приходили в сопровождении большой свиты и держались чинно. В прошлом купцы и сами регулярно устраивали шикарные банкеты, но теперь эти долгожданные увеселения стали событием редким, и потому Бахрам обрадовался, получив красный конверт с затейливым орнаментом, в каком обычно доставляли приглашение. Через минуту он уже ликовал, ибо, вскрыв конверт, увидел, что приглашение исходит от Панхиквы, а банкет состоится в его имении на острове Хонам. Бахрам знавал времена, когда сей остров на Жемчужной реке был местом незабываемых трапез, совсем уж особенных, если хозяином вечера был известный гурман Панхиква.
По обычаю, утром в день банкета пришел еще один красный конверт с напоминанием о мероприятии, и через несколько часов Бахрам в сопровождении фонарщика Апу направился к причалу «Очко». Там, как всегда, дюжины лодок ждали своей очереди освободиться от груза и пассажиров, которые гурьбой кидались к затоптанным ступеням лестницы.
Что здесь было хорошо, так это почти полное отсутствие праздных гуляк и побирушек в вечно спешащей толпе, и человек, располагавший временем, мог спокойно отойти в сторонку и понаблюдать за происходящим, не опасаясь докучливых приставаний. Так поступил и Бахрам, пока Апу договаривался с лодочником.
Взирая на царящую вокруг суету, он припомнил себя двадцатидвухлетнего и свою первую поездку на остров Хонам, когда, не стыдясь собственной изумленности, во все глаза разглядывал изящные беседки с резными грифонами, ступенчатые клумбы и декорированные пруды, ибо даже не представлял, что на свете существует такая красота. Он вспомнил, с какой жадностью набросился на угощение, плененный незнакомыми ароматами и непривычными вкусами, как голова его поплыла от глотка рисового вина. Все вокруг казалось сном наяву: неужели это он, бедняк из Навсари, очутился в райском саду? И сейчас он бы охотно отдал весь свой опыт, свое знание жизни, чтобы хоть на мгновенье вновь испытать то чувство, превосходившее даже его удивление всеми окружавшими диковинами — ту ошеломительную радость от того, что нищий парень из индийской деревни сумел пробить себе дорогу в чудесный китайский сад.