аже не представляешь, милая Пагли, в каком радостном волнении я пребывал! Казалось, все благоприятствует нашей поездке: день выдался чудесный, лодка оказалась не ужасным кораклом с гарпиями, но сампаном под управлением добродушного старика. Правда, было тесновато, нам с Джаквой пришлось сидеть вдвоем на одной банке, и мы хватались друга за друга, когда лодка качалась на волнах. Но это лишь добавляло прелести нашей поездке, мы даже решили ее слегка продлить, немного прокатившись по реке. Мы уже миновали приметные вехи вроде песчаной косы Шамянь, Голландского форта и места казней, когда на берегу увидели огромную толпу, глазевшую на некое действо, происходившее на причаленной барже.
Подплыв ближе, мы поняли, что главный объект зрелища — человек, закованный в большую деревянную колодку. Проезжавший мимо лодочник сказал, что это сообщник злополучного Иннеса, он наказан за пособничество в контрабанде опия. Его, наверное, обезглавят, если Иннес не уберется из города!
Я полагал, карают лиходея под стать самому Иннесу, но вообрази, милая Пагли, мое смятение, мой ужас, когда я разглядел лицо обвиняемого. Это был не кто иной как Панхиква, прославленный купец, знаток цветов и ценитель сада!
Видеть его в таком положении — с колодкой на шее под взглядами тысяч зевак — было невыносимо, и я взмолился, чтобы меня поскорее доставили на Хонам. Увы, это оказалось невозможно. Вскоре мы встретили заслон, и нам сообщили, что по новым правилам для проезда на остров требуется особый пропуск. Пришлось вернуться в отель, где я узнал, что поездка все равно окончилась бы неудачей. В мое отсутствие приходил А-Мед с известием, что господин Чан отбыл по неотложному делу.
С тех пор о них ни слуху ни духу, что, в общем-то, неудивительно, ибо атмосфера в городе чрезвычайно тревожная. Иннес по-прежнему отказывается уехать, ежедневно появляются новости о грозных санкциях против него. Давеча возле фактории Бухта были расклеены листовки на китайском и английском языках. Я взял одну на память и не могу устоять перед искушением ее переписать, ибо тебя это наверняка заинтересует:
Третьего числа сего месяца чужеземного купца Иннеса застигли на месте преступления, когда он дерзко пренебрег законом, тайком доставив опий в Кантон. Нагло попирая указы императора, Иннес демонстрирует полное безразличие к собственной репутации. Такое поведение заслуживает всеобщего осуждения. Отныне мы отказываемся вести дела с этим человеком и не желаем терпеть его присутствие в нашем доме, о чем открыто и единодушно заявляем, дабы всякий здравомыслящий коммерсант был своевременно оповещен и предостережен.
Весьма грозное заявление, согласись? Но такого, как Иннес, даже этим не проймешь.
По мнению Задиг-бея, вся странность этой истории в том, что Иннес, конечно, действовал не один и мог бы переложить часть вины на подельников, однако он категорически отвергает все обвинения (хотя его взяли с поличным!), утверждает, что опий ему подбросили китайские таможенники (вот уж нелепица!), и заявляет о своей полной невиновности. Купеческая гильдия пребывает в жуткой растерянности. На бессчетных заседаниях принята уйма решений, но толку никакого, все зашло в тупик.
Однако выход из него еще можно найти. Мистер Модди, друг Задиг-бея, поведал, что купцы попросили Совет о секретной встрече с участием Иннеса, дабы предъявить обвинения ему в лицо. Они, видимо, надеются усовестить Торговую палату и подвигнуть ее на действия против нарушителя. Очень желательно, чтоб из этого что-нибудь вышло, ибо на реке все замерло полностью, и я не знаю, когда и как смогу отправить это письмо.
Бахрам полагал, что особое заседание Совета пройдет в Большом зале на первом этаже. Но оказалось, место собрания изменено: ввиду конфиденциальности встречи китайские купцы попросили, чтобы она состоялась в более обособленном помещении. Мистер Линдси решил провести ее в своей личной гостиной на третьем этаже, где располагались кабинеты и комнаты для переговоров и куда имели доступ только председатель, члены Совета да несколько человек из обслуги.
Еще в коридоре Бахрам услышал громкий возбужденный голос, доносившийся из гостиной:
— Нет, сэр, я не покину Кантон, и меня к тому не принудить! Позвольте напомнить, что я не член Палаты. Я вольный человек и не подчиняюсь гласу смертных. Зарубите себе на носу!
Бахрам замедлил шаг, узнав голос Иннеса.
Все это время он страшился встречи лицом к лицу с теми, кто мог засвидетельствовать его причастность к событиям в Бухте — Иннесом и Даваем. Последний предусмотрительно исчез (прошел слух, что он бежал из страны), а первого Бахрам не видел с того самого дня. На пороге гостиной он сделал глубокий вдох.
Теперь говорил Чарльз Кинг:
— Мистер Иннес, если вы и впрямь цените свободу, коей так похваляетесь, вы должны отдавать себе отчет в последствиях своих поступков. Неужто не видите, к чему привели ваши деяния? Не понимаете, что навлекли беду на Панхикву и, по сути, всех нас?
Из окон председательской гостиной, большой благоустроенной комнаты, открывался вид на озеро Белый Лебедь и Бэйцзян, северный рукав Жемчужной реки. Мраморную каминную полку украшали две роскошные фарфоровые вазы эпохи Мин, меж которыми приютилась пара лакированных табакерок. В дальнем конце комнаты члены Совета полукругом сидели перед камином, и только Уильям Джардин стоял, повернувшись спиной к очагу. Мистер Линдси еще исполнял обязанности председателя, но по поведению Джардина было ясно, что именно он ведет заседание. Холеное лицо его кривилось в усмешке, пока он слушал перепалку между Иннесом и Кингом.
— Нечего шить мне злосчастье Панхиквы! — крикнул Иннес. — В том виноваты мандарины. Я не в ответе за их тупость.
Все увлеченно внимали словесной баталии, и один только Дент заметил появление Бахрама. Он кивнул ему, показав на свободный стул между собой и Слейдом.
Бахрам уселся, и тут в своей бесстрастной размеренной манере в спор вступил Джардин:
— Чарльз, вы должны признать, что в чем-то Иннес прав. Китайцы, как всегда, устроили кавардак.
— Однако, сэр, нынешняя ситуация возникла исключительно из-за действий мистера Иннеса, — возразил Кинг. — И в его силах разрешить конфликт — нужно просто уехать. Учитывая все неприятности и неудобства, какие вызывает его присутствие, единственным разумным решением стал бы немедленный отъезд, не так ли?
Слова эти вызвали яростный отклик Слейда, уже давно ерзавшего на стуле:
— Нет! На кону не только судьба мистера Иннеса. Принципиально важен вопрос о полномочиях Палаты. Ни в коем разе нельзя допустить, чтобы она диктовала свою волю свободному предпринимателю, это стало бы недопустимым посягательством на наши права.
Слушая его, Дент энергично кивал и теперь заговорил сам:
— Позвольте мне быть предельно откровенным: если Палата намерена позиционировать себя как теневое правительство, я самым первым ее покину. Сей орган был учрежден для содействия коммерции. Его решения не имеют юридической силы, и чрезвычайно важно этот принцип сохранить. Иначе при всяком удобном случае китайцы будут пытаться использовать Палату, чтобы подчинить нас своей воле. Вот потому-то местные власти и попросили о нынешней встрече, и, по моему мнению, мы получили прекрасную возможность выступить единым фронтом в поддержку мистера Иннеса.
— В поддержку? — В голосе Кинга слышалось изумление. — Совершено преступление, но именем свободы мы станем его поддерживать?
— И тем не менее, Дент прав, — спокойно сказал Джардин. — Решения палаты не имеют юридической силы.
Чарльз Кинг потер виски.
— Позвольте вам, джентльмены, напомнить, что речь идет о голове Панхиквы. Всем нам он был добрым другом, и его коллеги по гильдии придут умолять нас сохранить ему жизнь. И что же, мы, как формалисты, им откажем?
— Ай, перестаньте! — отмахнулся Слейд. — Ради бога, избавьте нас от ваших турецких мелодрам! Не будь вы так зелены, вы бы вмиг поняли, что…
— Господа, господа! — вмешался Джардин. — Призываю вас к сдержанности. Возможно, мы расходимся во взглядах на это дело, но сейчас, конечно, не время и не место их высказывать.
В комнату вошел стюард и что-то шепнул ему на ухо. Джардин кивнул.
— Представители гильдии прибыли. Прежде чем их пригласят, хочу напомнить: какими бы ни были наши личные мнения, от имени Палаты выступит мистер Линдси, только он и никто другой. Надеюсь, это понятно?
Джардин всех обвел взглядом, остановив его на Чарльзе Кинге.
— Вот, значит, как? — Глаза Кинга сердито сверкнули. — Между собой вы уже все решили?
— И что, если так? — спокойно сказал Джардин. — Мистер Линдси председатель, он уполномочен говорить от нашего имени.
Кинг гадливо сморщился.
— Что ж, прекрасно. Давайте покончим с этим представлением. Пусть мистер Линдси говорит что хочет.
Когда в дверях появился стюард и возвестил о прибытии членов гильдии Ко-Хон, все поднялись. Делегацию из четырех купцов возглавлял старейшина Хоуква. Все они были в традиционных официальных одеждах: шарики и кисточки на шапках и цветные вставки на халатах отмечали их высокий ранг.
В иное время комнату огласили бы шумные приветствия обеих сторон, но сейчас делегация застыла на входе, лица купцов были строги и неулыбчивы, словно отдавая дань серьезности ситуации. Слуги расставили стулья в два ряда, развернутых друг к другу. Китайские купцы проследовали к ряду из четырех стульев и чопорно уселись, сложив на коленях руки, невидимые под широкими рукавами, легкое трепетание которых выдавало волнение их обладателей.
Без обычных предисловий и вступительных речей китайский толмач вручил бумажный свиток мистеру Линдси. Сломав печать, тот обнаружил послание на китайском, но переводчик Фирон был рядом, он принял свиток и скрылся в приемной.
Его не было добрых полчаса, и все это время в комнате царило молчание. Гости отвергли приготовленное для них угощение — взбитые сливки с вином и сахаром, пирожные, пирожки, шербет — и сидели неподвижно, глядя прямо перед собой. Чарльз Кинг попытался завязать беседу, но тотчас сник, видя суровые лица своих визави.