— Да уж, такая забава случается не каждый день! — хохотали моряки, окрыленные победой.
Изгнав неприятеля, толпа занялась трофеями: разломала деревянный крест, навес, стол и стулья, свалила обломки в кучу и, облив самогоном, запалила большой костер. Один матрос сорвал с себя рубаху и швырнул ее в огонь. Другой, подзуживаемый товарищами, туда же отправил свои штаны. Под аккомпанемент ритмичных хлопков в ладоши полуголые моряки пустились в пляс.
Победа, увенчавшаяся срывом казни, пьянила не меньше спиртного, жаркого костра и вопящей толпы. Нил, весь отдавшийся ликованию, не понял, почему новообретенные друзья-ласкары вдруг смолкли и, дернув его за рукав, прошептали:
— Палао, бхай, джалди… Валим, брат! Живо!
— Что случилось?
— Гляди, тьма китайцев… прут сюда…
Через мгновенье град камней обрушился на толпу. Один угодил Нилу в плечо и сшиб его с ног. Приподнявшись с земли, он увидел сотни горожан, хлынувших на майдан: они разламывали изгороди палисадников перед факториями и вооружались штакетинами. Человек шесть с дрынами уже бежали к нему. Нил вскочил и кинулся к ближайшей фактории, в кои-то веки порадовавшись малому размеру анклава — до входа было всего несколько шагов.
Он видел, что двери вот-вот закроют, но запыхался и даже не мог крикнуть, чтоб подождали. К счастью, кто-то его узнал и, придержав дверь, замахал рукой:
— Бхаго, мунши-джи, бхаго! Скорее, скорее!
На самом пороге что-то сильно ударило его в висок. Нил покачнулся и грянулся оземь.
Очнулся он в своей каморке, на своей кровати. В голове бухало — сказались выпивка и удар. Над ним стоял Вико со свечкой в руке.
— Как вы, мунши-джи?
— Ужасно.
Нил попытался сесть, но голову заломило сильнее, и он откинулся на подушку.
— Который час?
— Половина восьмого вечера. Вы все пропустили, мунши-джи.
— Что — все?
— Бунт. Знаете, они чуть не прорвались в фактории. Таранами ломали двери.
— Никто не погиб?
— По-моему, нет. Но вполне мог. Кое-кто из саибов взялся за оружие. Вообразите, что было бы, если б они начали стрелять в толпу. К счастью, полиция прибыла раньше и в считаные минуты очистила майдан. И вот, когда буча улеглась, кто же появился?
— Кто?
— Британский представитель капитан Эллиотт. Он как-то узнал о беспорядках и с отрядом сипаев и ласкаров примчался из Макао. Если б толпа еще не разошлась, его люди, наверное, открыли бы огонь, и тогда неизвестно, чем бы оно все обернулось. Слава богу, к тому времени кавардак закончился.
— И что сделал капитан Эллиотт?
— Созвал митинг и выступил с речью, что ж еще? Мол, ситуация выходит из-под контроля, и теперь он самолично проследит, чтобы английские шлюпки не доставляли опий в Кантон.
— Вон как? — Нил медленно сел и потрогал забинтованную голову. — А как сет-джи? С ним все хорошо?
— Да, вполне. Он отправился в клуб на ужин с мистером Дентом и мистером Слейдом. На улицах тихо. Если б не поломанные изгороди да битое стекло на площади, вроде как ничего и не было.
— Все, как я предсказывал. — Дент мрачно уставился в тарелку. — Вместо защиты наших свобод капитан Эллиотт намерен объединиться с мандаринами и лишить нас прав. Его сегодняшняя речь не оставляет в том никаких сомнений.
Возник стюард с подносом, готовый подать йоркширский пудинг. Бахрам не любил это блюдо, однако заметил, что его нынешний вариант, пышный, исходящий паром, заметно отличается от обычного размоклого месива.
Нынче клубная челядь была услужлива как никогда, словно искупая вину за давешние беспорядки. Перед ужином стюард шепнул Бахраму: зная его любовь к маканезским кушаньям, он приберег нечто необычное — хрустящие дольки сушеной трески, осьминога на гриле и рис с жареной уткой. Бахрам обрадовался, но сейчас, глядя на горку риса, увенчанную сочными кусками утки, обжаренной до цвета красного дерева, почувствовал, что потерял интерес к еде.
А вот аппетит Слейда последние события, похоже, только разожгли — редактор жадно расправлялся с огромным ростбифом.
— Да уж, немыслимое позорище! — проговорил он с набитым ртом. — Это вопиющий кошмар, что капитан Эллиотт выступает с подобными заявлениями. Сдается, он метит на должности полицмейстера и главного таможенника Поднебесной!
— И заметьте, он вводит ограничения именно для английских торговцев, — подхватил Дент. — Уму непостижимо!
— Это лишний раз доказывает, что он ни черта не смыслит в сложившейся ситуации, — сказал Слейд. — Эллиотт понятия не имеет, что так называемую контрабанду начали американцы. Ведь первые шлюпки с опием отвалили от бостонской шхуны «Коралл», верно?
— Да, так и было!
— И потом, капитан Эллиотт не имеет полномочий на подобные экстравагантные заявления от нашего имени. Англия и Китай не заключали никаких дипломатических конвенций. Следовательно, он присвоил себе консульское право, коим не обладает.
— Возмутительно! — Дент яростно тряхнул головой. — Человек, получающий жалованье из наших налогов, пытается навязать нам, свободным торговцам, скверные китайские правила.
Бахрам, сидевший лицом к окну, заметил ярко освещенные цветочные лодки, появившиеся на подернутом туманом озере Белый Лебедь; на одной, что была ближе других, он углядел развалившихся на подушках мужчин и девушек, перебиравших струны музыкальных инструментов. Идиллия, словно нынче ничего не случилось, словно весь переполох лишь привиделся во сне.
Но и днем, глядя из окна конторы, Бахрам не мог поверить, что все это происходит наяву: на майдане установили виселицу, чтобы казнить какого-то бедолагу. Ощущение нереальности усилилось, когда появилась привязанная к стулу жертва. В какой-то момент человек этот взглянул на факторию; спутанные волосы скрывали его лицо, но, казалось, распахнутые глаза несчастного смотрят прямо на Бахрама. Он вздрогнул и отпрянул от окна, а когда снова посмотрел на площадь, там уже полным ходом шла стычка, приговоренный и палачи исчезли.
— Что стало с тем человеком, которого собирались удушить? — вдруг спросил Бахрам, перебив редактора. — Его отпустили?
— Ну уж нет, он лишь получил отсрочку на часок-другой, — сказал Слейд. — Потом его доставили к месту казней и быстренько укокошили.
— Бедняга, — покачал головой Дент. — Мелкая сошка, маклак, каких здесь сотни.
Бахрам снова посмотрел в окно: деревенская свадьба на другом берегу озера запускала фейерверк, и казалось, будто взлетавшие шутихи чертят дуги одновременно в небе и на зеркальной глади воды. Любуясь этим зрелищем, Бахрам припомнил давнюю ночь, когда они с Чимей лежали рядышком в лодке, будто зависшей в сияющем световом шаре; он тогда достал из кармана все серебро и высыпал монеты в ее ладони, а она засмеялась: «Мистер Барри платить Давай тоже».
Вид озера стал нестерпим. Бахрам опустил взгляд в тарелку и увидел, что нетронутая еда покрылась застывшим утиным жиром. Он отодвинул стул и поднялся.
— Прошу прощенья, господа, что-то мне неможется. Я, пожалуй, пойду.
— Что, не дождетесь десерта и портвейна? — спросил Слейд.
— Как-нибудь в другой раз, — улыбнулся Бахрам.
— Разумеется. Выспитесь хорошенько, и аппетит вернется.
— Всенепременно. Доброй ночи, Ланселот. До свиданья, Джон.
— Спокойной ночи.
Бахрам сбежал по лестнице и, запахнув чогу, вышел во двор Палаты, где по привычке огляделся, высматривая фонарщика Апу. Обычно Вико или кто-нибудь из слуг присылали его встретить хозяина, однако ввиду недавних событий Бахрам не удивился, обнаружив пустой двор.
Не мешкая, он вышел из ворот датской фактории и оказался на майдане, затянутом густым туманом с реки. Берег уже был не виден, освещенные окна факторий читались размытыми пятнами.
На другой стороне озера еще взлетали шутихи. Туман создавал необычный эффект: огоньки взорвавшейся ракеты как будто застывали в его щупальцах. Очередная их россыпь высветила человеческую фигуру шагах в десяти впереди. Лица Бахрам не видел, но узнал приметную походку.
— Давай!
Ответа не последовало. Искры погасли, туман потемнел. Однако вспышка новой ракеты опять явила того человека.
— Давай! — громче позвал Бахрам. — Привет! Почему не хотеть говорить с мистер Барри?
Опять никакого ответа.
Бахрам ускорил шаг, но тут из туманной пелены донесся голос Вико:
— Патрон, вы где?
Бахрам обернулся и увидел дрожащее пятно фонаря.
— Я здесь, Вико!
— Стойте там. Подождите меня.
Бахрам остановился, через минуту в тумане проявилось лицо Вико, освещенное фонарем.
— Я решил вас встретить, патрон. Нынче все фонарщики попрятались, а туман-то густой, как вы, думаю, без света. Шел к Палате и услыхал ваш голос. С кем вы разговаривали?
— С Даваем.
— С кем? — вытаращился Вико. — С кем, вы сказали?
— С Даваем. Он шел впереди меня. Ты его не видел?
— Нет, патрон. — Вико взял хозяина под руку и повел к дому. — Но это был не он. Вы обознались.
— Что ты выдумываешь? — удивился Бахрам. — Я уверен, что видел Давая. Он был чуть впереди.
Вико покачал головой.
— Нет, патрон. Вы обознались.
— Да что ты заладил! Говорю же, это был Давай.
— Вы не могли его видеть, — мягко сказал Вико. — Мы думали, он сбежал, но, оказывается, его арестовали.
— Вот как? — Бахрам почесал бороду. — И, выходит, отпустили? Иначе как он здесь очутился?
Вико остановился.
— То был не он, патрон. Давай мертв. Это его собирались казнить на майдане. Власти объявили имя осужденного — Хо Лао-кин. Помните, так назвался Давай. После бучи его отвезли на место казней. И там удавили.
Часть третьяКомиссар Линь
13
4 января 1839!!
Такого, милая Пагли, еще не бывало, чтобы я начал письмо в одном году, а закончил в следующем! Но что ж тут поделаешь, если движение на реке замерло полностью? Однако нынче утром прошел слух, будто скоро запрет снимут, и я, вспомнив о своем недописанном письме, достал эти страницы из ящика стола, где они покоились с 12 декабря.