В любом случае, ваше Пагличество, вам надо поспешить!
В зал заседаний Бахрам вошел одним из последних. Мистер Уэтмор уже занял председательское кресло; одетый, как всегда, с иголочки, выглядел он, однако, усталым, а помятое лицо его странно подергивалось, словно в гримасах.
Бахрам сел на свое обычное место и, отметив соседний пустующий стул, шепотом спросил Слейда:
— Где Дент?
Редактор пожал плечами:
— Видимо, какие-то неотложные дела, ибо опаздывать не в его правилах.
Подождав еще минуту-другую, Уэтмор велел затворить дверь.
— Жаль, что мистер Дент отсутствует, — начал он, — однако ждать больше не можем, времени у нас мало, и все вы, конечно, хотите узнать о результатах визита в Консу. Прошу прощения, если я злоупотребил вашим терпением, но, как вы поймете, перед нашей встречей требовалось сделать перевод кое-каких документов. Сейчас я их распространю, только сперва дам краткий отчет о вчерашнем событии. В Консу нас встретили наши добрые знакомые из китайской гильдии — Моуква, Панхиква, Минква, Пуанкхеква и другие. Все они, замечу, пребывали в чрезвычайном волнении, близком к панике. Надеюсь, мистер Кинг это подтвердит.
Чарльз Кинг, сидевший на другом конце стола, тоже выглядел измученным, однако голос его был чист и тверд:
— Я имел несчастье посмотреть в глаза людям, охваченным смертельным страхом. Не передать, господа, как тяжело видеть его на лицах наших старых друзей, которые нас обогатили, не раз приглашали на трапезы и обеспечили комфортом.
Отзвук этих слов еще не угас, когда отворившаяся дверь впустила Дента.
— Ради бога, джентльмены, простите за опоздание.
— Вы очень вовремя, мистер Дент, — сказал Уэтмор. — Вас наверняка заинтересует документ, который я собираюсь огласить. — Он взял лист и оглядел присутствующих. — Это указ имперского комиссара, направленный в гильдию Ко-Хон. Именно это послание посеяло ужас в душах наших друзей. Я думаю, господа, вам следует с ним ознакомиться. Вы позволите?
— Что ж, прочтите.
— Ладно, давайте послушаем.
— «Опий льется потоком, отравляющим всю империю, однако купцы гильдии по-прежнему ручаются за чужеземцев огулом, заявляя, что корабли их свободны от зелья. Не спят ли купцы беспробудным сном? Не про них ли сказано „Воруя колокольчик, затыкают себе уши“? Основатели гильдии, люди состоятельные и знатные, до такого никогда не опустились бы, а все вы себя замарали. Клянусь, я сгораю от стыда за нынешних членов гильдии, которых, похоже, не интересует ничто, кроме наживы.
Моя главная цель — полное истребление опийной торговли, и посему я отдал распоряжение чужеземцам сдать весь опий, какой имеется на их судах, превращенных в склады отравы. Я призвал их подписать обязательство, изданное на китайском и иных языках: отныне и навеки они прекратят доставку опия в Китай, а ежели кто дерзнет, вся его собственность будет конфискована. Гильдии Ко-Хон вменяется в обязанность донести до сведения иноземных торговцев мои приказы во всей их категоричности. Во имя высокой цели вам, купцам гильдии, надлежит действовать энергично. На сдачу груза и подписание обязательства отпущено три дня. Промедление или неуспех в поставленной задаче будут расценены как сговор с иноземными преступниками, и тогда я, Верховный комиссар, безотлагательно подам ходатайство о вынесении смертного приговора и казни двух членов гильдии. Потом не говорите, что вас не уведомили вовремя».
По залу прокатился оторопелый ропот. Бахрам решил, что ослышался:
— Вы сказали «казни», мистер Уэтмор?
— Да, мистер Модди.
— То есть, если мы не сдадим груз и не подпишем обязательство, двух китайских купцов отправят на виселицу? — спросил Линдси.
— Нет, сэр, их не повесят, но обезглавят. Наши друзья Хоуква и Моуква уверены, что они первые в очереди.
Все за столом дружно ахнули.
— Никакого сомненья, этот комиссар Линь — чудовище, — сказал Бернэм. — Лишь безумец настолько не ценит человеческую жизнь, что двух людей этак запросто предаст смерти.
С другого конца стола раздался голос Кинга:
— Неужели, мистер Бернэм? Весьма похвально, что вы так печетесь о человеческой жизни. Но позвольте спросить: почему ваша забота не распространяется на тех, кого вы подвергаете опасности опия? Вы не осознаете, что, доставляя его, всякий раз приговариваете сотни, а то и тысячи людей к смерти? Вы не считаете свое поведение чудовищным?
— Нет, сэр, — хладнокровно ответил Бернэм. — Ибо не моя подпись стоит под приговором тем, кто ублажает себя опием. Вердикт выносит иная, незримая мощная сила, имя которой свободный рынок, то бишь дух вольности, божественное дуновение.
— И вам хватает совести называть себя христианином! — вскипел Кинг. — Нет большего идолопоклонства, чем представлять рынок соперником Всевышнего!
— Господа, господа! — Уэтмор постучал по столу, призывая к порядку. — Не время для богословских дебатов! Мы должны рассмотреть ультиматум, и не забудьте, что на кону человеческие жизни.
— А что тут обсуждать? — пожал плечами Бернэм. — Раз комиссар Линь — чудище и безумец, то с ним не сговоришься.
Уэтмор хотел ответить, но его опередил редактор Слейд:
— Вот тут мы с вами расходимся, Бернэм. На мой взгляд, он ни то, ни другое, а просто чрезвычайно хитрый мандарин. Комиссар хочет нас запугать, чтоб затем похваляться своими подвигами и заработать очередной шарик на шапку. Я не верю ни в его грозность, ни в ужас, который изображают наши друзья из Ко-Хон. Мне совершенно ясно, что они заодно с комиссаром и разыгрывают маленький спектакль: надели маски страха, рассчитывая заполучить наш товар даром. Подобным фарсом нас потчуют не впервой. Не стоит покупаться на заурядную китайскую уловку.
— И что вы предлагаете? — спросил Бернэм. — Каков ваш план?
— Я предлагаю держаться твердо, продемонстрировав им нашу непреклонность. Как только китайцы это увидят, Хоуква и Моуква скоренько все уладят: сунут в лапу одному, подмажут другого — и дело с концом. Они останутся при головах, а мы — при своем товаре. Но если дадим слабину, потеряем всё, сейчас самое главное проявить принципиальность.
— Вот как? — изумился Кинг. — И какие же принципы лежат в основе контрабанды опия?
— Похоже, сэр, вам нравится быть незрячим! — Бернэм грохнул кулаком по столу. — Свобода и право — это ли не принципы, которые обеспечивают возможность вольным людям вести дела без оглядки на всяких тиранов?
— По этой логике, сэр, всякий душегуб оправдает свои действия естественным правом. Если ваша хартия свобод несет смерть и горе неисчислимой массе людей, она не что иное, как лицензия на убийство.
Кинг и Бернэм вскочили, испепеляя друг друга взглядами. Уэтмор вновь забарабанил по столу:
— Прошу вас, господа! Я вынужден напомнить: дело срочное, некогда вести абстрактные дискуссии. Время поджимает, и оттого мы с мистером Кингом взяли на себя смелость набросать черновик нашего ответа комиссару.
— Да неужели? — усмехнулся Дент. — Спору нет, вы славно потрудились, Уэтмор. И что же там сказано?
— Если коротко, мы извещаем Верховного комиссара о готовности выполнить его требования, но с некоторыми оговорками.
— Вон как! — Губы Дента сошлись в нитку. — То есть вы с дружком Чарли состряпали бумагу от нашего имени, ни с кем не посоветовавшись? И ручаетесь положить конец торговле, существовавшей еще до нашего рождения, принесшей несметное богатство вам и вашим приятелям, не исключая мистера Джардина?
Имя это смутило Уэтмора, голос его задрожал:
— Разумеется, в письме говорится, что прежнюю позицию китайских властей отличала двойственность, способствовавшая убеждению в скорой легализации опийной торговли. Однако слово и дело комиссара отметают все имевшиеся сомнения. Теперь нет повода мешкать с ручательством, которого он требует.
— Да ну? — медово переспросил Дент. — А как мы поступим с кораблями, что стоят у Гонконга и других островов? Безропотно опустошим их трюмы и сдадим груз?
— Вовсе нет. Письмо разъясняет, что нам принадлежат суда, но не содержимое трюмов. Груз — собственность инвесторов из Бомбея, Калькутты и Лондона. Сдать его нельзя, но можно отправить корабли обратно в Индию.
Для Бахрама это было наихудшим вариантом.
— Как — отправить обратно? — вскричал он. — А известно ли вам, мистер Уэтмор, что в Бомбее из-за невиданного урожая сырца опийные цены рухнули? Куда мы денем груз? Кто его купит? Вернуться в Индию равносильно краху.
Бахрам оглядел собрание, заметив, как сощурились торговцы. Он уже давно усвоил, что в английском языке для них нет ничего страшнее слова «крах», и не преминул сгустить краски:
— Мы-то — ладно, мы люди состоятельные и уж как-нибудь справимся. Но что будет с теми, кто беднее? О них вы подумали? О тех, кто вложил в груз все свои сбережения. Что ждет их?
— Вот именно! — крикнул Слейд. — Похоже, кто-то шибко расчувствовался из-за фантазии, в которой пролилась китайская кровь, и не видит последствий от сдачи груза. Кинг и Уэтмор так сопереживают страданиям китайцев, что охотно поступятся всей опийной торговлей. А ничего, что в этом случае многим торговцам уготованы разорение и нищета? Судьба изгоев, долговая яма, прозябанье в богадельне, а то и голодная смерть?
— Ай, бросьте! — перебил его Кинг. — Надо же, наскребли последние крохи, и теперь их ждет долговая тюрьма! Неужто человек на краю бедности станет вкладывать свои гроши в торговлю опием? Уж я-то знаю, этим занимаются лишь те, кто имеет свободный капитал, и потому богадельня им грозит не больше, чем нам с вами. В том-то и мерзость этой торговли — ради наживы кучка богачей готова жертвовать миллионами жизней.
— Ну так я и думал! — всплеснул руками Слейд. — У мистера Кинга сердце изболелось по друзьям из Поднебесной, однако он совершенно равнодушен к страданиям своих собратьев. Но почему же он так стремится ввергнуть их в беду? Ответ прост! Потому что на приватной встрече Хоуква сказал: если не уступите, я лишусь головы. Но он прожженный делец и ради своей выгоды скажет что угодно.