Давеча власти приступили к уничтожению сданного опия, и Чарли был среди немногих иноземцев, допущенных наблюдать за событием. Он подробно описал мне сию картину, и я так проникся его рассказом, что решил запечатлеть все происходившее на холсте и уже сделал несколько набросков, горячо одобренных Чарли.
Акцию устроили в прибрежной деревеньке, которая расположена в болотистой лощине, изрезанной ручьями и окруженной рисовыми полями. Ящики с опием складировали на размеченной площадке, от которой прорыли канавы к реке. Во избежание хищений была установлена круглосуточная охрана, а всех рабочих обыскивали на входе и выходе.
Ящики прибывали день за днем, и наконец число их достигло двадцати тысяч трехсот восьмидесяти одного. Общая стоимость сего груза просто невообразима — чтобы его выкупить, говорит Задиг-бей, нужны тонны серебра! (Представляешь ли ты, милая Пагли, курган из серебряных слитков? В голове не укладывается, что весь этот опий собирались продать за один торговый сезон!)
Но вот наступает день, когда комиссар дает команду приступить к уничтожению огромной горы ящиков. Как ты думаешь, чем он занят накануне акции? Вообрази, он сочиняет стихотворную молитву, в которой просит бога моря уберечь обитателей глубин от яда, что вскоре на них прольется.
В установленный час комиссар усаживается в возведенном павильоне и дает отмашку начать работу. Вскрывают ящики, разбивают футляры; перемешанный с известью и солью опий сбрасывают в канавы с водой, затем поднимают шлюзы, позволяя образовавшемуся раствору стечь в реку. Труд тяжелый — за целый день пятьсот рабочих успевают ликвидировать не больше трех сотен ящиков.
Вот такую картину видит Чарли. Комиссар приглашает его к себе в павильон. Это их первая встреча лицом к лицу, и Чарли удивлен тем, что комиссар вовсе не таков, каким его изображают недруги: он невысок и весьма тучен, однако чрезвычайно подвижен и выглядит моложе своих лет; холеное полное лицо его украшено жиденькой бородкой, взгляд темных глаз пронзителен. После обмена любезностями он спрашивает, кого из китайских купцов Чарли считает самым честным. Тот медлит с ответом, и комиссар заходится смехом.
Может получиться великолепное полотно, правда? Я думаю назвать его «Комиссар Линь и опийная река».
Чарли был в восторге от зрелища, в котором зелье, как он выразился, предназначенное служить топливом для похоти и безумия в борделях сотен городов, превращается в прах. Но к радости его примешивалась ужасная горечь, ибо он понимал, что век комиссарской победы недолог: флотилия английских и американских боевых кораблей уже взяла курс на Китай, а в исходе войны, случись она, сомневаться не приходится. Чарли настолько встревожен, что написал большое письмо капитану Эллиотту. По-моему, это прекрасный образчик эпистолярного жанра, и я, завзятый копиист, не удержался от того, чтобы переписать несколько абзацев (листки эти я вложу в конверт с моим письмом).
Чарли часто впадает в уныние, ибо, на его взгляд, грядут великие потрясения. Так оно или нет, я не знаю, да и мне, если честно, все равно. Я считаю, нужно жить моментом. Согласись, милая Пагли, такое бывает редко, чтобы два хороших человека противостояли ополчившимся силам зла.
Как всегда, я грешу многословием, однако не могу закончить это письмо, обойдя молчанием одну большую странность, случившуюся на прошлой неделе.
Как-то утром на пороге дома был обнаружен адресованный мне ярко-красный конверт, в каком здесь обычно присылают приглашения. Письмо на английском исходило (либо претендовало на это) от господина Чана (или А-Фея, как тебе угодно). Вот что в нем сказано:
«Дорогой мистер Чиннери, по неотложному делу я должен покинуть город и не знаю, когда вернусь. Жаль, что так вышло, ибо я приготовил для вас прелестные цветы. Правда, среди них нет золотистой камелии, ибо сего растения НЕ существует. Его выдумал Уильям Керр. Как и многое другое, что приписывают Китаю, это ФИКЦИЯ. Мистификация Керра преследовала единственную цель — побольше выкачать денег из спонсоров. Картинки нарисовал художник Аланцае, а Керр подсказал ему ботанические детали. Я это знаю, потому что служил садовником у матери художника, рекомендовавшей меня Керру. Я бы очень хотел сам поведать обо всем этом мистеру Пенроузу, да вот теперь не уверен, выпадет ли случай. За сим прощайте, Ленни Чан (Линьчон)».
Ей же ей, милая Пагли, я не знаю, как это понять, и даже не буду пытаться. Все это чрезвычайно странно, хотя для Кантона, наверное, обычно.
Цветы и опий, опий и цветы!
Парадоксально, что сей город, впитавший в себя изрядно мирового зла, в ответ одаривает красотой. Читая твои письма, я поражался числу растений, преподнесенных им миру: хризантемы, пионы, тигровые лилии, глицинии, рододендроны, азалии, астры, гардении, бегонии, камелии, гортензии, примулы, нандина, можжевельник, кипарис, чайные розы плетистые, розы многолетние и многое другое. Будь моя воля, я бы предписал всем садовникам на свете помнить, что их цветочное богатство досталось им от щедрот сего многолюдного, зловонного, шумного, сластолюбивого места под названием Кантон.
Когда-нибудь забудут всё — Город чужаков и его «дружбы», опий и «цветочные лодки», и даже, наверное, картины (вряд ли кто-нибудь любит здешние творения (и их авторов) больше меня, а многих вообще воротит от сего незаконнорожденного искусства, не китайского и не европейского целиком).
Все канет в забвение, а вот цветы Кантона останутся, правда же, милая Пагли?
Они бессмертны и будут цвести вечно.
Чарльзу Эллиотту, эсквайру и прочая.
Почти сорок лет британские торговцы, поощряемые Ост-Индской компанией, вели торговлю в ущерб основным законам и главным интересам Китайской империи. В результате валюта страны обесценена, чиновники коррумпированы, множество жизней загублено. Сия торговля стала дурным предзнаменованием правительственных замешательств, привнесла плаху и темницу в уложение о наказаниях, а в сердцах обычных людей породила страх лишиться имущества, достоинства, чести и счастья. Все сословия, от императора на троне до бедняка в лачуге, ощутили ее жало. Мы часто видим, как ее жертвами становятся представители низших классов, но государственные бюллетени свидетельствуют, что она оставила свою мету бесчестья и гибели даже на императорской родне.
Справедливость не позволяет счесть усилия, предпринятые китайцами для обуздания чинимого им зла под маской дружбы, поводом для еще большего растерзания страны. Практическая сметка не велит жертвовать законной доходной торговлей с Китаем, бросая ее на алтарь зловредной коммерции. И тем громче призыв воздержаться от применения силы в неправедной схватке не с китайскими правителями, но с их народом. Как ни мощна Великобритания, у нее нет морального права подвергать опасности жизнь населения в три-четыре миллиона.
Опийная торговля опорочила Господа в глазах язычников много успешнее любых иных набегов во все времена. «Текучая отрава», «мерзкая грязь», «страшная напасть от чужаков» — эти и сотни других имен получил опий на языке сей империи. Чужеземное зелье ославило себя повсеместно, а нравы его поставщиков оставили о себе память в каждом китайском селении.
Как так вышло, что Мальва, Бихар и Бенарес стали главными производителями опия? Почему огромные земельные пространства, прежде занимаемые иными культурами, ныне отданы маку? Отчего посевные площади его, и так уже безмерные, быстро увеличиваются?
Опийная торговля — детище Ост-Индской компании, порожденной британским государством. Индийские доходные статьи, включая означенную торговлю, неизменно одобряются парламентом. Производство и сбыт, как неотъемлемое звено цепи, высочайше одобрены для одной страны и запрещены для другой. Английский купец получил добро высшего законодательного органа на продажу товара Ост-Индской компании. На его стороне симпатия и пример власти, и какое ему дело до возбранений, исходящих от странных и гадких деспотов, что управляют Китаем? Введенный в заблуждение парламентом, он укрепляется в своей позиции, видя, что общество безмолвствует. Это ли не повод уведомить английский народ, что в человеколюбии он уступает китайцам? Не пора ли христианам откликнуться на действия язычников, взбунтовавшихся против дьявола-искусителя? Мой старинный друг, владеющий китайским языком, сказал: «О зелье я говорил с сотнями людей, и никто не выступил в его защиту или оправдание». Жертвы опия не находят слов в его пользу. В Англии всякого приветит богатая лицензированная пивная, а китайский курильщик опия, мучимый виной и стыдом, ищет потайной уголок.
Подсчитано, что произведенный опий измеряется восьмьюдесятью тысячами ящиков. Из сего громадного числа явствует, что возделывание индийского мака должно быть прекращено повсеместно и немедленно. Земли, захваченные сим губительным растением, надлежит вернуть культурам, не наносящим вреда человеческой жизни, добродетели и счастью.
Известно, что потребление зелья уже стало привычкой нездоровой части западного общества. (В Великобритании его торговый оборот за 1831—32 гг. составил двадцать восемь тысяч фунтов.) Если так пойдет дальше, во что превратится нация через одно-два поколения?
Спору нет, нынче Провидение устанавливает наиважнейшие связи посредством национальных вкусов. Вот так, к примеру, любовь к чаю сплотила Англию и Китай. Однако следует помнить: то же самое Провидение, что использует сии особые предпочтения для дружеских уз, может применить их для общественной экзекуции. Да не случится того, что подобная кара — рикошет порока в соблазнителя — ожидает западные государства в их торговле с Китаем.
Да пребудут божественная истина и мощь в каждом нашем усилии приблизить царство всеобщего согласия и вольности, но эра сия должна стать ровесницей времени, когда «не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».