Через несколько секунд он уже обнимал Дарью.
— Дашка, а ты, мне кажется, подросла за это время.
Дарья, только что счастливо смеявшаяся, неожиданно захлюпала носом.
— Наверное, когда мне будет семьдесят лет, для тебя я по-прежнему буду оставаться Дашкой…
— А как ты считаешь? Ты все равно будешь моей младшей сестрой. Млад-шей. И другого не дано.
— Ладно. — Дарья потянулась к псу. — Серый, Серый… Преодолел расстояние в пять с половиной тысяч километров и прибыл сюда. Ах, Серый!
Серый изловчился, лизнул Дарье руку.
Следом с Широковым обнялся Дарьин муж — коренастый, гладко выбритый мужчина с широко расставленными внимательными глазами. Кем он доводился Широкову — зятем, деверем, свояком, шурином, еще кем-то, Широков не знал (в этих родственных определениях, в том, кто есть кто, можно было запутаться), звали его Сергеем Ивановичем, и Сергей Иванович Половцев сразу понравился Широкову.
Работал Сергей Иванович, как уже знал Широков, на одном из местных заводов, занятом ремонтом техники. Впрочем, заводов в Сковородино — раз-два — и обчелся, а Сергей Иванович мог, как объяснила Дарья, работать где угодно — мог сконструировать робота, бензиновые сани, способные ходить на большой скорости по мху, из деталей, найденных на свалке, построить «самобежную коляску», и она ни в чем не уступит заводскому автомобилю заморского производства. В общем, руки у Сергея Ивановича были золотые, и голова тоже была золотая.
А вот девочки при виде родственника несколько оробели, сделали книксен и смутились. Широков сам потянулся к ним, обнял.
Теперь это была его семья…
Машина у Сергея Ивановича была самодельная, из разряда уже упомянутых «самобежных колясок»: на очень прочном, специально укрепленном шасси стояла выкрашенная в серый цвет коробка — кузов от «рафика», старого автомобиля советской поры, выпускавшегося в Латвии… Получился очень даже приличный микроавтобус, на котором удобно было выезжать на Невер всей семьей — играть в волейбол, варить уху, рыбачить, просто дурачиться, жарить шашлыки и зачарованно смотреть на огонь костра…
Началась жизнь в Сковородино.
Она здорово отличалась от жизни, которую Широков вел в благословенном южном городе, насквозь пропахшем воблой, хурмой и спелыми абрикосами — в Сковородино таких запахов не было.
В лучшем случае могло пахнуть апельсинами, привезенными из Китая или Марокко, — причем вкусно пахли не сами плоды, а шкурка, содранная с них.
На удивление быстро Широков устроился на работу — начальником охраны строительной организации широкого профиля, занятой возведением объектов в зоне вечной мерзлоты — начиная от высотных зданий, мостов, тоннелей, кончая прокладкой железнодорожных путей… Фирма была крупная. Помог попасть в нее начальник местного погранотряда — полковник, вместе с которым Широков учился в академии, правда, на разных курсах… Но это ныне ничего не значило, сейчас они были равными — срабатывали законы ученического, курсантского братства. Законы хоть и не были написаны пером, а считались крепче писаных.
На следующий день после поступления на работу Широков получил в свое распоряжение уютную, облагороженную новой мебелью служебную квартиру и, чтобы не стеснять Дарью с Сергеем Ивановичем, переселился в нее.
Дарья сильно возражала, ей хотелось, чтобы брат находился рядом, но Широков упрямо настаивал на своем, и Дарья уступила.
— Только обещай, что обедать и ужинать будешь у нас.
Широков пообещал. Но одно дело — обещать и другое, совсем другое — выполнить эти обещания. Работа — штука такая, что может не только не дать пообедать или поужинать, может лишить и завтраков. И надолго.
Серый тоже оказался при деле, которое ему было понятно, и он относился к нему готовно: испокон ведь веков собаки были призваны охранять человека, имущество, отпугивать, облаивать воров и всегда выполняли эту работу прилежно и охотно…
В общем, все было довольно быстро расставлено по своим местам, вещи и бумаги разложены по полкам, и Широкову это понравилось. В работу он вошел быстро, и жизнь потекла дальше.
Ну, словно бы кто-то свыше, управляя всеми нами с небес, помогал ему…
Невер — река холодная, норовистая, рыбы здесь водится хоть и не столько, сколько на юге, но рыба есть, при случае можно было изловить ленка, охотно клевал и хариус.
Конечно, такой рыбы, как на Амуре, здесь не найдешь — в тех водах ловили даже калугу, а калуга — рыба такая, что запросто может потянуть на тонну живого веса.
Как-то на работу к Широкову заскочил Сергей Иванович, раскрасневшийся, подвижной, чем-то здорово возбужденный.
— Слушай-ка, Алексеич, — сказал он, — наши на Невер выезжали — с хорошим уловом вернулись.
Широков умел загораться, — загорелся и сейчас, — улыбнулся во все зубы, которые у него сохранились, потер руки азартно:
— А что, Сергей Иванович, смазывай у машины педали, в понедельник можем съездить на рыбалку.
— А в воскресенье?
— Воскресенье у меня — самый рабочий день, по воскресеньям больше всего воровства происходит.
— М-да. — Сергей Иванович крякнул досадливо, что-то прикинул про себя и проговорил неожиданно довольным голосом: — А чего? Можно в конце концов и в понедельник, — хитро прищурил один глаз и добавил: — Я могу перестроить график и в понедельник выйти в ночную смену, а день отдать рыбалке. Все, решено: утром мы выезжаем на Невер. Так что готовься. И Серого готовь.
— Я уже готов, а Серый… Серый был готов еще вчера.
Сергей Иванович не выдержал, засмеялся, смех был легким, раскрепощенным — хороший человек все-таки жил на белом свете, Сергей Иванович Половцев…
Выехали всей командой — Дарьино семейство в полном составе и Широков.
Весна на холодных землях наступает стремительно, скудные, глинистого цвета плешины покрываются веселой яркой травой, следом, в один-два дня распускаются нехитрые, но так здорово греющие всякую остывшую душу цветы.
В глазах рябит от несмети ярких желтых, лиловых, белых, оранжевых, голубых цветов, им радуются все — и люди, и звери, и птицы, и домашние животные — нет таких существ, которые были бы к появлению весенних цветов равнодушны.
Сравнить буйное неверское цветение можно было разве что только с апрельской пустыней Кара-Кум, когда после коротких дождей вдруг оживали угрюмые опасные барханы — сквозь песок проклевывались алые маки, желтые пустоножки, белые, будто сотканные из папиросной бумаги козероги, на солнце безбоязненно выползали змеи и гибкие проворные ящерки, хамелеоны, зубастые, по-гадючьи громко шипящие вараны…
Сергей Иванович ловко, одной рукой вел машину и, не узнавая скудные места, преобразившиеся внезапно, словно бы по приказу доброго волшебника, восхищенно вскрикивал:
— Это надо же! Смотрите, маки вылезли! Раньше в этой зоне никогда не росли маки, а сейчас… Чудеса-а-а…
Через несколько минут вновь звучал его радостный голос:
— Смотрите, какая огромная куртина подснежников!
В низине, кое-где еще сохранившей следы снега, сырой, пока еще не поросшей травой, густо, переплетаясь друг с другом, росли подснежники — огромная куртина, точно посередине разделенная слабым ледяным ручейком, искрящимся на солнце.
— Надо же, сколько подснежников! Я никогда не видел их так много! — Сергей Иванович, едва сдерживая восторг, вскидывал руки над кругом руля.
— Сереж, ты за дорогой лучше смотри, иначе мы застрянем среди твоих подснежников и будем жалеть, что застряли среди них, а не в городских одуванчиках, объеденных мухами.
— Не застрянем, Дарь, ни за что не застрянем, вот увидишь, — Сергей Иванович старался, чтобы голос его звучал как можно убедительнее. — Даже если где-нибудь сядем на мост — все равно вылезем.
— Ну, если бы ты сидел за рулем танка — вылезли бы.
— У танка руля нет — рычаги.
— Следи за дорогой, не отвлекайся на разговоры.
Минут двадцать они ехали по берегу Невера, потом свернули в сторону, форсировали лысую горбушку, до которой весна еще не добралась, и вскоре очутились в довольно невзрачном месте, которое Широков никогда бы не выбрал для рыбалки, — слишком глухим и пустынным оно было.
— Сколько я сюда ни приезжал — ни разу не видел рыбаков, — Сергей Иванович заперхал в кулак, словно был в чем-то виноват, — но здесь клюет хариус, знаю точно. Другой рыбы тут нет.
— Я не спец по хариусу, но попробовать можно.
— А что за рыба водится в Средней Азии?
— Самая вкусная — шамайка, самая крупная — белый амур, самая экзотическая — змееголов.
— Про змееголова я вообще не слышал.
— Иногда попадаются очень большие экземпляры, на теле — змеиный, с прямыми углами и ромбами рисунок. Мясо розовое, жирное, костей нет. Ест все подряд. Может стрескать даже собаку, переплывающую реку. Нападает обычно парами.
— Тьфу! Как можно есть такую рыбу?
— Народ ест все.
Сергей Иванович развернул машину радиатором к солнцу, чтобы удобнее было уезжать — отдал дань правилу: «Приехав куда-то, первым делом подумай об отъезде», и поступил правильно — ведь всякое может случиться, иногда такое, что в минуту отъезда думать о колесах бывает уже поздно…
Через очень короткое время мужчины уже занимались спиннингами, Дарья раскидывала на бугорке непромокаемую скатерть, чтобы выпить чаю со свежими пирожками, — и чай и пирожки с вареньем она привезла с собой, дочери, вскрикивая восторженно, собирали цветы для гербария.
— Ты смотри, какие роскошные подснежники цветут! — громко прокричала одна из них.
Услышав это, Сергей Иванович отставил в сторону спиннинг и неожиданно споро понесся к девочкам.
— Эти цветы не трогайте! — издали прокричал он. — Это не подснежники!
— А что же?
— Сон-трава.
Цветы сон-травы были очень красивые: крупные, лиловые, гнездились на земле кучно, держались особняком, — если другие цветы без опаски забирались на территорию соседей, легко перемешивались с ними, то сон-трава никого не пускала в свои владения.
— Чем она плохая, сон-трава? — плаксивым тоном спросила старшая из девочек.