ас? Зачем упорствуете в заблуждении, будто бы можете одолеть нас в открытом и честном бою? Ваши вожди вам солгали. Они заставили вас поверить, будто вы способны победить. Дали вам ложную надежду».
О чём это он так рассыпался? Тон полковник взял отчасти шутливый, а отчасти – зловеще-таинственный. Из его уст неслась то бессмысленная трескотня, то речь, достойная по меньшей мере Кеннеди. Сам он предпочёл бы, чтобы Лейтёха-чокнутый увёз его кататься по горе на джипе, а он жевал бы сигары, потягивал бы виски из бокала, сжимая между колен винтовку М-16 и надеясь пострелять по тиграм, леопардам или кабанам.
– Теперь этот матч между Нотр-Дамом и Мичиганом, о котором я вам рассказываю, уже прозвали Игрой века. Он важен для меня не только как для бывшего полузащитника «Боевых ирландцев», но и как для нынешнего врага Вьетконга. Долго я пытался раздобыть плёнку с этим матчем. Хотелось бы, чтобы каждый солдат на этом театре военных действий узнал, что́ тогда случилось. Надеюсь, я смогу достать и киноматериалы о том, как наши «Боевые ирландцы» ехали на поезде на стадион «Спартан» в Ист-Лансинге, что в штате Мичиган. Вдоль всей железной дороги по кукурузным полям и молочным фермам стоял народ с растяжками: «Безмерна, Мария, Твоя благодать, первого места Нотр-Даму не видать!» Хотелось бы показать каждому из вас, что́ видели «Ирландцы», когда въезжали на стадион – а там собралась толпа в семьдесят шесть тысяч человек: все и скандируют, и качаются, и скачут, и вопят. Жаль, не можем мы сесть все вместе и посмотреть начало матча.
Играли «Ирландцы», окутанные облаком невезения. Главный наш принимающий – Ник Эдди – ещё до начала игры поскользнулся на льду, когда спускался с поезда, и повредил плечо. Следующая неудача: после первого же удара наш центральный нападающий покинул поле на носилках. Потом на нашего квотербэка Терри Хэнрэтти навалились всей кучей – и вот уже его уволокли со стадиона с вывихнутым плечом. К середине второго периода «Мичиган» уделывал нас со счётом десять-ноль. Но этот молоденький диабетик, запасной квотербэк по имени Коули О’Брайен каким-то образом подал тридцатичетырёхъярдовый тачдаун запасному принимающему по имени Боб Гладьё – видите, даже фамилия не ирландская! – и затем «Ирландцы» сдерживали натиск «Мичигана», пока прямо в начале четвёртого периода наш снайпер не забил трёхочковый.
Вот вам и ничья, десять – десять. До конца матча одна минута тридцать секунд. У наших мяч на собственной линии, на тридцати ярдах. Вот поле. Вот ворота. Вот команда.
Но главный тренер, тренер Парсегян, принял решение объявить, что время истекло, и провозгласить ничью. Принял решение оставить поле без победы.
Так вот – почему так вышло?
Так вышло потому, что провозглашение ничьей не уменьшало их шансов на победу в общенациональном чемпионате. С ничьей «Ирландцы» по-прежнему оставались на первом месте в масштабе всей страны. И через пару недель и в самом деле выиграли этот чемпионат. Разгромили «Троянцев» со счётом пятьдесят один – ноль.
Так вот, думаете, я скажу вам, что это было мудро? Что ж, может, и было. Может, и мудро. Но неправильно.
Потому что в тот день в Ист-Лансинге, выступив против заклятого врага, они ушли с поля без победы.
С серебряного ёжика полковника по лицу градом струился пот, но он не утирался. Он убрал руки с бёдер и со смачным хлопком ударил правым кулаком по открытой левой ладони – кулаком столь же широким в костяшках, как у какого-нибудь борца-тяжеловеса.
– Ей-богу, – произнёс полковник, – я добуду плёнку с записью этого матча. Мы обязательно сядем и посмотрим его все вместе – прямо здесь, в этом лагере. Так вот, послушайте. Не хочу, чтобы вы без толку гадали, зачем я вам всё это рассказываю. Я вам всё это рассказываю, ибо именно с этим мы сами неизменно сталкиваемся лицом к лицу здесь и сейчас. Перед нами неизменно будет клочок земли, а за ним – враг. И сдать этот клочок земли в погоне за какими-нибудь смутными образами будущего – это точно не по-нашему. Сейчас ваша задача – держать в безопасности нашу посадочную зону на этой высоте, разведывать входы в туннели и наносить их на карту. Самим спускаться в эти подземные ходы вам не придётся. Для этой работы люди у нас имеются.
И действительно, люди для этой работы имелись – безбашенные «кучи-кути». Эти ребята заползали головой вперёд в тёмные норы в земле, зажав в одной руке пистолет, в другой – собственные яйца, а в зубах – фонарик, по всему региону Кути. Само название «кучи-кути» овевали легенды. Что касается разведотряда «Эхо», то у него не водилось столь же броского прозвища, однако ввиду близости к местности Каофук их с неизбежностью нарекли «коровоёбами» – такое вот дурацкое невезение. Дело даже не дошло до того, чтобы намалевать эту кличку на чём-нибудь краской, – из-за её непристойности.
– Мы победим в этой войне. – Неужели он всё ещё говорил? – И решающую роль в нашей победе сыграют личные усилия конкретно вот этого данного взвода. Подумайте о нас как о внедрённых агентах. Вот эта земля у нас под ногами – это место, в котором у всего Вьетконга расположено их общенародное сердце. Эта земля – их миф. Мы внедряемся в эту землю, внедряемся к ним в самое сердце, к ним в миф, к ним в душу. Это и есть самое настоящая инфильтрация. И такова наша миссия: внедриться в миф этой земли. Вопросы?
Последовала длительная пауза, в течение которой было слышно лишь близкое пение птиц да далёкое «дыр-дыр-дыр» вертолётного винта на вершине горы. Полковник снял солнечные очки и каким-то непостижимым образом взглянул в глаза каждому из взвода одновременно.
– Вот как мы говорили об игре вничью, когда я играл за «Ирландцев»: мы говорили, что сыграть вничью – это как поцеловать свою сестру. Не для того приехал я в сорок первом в Юго-Восточную Азию, чтобы целоваться со своей сестрой. Я приехал в Юго-Восточную Азию, чтобы вместе с «Летающими тиграми» наносить авиаудары по японцам, и остался в Юго-Восточной Азии, чтобы драться с коммунизмом, и теперь скажу вам, ребята, кое-что – со всей торжественностью и от всей души вам пообещаю: когда я умру, я умру в Юго-Восточной Азии, и умру я в бою.
Он взглянул на Лейтёху-чокнутого, и тот гаркнул:
– Разойдись!
Все вернулись к выполнению своих непосредственных обязанностей. Чокнутый, сержант и «кучи-кути» собрались с полковником за бункером № 1. В целом во взводе появление среди них этого штатского восприняли с неудовольствием, но, в конце концов, все они были ещё юнцы, признавали его опыт и таили смутную суеверную надежду, что он ниспосылает на них некую благодать, ибо имелись среди них такие – вроде Флэтта и Джоллета, на данный момент числящихся пропавшими без вести, но, вероятно, просто ушедших в самоволку, – которые отслужили весь положенный срок, записались по второму кругу, но так до сих пор и не попали ни разу под вражеский обстрел.
В районе одиннадцати ноль-ноль – с опозданием на пятнадцать часов – стало слышно, как в лагерь въезжает М-35: Флэтт и Джоллет привезли трёх сменщиков – низенького, среднего и длинного.
На въезде встречал их сержик – штаб-сержант Хармон, загорелый мужчина с рукавами, засученными по самые бицепсы, в тщательно заправленных обмотках; светлые, почти белые волосы были аккуратно подстрижены. Казалось, сержант никогда не потеет.
– Я так понимаю, вы просто возвращаетесь с самоволки на казённой машине.
– Нет-нет-нет-нет-нет-нет, – затараторил Флэтт, – нет, сержик, ничего подобного! Вот эти парни могут всё объяснить.
– Объяснять будете вы двое, – сказал сержант Хармон.
– Как скажешь, сержик.
– Вы, ребята, располагайтесь в четвёртом номере, – велел Хармон сменщикам и забрал Флэтта с Джоллетом в бункер № 1.
Как только они скрылись из виду, рядовой Гетти, как обычно, чем-то весьма огорчённый, со шлепком бросил каску на влажную землю перед душевыми и уселся на неё, разведя стопы и сдвинув колени, словно маленькая девочка, а личное оружие положил себе на бёдра.
Кто-то завопил:
– СЕРЖИК!..
Гетти поднял ружьё над головой, чтобы видно было всем, и пообещал прикончить первого же пидораса, который приблизится к нему на шесть футов.
Вернулся сержант Хармон – и обнаружил, что трое сменщиков не отрываясь следят за Гетти.
– Держитесь от этого чудилы подальше, – посоветовал сержант.
Самый длинный был расстроен, чуть ли не рыдал.
– Мы этого парня даже не знаем. Только что сюда прибыли.
Гетти крикнул:
– Я всего лишь хочу, чтобы каждый понял!
Сержант обернулся к Флэтту и Джоллету – те теперь сидели на корточках у двери в бункер № 1:
– Вы с ним того, чутка полегче.
– О-о-ох…
– Он нормальный был, пока вы не заявились. Хорош уже над парнем прикалываться.
– Слушай, сержик…
– И так вынудили меня дважды повторить. С меня хватит.
– Есть, господин сержант.
– Ответа не требуется. Поглядим, как вы выполните приказ.
Сержант был одним из тех самых блистающих без всякого усилия, образцово-показательных парней – высокий, сильный, раскованный, с очень светлыми волосами – брови и те белые! – и пронзительно-голубыми глазами: их голубизна была видна с расстояния в пятнадцать футов. Матёрый бессрочник, весь покрытый шрамами, переживший битву при высоте Порк-Чоп-хилл – одно из самых героических сражений Корейской войны, про которое впоследствии сняли фильм с Грегори Пеком.
– Ещё и винтовки свои профукали, – добавил он.
Трое новичков хранили молчание.
– Вы что, пацифисты?
– Господин сержант, нас направили совсем не туда. Мы поехали в Эдвардс вместо Сан-Диего, а потом куда-то в Японию вместо Гуама.
– Посадили нас на грузовой самолёт, господин сержант.
– Никто не выдал нам оружия. Никто и слова нам не сказал.
– Да это я так, дурака с вами валяю. Есть у нас для вас оружие. Чего у меня нет, так это времени сидеть ждать, когда уже приедет мой грузовик. Почему вам понадобилось целых пятнадцать дополнительных часов, чтобы проехать шестьдесят восемь кэмэ по хорошим дорогам?