– И это всё написано на этих вот крохотных карточках? – удивился Шторм.
– Джимми, – вздохнул полковник, – ты меня утомляешь.
– Это же всё только гипотетически? – уточнил Шкип; он чувствовал необходимость в этом убедиться.
– Да-да, пока ещё ничего не ясно. Пока мы ещё толком не понимаем, что́ собираемся делать. Потому и предстоит провести разведопрос. Опрашивать будешь ты. Человека зовут Чунг. Ты немного умеешь по-вьетнамски. Он немного умеет по-английски. Оба вы умеете немного по-французски. Правда же, Хао – умеет он немного по-английски?
Хао произнёс первое полное предложение с тех пор, как вошёл:
– Нет, виноват, господин полковник. Он не говорит по-английски. Вапше.
– Что ж, прекрасно. Вот зачем Шкип провёл целый год в Кармеле.
– С этим мы разберёмся, – пообещал Шкип.
– Я в тебе не сомневаюсь. Мистер Тхо! – позвал полковник.
В дверях появился Тхо с кухонным полотенцем в руке. Ему было, вероятно, за пятьдесят, а то и под шестьдесят, но физически он имел вид мужчины средних лет – хотя и философски подкованного, многоопытного и невозмутимого; он тотчас же лучезарно улыбнулся, поскольку полковник первым одарил его улыбкой.
– Мистер Тхо, тащите сюда «Бушмиллс».
Все взяли по рюмке «Бушмиллса», разбавленного водой. Даже Хао – и тот принял одну из рук полковника, взял обеими руками, но пить пока не пил. Зелье смыло бледность с полковничьих щёк, и, осушив стакан где-то до половины, он, кажется, избавился от каких-либо симптомов болезни. А он явно был болен.
Без малейшей нотки горечи (такой, какую мог бы заметить он сам), Шкип сказал:
– А вам интересно, чем я здесь занимался?
– Тем же, чем и мы все, – ждал, пока родится хоть сколько-нибудь жизнеспособная стратегия. Чем же ты себя занимаешь, чтобы не сидеть сложа руки?
– Ничем. Я копчу здесь небо. Я штабная крыса, пиджак.
Шторм подметил:
– «Пиджак» – это морпеховское словечко.
– Ко мне оно как раз подходит.
– Вплоть до этапа, к которому мы подступаем, – сказал полковник, – задавать темп приходится нашему кандидату. И смотрите-ка – больше всего меня заставляет поверить в него вся эта проволочка и его колебания. Это говорит о том, что он здраво оценивает серьёзность данного шага. О том, что он честен с нами в отношении своих сомнений.
Хао произнёс:
– Да. Он честный. Я его знаю.
– Но теперь-то он связал себя обязательством, – возразил Шкип.
– Он переметнулся на нашу сторону. Это верно. Таково положение дел, – сказал полковник. – Теперь он наш, и я хочу видеть его здесь, рядом с тобой. Не надо мне, чтобы он работал в Каофуке или в Сайгоне. Хочу видеть его там, где он не работал никогда прежде.
– Но что это за проволочка?
– Он не может просто взять и исчезнуть. Он – член ячейки. Ячейка – часть сети. Ему нельзя просто взять и уйти в отпуск. Он привёл правдоподобные причины для перемещения на эту территорию или только уверяет нас, что привёл, но это так или иначе занимает некоторое время. Он говорит, что это занимает время, и я ему верю.
– А я тем временем веду жизнь пиджака. Читаю Диккенса, как вы знаете.
– И Яна Флеминга. Жаль, не получилось достать Толстого.
– Что-нибудь большое и толстое – или такое, где много секретных агентов с лощёными манерами.
– Читал «Шелла Скотта»?
– Естественно. Вы ведь про серию романов Ричарда С. Пратера?
– А что насчёт Микки Спиллейна[98]?
– Перечитал всё. Раз десять, не меньше.
– А Генри Миллера?
– Вы можете достать Генри Миллера?
– Он больше не под запретом. Он судился и выиграл процесс. Достану тебе Генри Миллера.
– Раздобудьте мне «Тропик Козерога». «Тропик Рака» я читал.
– «Рак» мне не понравился. Скука. Вот «Козерог» и в самом деле хорош.
– Ого! Не знал, что вы идёте настолько в ногу со временем.
– Они написаны ещё в тридцатых, дружище. Мистер Тхо! – позвал полковник. – Неужели я чувствую запах еды? – Осушил стакан. – Давайте-ка прогуляемся, пока готовится обед. Прокатимся немного.
– Или пройдёмся, – предложил Шкип. – Тут совсем недалеко есть туннель.
– Шутишь. Прямо здесь?
– У нас тут, дядя, всё согласно самым последним веяниям.
– Давайте исследуем, – молвил полковник. – Да, и бутылку не забудь.
Вылазка обернулась провалом. Они прошли зигзагом по главной дороге, лавируя между лужами.
– Об одном попрошу, – сказал полковник, – не вздумайте говорить со мной на тему текущих событий. Господи Иисусе, ещё один Кеннеди! Неужто не может кто-нибудь уже прикончить дядюшку Хо? А то ведь эти ребята серьёзно подходят к делу. – Он прервался, как если бы хотел перейти к следующему пункту, но, вероятнее, переводил дух. – Разнесёшь их в пух и прах в январе, ну а в мае – смотри-ка, вот они опять во всей красе, аж светятся, и снова готовы чинить над нами насилие. А это и есть туннель?
– То, что от него осталось.
Полковник молча подождал десять секунд, после чего преодолел последние двадцать ярдов и встал перед туннелем – ныне просто-напросто размытым углублением в небольшом обрывчике.
– Ну нет, Шкип, нет. Это вряд ли. Видел ты туннели в Кути? Не видел же, правда? – название он произнёс на местный манер, так что в его исполнении оно прозвучало как «Гучи».
– Нет, сэр, не видел.
– Это не туннель, Шкип. Выглядит скорее, будто человек вёл здесь какие-то раскопки. Скорее так, будто он откапывал здесь пещеру или что-нибудь в этом роде – но геология тут, кажется, не располагает к наличию пещер – для них ведь известняк нужен?
– Пещеру?
– Может быть, здесь пролегает подземная расщелина. Расщелина в ушедшей под землю скале.
– Ладно. Да. Он определённо восторгался пещерами. Был ими одержим. Я заглядывал в его записки.
– Разумеется. Но это как минимум туннель не вьетконговского типа. Вьетконговские туннели совсем не такие. Вход у них направлен вертикально вниз. Чтобы труднее было разминировать.
Шкип не понимал, разочарован полковник только в самом туннеле – или же ещё в какой-то мере и в собственном племяннике.
Они оставили таинственное углубление позади и вернулись узнать, готов ли обед; Шкип всю дорогу пытался совладать с раздражением – туннель оказался вовсе не туннелем. Даже, вероятно, не пещерой. Ощущалось это так, словно покойник его кинул. Словно подвёл его доктор Буке!
Уже почти у самых невысоких ворот виллы полковник протянул ладонь к локтю Хао. Повиснув на руке у маленького вьетнамца, он нагнулся за веткой дерева, упавшей во время недавней грозы, словно у него пробудился интерес к валежнику, и последние несколько шагов проделал, опираясь на неё, будто на посох.
Госпожа Зю уже покончила со стряпнёй. Они направились прямо к чёрному лакированному обеденному столу, у которого прислуживал Тхо – как подумалось Шкипу, с определённого рода обличающим видом: за шестнадцать месяцев это были первые гости, приглашённые им к столу, не считая священника. Сегодня был день туземной кухни – их ждал говяжий суп с лапшой, листьями мяты и пророщенными бобами. Но в то же время – и нарезанный по американскому обычаю свежий хлеб из печи со сливочным маслом. А ещё по рюмке «Бушмиллса» для каждого. Никаких палочек – даже для Хао. Впрочем, для него не нашлось и «Бушмиллса». На десерт – что-то вроде пудинга из гуавы.
– За ирландцев! – провозгласил полковник, опрокинув вторую стопку – а то, по опасениям Шкипа, и третью.
– Сэндс – не ирландская фамилия, – заметил Шторм.
– Речь не о ней, – признался Шкип.
– Разве? – удивился полковник.
– Ну как – я думал, что не о ней.
– Наш род отплывал из Ирландии как Шонесси. А потом вдруг, прямо на борту судна, мы нежданно-негаданно превратились в Сэндсов.
– Что-то такое и рассказывала мне тётушка Грейс. Мать всю мою жизнь относилась к этому факту как к чему-то таинственному и скандальному.
– Да нет, это всего лишь забавно и самую малость стыдно. Что нового у матушки?
– Всё хорошо, по-моему. Я получаю от неё письма. Обратно шлю открытки.
– Вообще-то говоря, ребятки, я и не думал провозглашать тост за целую нацию. Имелась в виду всего лишь моя старая команда – «Боевые ирландцы» из Нотр-Дама. Я бы сказал, большинство из них так и вовсе были поляки. По меньшей мере, так оно было, когда я играл в её составе… ага, гляньте-ка на Шкипа. Гляньте-ка на его кислую мину. Думает: ну всё, вот-вот сейчас и понесёт старика!
– Не стесняйтесь, дядя. Если вы достаточно пьяны, то и я порядком набрался.
– Да-да-да, меня трясёт и распирает от горячего газа. Хоть воздушный шар в небо поднимай с помощью моих воспоминаний. Давай, меняй тему.
– Ваша статья для журнала. Я вашу статью читал и ничего в ней не понял.
– Как и я.
– Это не совсем смена темы – если только мы беседуем на тему пустопорожнего сотрясения воздуха.
– Не пытайся, я непрошибаем для критики.
– Там куча какой-то заумной терминологии. Какая-то «точечная активность»…
– Точечная активность – значит проявление инициативы, то есть когда сам берёшь быка за рога, покуда вышестоящее начальство сидит на жопе и не чешется.
– Там и другие были…
– Какие же это другие? Побуду твоим толковым словарём.
– Да разве я помню?
– Профессиональный жаргон – это важно. Надо учитывать вкусы потенциальной целевой аудитории. Эти ребята падки на всякую там абракадабру. Читал «Политику и английский язык»?
– Э-э-э… это же вроде Джордж Оруэлл… Ага.
– Читал, значит?
– Да. И «1984».
– Что ж, 1984 год у нас ещё впереди. И до его наступления не придётся ждать семнадцать лет.
– Ну это по-любому, – кивнул Шкип.
– Скорее шестнадцать, – заявил Шторм.
– Чего шестнадцать?
– Шестнадцать лет до восемьдесят четвёртого.
– Погоди-ка минутку. Восемнадцать. Восемнадцать!
Шторм рассмеялся, обмахивая ломтём хлеба свою остриженную армейским ёжиком голову.
– Парни, – молвил полковник, – неприятель такой ерундой не занимается.