Джимми лёг на спину и надвинул кепку на лицо.
– Тут тоже жарко. «Ви-ет нам». Это на ихнем тупом наречии значит «постоянно потеть».
Снова хлопнула дверь. Вышел какой-то парень – и, не поприветствовав их, направился к туалетам. Шторм вскочил на ноги.
– Твоя очередь, Хьюстон из Финикса.
Он вошёл следом за Джеймсом, встал рядом с сержантом Бёрком и не произнёс ни слова, пока не заговорил сам Лейтёха-салага.
– Капрал Ковбой!
– Я, сэр.
– Неужели ты думал, что до тебя у меня руки не дойдут?
– Вообще-то, сэр…
– Самое-то худшее я приберёг напоследок.
Джеймс огляделся по сторонам в поисках стула, но единственное сиденье в помещении занимал Лейтёха-салага.
– Впереди ещё шестьдесят шесть дней этой хрени.
– Так точно, сэр.
– Пока нам не придётся сворачивать эту хрень и возвращаться в рядовую Двадцать пятую пехотную дивизию.
– Так точно, сэр.
– У нас было девяносто дней, и двадцать четыре из этих девяноста мы уже продолбали. А ты, между прочим, – сказал лейтентант, – в феврале ушёл на двадцать один день в самоволку. Мне известна твоя история. Где ты был – выступал на съезде Демократической партии?
– Кого?
– На федеральном съезде Демократической партии.
– Сэр, съезд Демократической партии был на прошлой неделе, – вставил сержант Бёрк.
– Куда ты убегал, капрал?
– Я был на спецзадании.
– Нет. Ты был пьян и в бегах, а полковник уладил это дело с моим предшественником. Отвечай «так точно, сэр».
– Так точно, сэр.
Лейтенант поглядел на сержанта из отдела «Пси», как бы ожидая от него какого-нибудь комментария. Комментариев не последовало. Лейтенант сказал:
– Задача требует целеустремлённости, что значит – требует миссии, что значит – нам нужны чёткие цели. А то выдернут нас отсюда да пошлют за тридцать кэмэ, в самое жуткое место на свете. Видел эту выжженную пустошь вдоль трассы № 1?
– Так точно, сэр.
– Наша миссия – картографировать местную систему туннелей. Ну а ты ведь туда нырял.
– Я? – переспросил Джеймс.
– Ты ведь спускался вниз.
– Ну просто чтобы типа это самое, – промямлил Джеймс, – ну вы поняли, сэр…
– Ну, так что же ты имеешь доложить?
– Не могу знать. Насчёт чего?
– Что ты видел?
– Так, просто туннели.
– Ну и как там внизу? Расскажи что-нибудь.
– Стены у них очень гладкие.
– Ещё что-нибудь?
– Места там мало. В полный рост не встанешь.
– Приходится ползком?
– Не то чтобы ползком. Просто стоять, согнувшись, и всё.
– Ты, должно быть, двинутый, – заключил Лейтёха-салага.
– Не посмею спорить, сэр, – сказал Джеймс.
– Мне охота запустить тебя обратно в эти туннели. Подробно закартографировать всю эту хренотень. Чтобы как следует, а не как на этих мятых чертежах. Тебе же вроде как нравится там внизу, разве нет?
– Не то чтобы да.
– Ну нет, я и не утверждаю, что точно нравится, ничего тут наверняка утверждать не стоит. Но всё-таки тебе туда заныривать вроде как по приколу.
– Можете не тянуть резину и назначить меня добровольцем, если у вас так сильно свербит, – предложил Джеймс.
– Смотри-ка, солдатик, я хочу создать территорию два на два кэмэ, в пределах которой мне будет известна каждая тварь, которая только живёт и дышит.
– Знаете, здесь поблизости не больше шести туннелей. Я побывал во всех, и они не ведут никуда. Настоящие туннели лежат к северу отсюда. К северо-западу.
– Быть этого не может! Ты лишаешь меня смысла жизни.
– Я хочу, чтобы мне возместили затраты на экипировку.
– Экипировку, ишь ты!
– Я заплатил две восемьдесят пять – за ствол, за глушитель и за налобный фонарь. Кажется, мне должны были всё это выдать, но если бы я стал ждать, то ждал бы вплоть до этой самый минуты.
– Имеешь в виду, двести восемьдесят пять долларов?
– Так точно, сэр.
– Что это у тебя на бедре?
– «Хай-Пауэр».
– Где же тогда твой триста восьмидесятый для туннелей?
– Ну, это долгая история…
– Правда? Есть во всём этом макакоёбском цирке хоть что-нибудь без долгой истории?
– И не мечтайте.
– Двести восемьдесят пять?
– Около того.
– Если бы я мог ходатайствовать о выдаче настоящих наличных денег, я бы для самого себя целую пачку раздобыл. Может, смогу похлопотать о наборе туннельной экипировки. Это звучит приемлемо.
– Так похлопочите. Могу его продать, вот и выйду в ноль.
– Ты что же, собираешься сделать меня причастным к чёрному рынку?
– Так, думаю вслух, да и всё тут.
– Терпеть не могу, когда мои люди думают. Просто терпеть не могу.
– Так точно, сэр.
– А пока что на оставшиеся шестьдесят шесть суток ты впрягаешься в работу и пашешь каждый день от подъёма до отбоя на благо разведвзвода «Эхо». Никаких отпусков, никаких увольнений, никакого пива в «Фиолетовом баре», ясно? Отвечай «так точно, сэр».
– Так точно, сэр.
– Разойдись, а дальше вперёд и с песней!
Джеймс развернулся, чтобы уйти.
– Так-с. Отставить!
– Есть, сэр.
– После того как я отгоняю тебя в хвост и в гриву эти шестьдесят шесть дней, какие у тебя планы?
– Отбываю в Нячанг, чтобы записаться в «дальнюки».
– Без балды? В учебку для патрульных дальнего действия? Там у них обучение в процессе работы, чувак.
– Знаю.
– А знаешь, против кого они выполняют свои учебные манёвры?
– Ага.
– Против Семнадцатой дивизии ВНА. Просто отправляют тебя в патруль, а там смотрят, кто кого сожрёт.
Малорослый сержант из отдела «Пси» радостно рассмеялся.
– Проебёшься в обучении и сдохнешь, а из жопы у тебя, – сказал он, – грибы прорастут.
– Заткнитесь, сержант, – очень вас прошу. Капрал, это твой второй срок?
– Так точно.
– Скорее всего, тебя заставят остаться на третий.
– Меня вполне устроит.
– Разойдись, – скомандовал сержант. – Удачи. Давай-давай, пошёл!
Далеко за полдень его разбудила птичья перебранка. Он обмылся мокрой губкой и ради охлаждающего эффекта растёр тело спиртом из плошки в ванной на втором этаже. Надел плавки из излишков военных поставок, обул дзори и спустился вниз.
– Чай, мистер Шкип? – спросил господин Тхо по-английски.
– S’il vous plait,[100] – ответил он.
Сел за письменный стол и приступил к работе над отрывками текста ещё даже раньше, чем принесли чай и разум прояснился ото сна, ибо в этом полудремотном состоянии часто удавалось верно ухватить смысл фраз на чужом языке, уловить их искру. Он не включал ламп и работал в полумраке. Во время перерывов разглядывал фарфоровую модель человеческого уха, проводя пальцем по ажурному labyrinthe membraneux[101] – по utricule[102] и saccule[103], по canal endolymphatique[104] и nerf vestibulaire[105], по ganglion de Scarpa[106] и ganglion spinal de Corti[107] – а потом:
Si incroyable que cela paraisse, les Indiens Tarahumaras vivent comme s’ils étaient déjà morts…
«Сколь бы невероятным это ни казалось, – переводил Сэндс, – индейцы тараумара живут так, как будто они уже мертвы…»
Il me fallait certes de la volonté pour croire que quelque chose allait se passer. Et tout cela, pourquoi? Pour une danse, pour un rite d’Indiens perdus qui ne savent même plus qui ils sont, ni d’où ils viennent et qui, lorsqu’on les interroge, nous répondent par des contes dont ils ont égaré la liaison et le secret.
– Мне требовалось проявить определённое усилие воли, чтобы поверить, что что-то случится. А всё ради чего? Ради пляски, ради обряда затерянного племени индейцев, которые даже не знают, кто они такие и откуда, и которые, будучи спрошенными, отвечают нам сказками, нить и сокровенный смысл которых ускользают от их собственного понимания.
Каждый вечер за долгим послеобеденным сном следовала эта игра в перевод, а за окнами не смолкали птицы: одни пели настойчиво, другие неуверенно, будто прощупывая почву, вопросительно, торжественно и исступлённо, встревоженно – и их щебет был вразумительнее, по крайней мере, относительно его намерения, чем таинственная песнь месье Арто:
Il me sembla partout lire une histoire d’enfantement dans la guerre, une histoire de genèse et de chaos, avec tous ces corps de dieux qui étaient taillés comme des hommes, et ces statues humaines tronçonnées.
Казалось, я повсюду читаю историю деторождения на войне, историю о становлении и хаосе со всеми этими телами богов, что были вырезаны по подобию людей, и этими обезображенными человеческими изваяниями.
Этот Арто производил впечатление человека сурового. Может, он и впрямь был искренен, может, и впрямь надеялся на что-то и преследовал какую-то цель. А вот Э. М. Чоран[108]… Этот Чоран… Этот был декадентом. Его писания были бесплодны – и изысканны:
Cet état de stérilité où nous n’avançons ni ne reculons, ce piétinement exceptionnel est bien celui où nous conduit le doute et qui, à maints égards, s’apparente à la «sécheresse» des mystiques.
Это состояние стерильности, пребывая в котором мы не движемся ни вперёд, ни назад, это своеобразное топтание на одном месте и есть именно то, куда нас ведёт сомнение, состояние, которое во многом напоминает «засушливые участки» мистики…
…nous retombons dans cet état de pure indétermination où, la moindre certitude nous apparaissant comme un égarement, toute prise de position, tout ce que l’esprit avance ou proclame, prend l’allure d’une divagation. N’importe quelle affirmation nous semble alors aventureuse ou dégradante; de même, n’importe quelle négation.