Этот эпизод с Генгамом, Пестивьеном и Трогофом, несмотря на усилия Симона Люса, остается малоизвестным. Кювелье помещает его на год позже, что также неправдоподобно. Что делал Дю Геклен в Генгаме, если он не собирался атаковать Пестивьен? И если он действительно намеревался захватить его, почему с ним было так мало людей? Март 1363 года остается единственной "дырой", в которую можно вместить этот подвиг. После этого Дю Геклен должен был продвинуться к Карэ, штурм которого не удался, и, возможно, поджимаемый временем, он дошел бы до Сен-Поль-де-Леона, где его присутствие наиболее определенно засвидетельствовано при разделе добычи, взятой с корабля, принадлежавшего сторонникам Монфора. Следует ли предположить, как это иногда делается, что затем он присутствовал при паломничестве Карла де Блуа в Трегье? Ничто, не подтверждает эту гипотезу. Симон Люс, обычно столь проницательный, допускает одну из своих редких ошибок: он представляет Дю Геклена как участника знаменитой процессии Карла де Блуа в марте 1363 года, прошедшего босым, из Ла Рош-Дерьена в Трегье, тогда как на самом деле она состоялась в марте 1364 года!
По мнению Ла Бордери, вторжение Дю Геклена так далеко на запад, должно быть, было частью заранее продуманной стратегии, чтобы оттянуть основную часть сил Жана де Монфора к Леону, в то время как основное наступление, возглавляемое Карлом де Блуа, должно было произойти на востоке, против Бешереля. И здесь предположение опять-таки беспричинно. Конечно, пока Дю Геклен находился в окрестностях Сен-Поль-де-Леона, Робин де Вокулер, один из лейтенантов Блуа, занял Ла-Рош-о-Ан, на берегу Ранса. Но чем занимался в это время сам Карл де Блуа? Дю Геклен вернулся в Понторсон в конце апреля, и его присутствие там засвидетельствовано 1 мая. Однако осада Бешереля в это время еще не началась и поход на запад вряд ли мог быть отвлекающей операцией.
Поспешное возвращение Дю Геклена в Понторсон могло быть вызвано только приказом дофина. Ситуация в Нормандии не улучшилась. В районе Сен-Ло, Вира и Кана англо-наваррцы представляли большую угрозу, чем когда-либо. Наваррский дворянин, бастард де Люз, обосновался в замке Ольнэ, расположенном между Сен-Ло и Каном. Оттуда он угрожал гарнизону Ториньи, который Дю Геклену поручили охранять. Далее на юг Жан Горри занял форт Водри на окраине Вире, принадлежавший капеллану дофина, Сильвестру де Ла Сервелю. Два других форта, Котиньи и Кулонс, также перешли к англо-наваррцам в 1362 году.
Дю Геклен прибыл в начале мая из Понторсона. Он носил титул "суверенного капитана бальяжей Кан и Котантен герцога Нормандии и лейтенанта герцога Орлеанского между Сеной и Бретанью". Поэтому дофин предоставил ему все полномочия в Нижней Нормандии. Сначала он отправился в Гаврей, недалеко от Ла-Рош-Тессон, где встретил Филиппа Наваррского, которого его брат Карл Злой сделал своим лейтенантом в нормандских землях. Филипп был графом де Лонгвиль и верным человеком, которого Иоанн Добрый выбрал для руководства крестовым походом, который он планировал. Он согласился сотрудничать с Бертраном, чтобы разогнать банды мятежников.
Затем Дю Геклен послал своего брата Гийома призвать бастарда де Люза уйти из Ольнэ. Понимая, что сопротивление бесполезно, наемник, согласно обычаю, согласился на денежную компенсацию; она должна была быть выплачена за счет контрибуции, взимаемой с жителей региона, с земель герцога Нормандии, а также с земель короля Наварры. Чтобы облегчить отъезд бастарда, Дю Геклен внес часть суммы, взяв 4.500 ливров из своих личных средств. Это первый раз, когда мы видим, как он вкладывает свои деньги находясь на королевской службе. Что является показателем значительного личного обогащения, но также и определенной отстраненности от финансовых вопросов. Бертран никогда не скупился, он не считал ни свои, ни чужие деньги, особенно когда речь шла о выплате выкупов, зато он был требователен когда речь заходила о выплате жалованья своим солдатам, потому что от этого зависела дисциплина.
Дю Геклен немедленно отправил рыцаря Анри де Тиевиля завладеть замком Ольнэ и организовать его разрушение. Затем, в компании Филиппа де Лонгвиля, он отправился захватывать замки, угрожавшие Вире. Замок Водри оказал сопротивление при штурме, а затем, как обычно, капитулировал. Тогда жители Вире пообещали своему спасителю тысячу экю. Деньги текли и утекали из казны Бертрана, и никто никогда не знал его истинного финансового положения. Знал ли он это сам?
В начале июля 1363 года Дю Геклен находился в Руане, где 10 числа дал расписку о получении денег для своих войск. Вероятно, именно там пять или шесть дней спустя к нему прибыл гонец и сообщил, что он должен отправиться в Бретань в качестве заложника, чтобы гарантировать соблюдение договора, подписанного 12 июля на Эвранских болотах между Карлом де Блуа и Жаном де Монфором. После этого произошел один из самых экстравагантных эпизодов в жизни Дю Геклена.
Дело Уильяма Фельтона (лето 1363 года)
Давайте попробуем восстановить факты, не скрывая трудностей. В конце мая 1363 года Карл де Блуа прибыл с армией к городу Бешерель, чтобы отбить его у англичан. Этот небольшой хорошо укрепленный городок холме, был одной из двух крепостей, которые Эдуард III оставил за собой в Бретани, чтобы гарантировать возврат денег, которые ему задолжал Жан де Монфор. Гарнизон города возглавлял Уильям Латимер, дворянин около тридцати пяти лет, сражавшийся при Креси, ставший рыцарем Подвязки в 1362 году а затем лейтенантом Дувра и хранителем Пяти портов. Его репутация нечестного человека привела к тому, что в 1376 году он был обвинен перед парламентом. Но Латимер был человеком изворотливым и легко отделался. В любом случае, он был полон решимости удержать Бешерель, который до сих пор противостоял всем атакам партии де Блуа. То, что этот крошечный городок, расположенный в двадцати километрах к югу от Динана, стал объектом стольких бесполезных атак лучших военачальников того времени, сегодня вызывает удивление.
Карл де Блуа осадил Бешерель действуя совместно с лейтенантом короля в Анжу, Мэне и Турени, Амори де Краоном. Жан де Монфор узнал об этом находясь в Ванне. Он собрал войска и после тщетной попытки напасть на Нант отправился на помощь Бешерелю. Вместе с ним были знаменитые люди того времени: Джон Чандос, только что назначенный коннетаблем Гиеньи, которого Черный Принц направил поддержать Монфора, Роберт Ноллис, Уолтер Хьюэт, Джон Харпеден, Оливье де Клиссон, воспитанный в Англии и мстящий за смерть отца борьбой против Блуа, Оливье Кадудаль, Таннеги дю Шатель, Оливье де Трезигиди.
Жан де Монфор прибыл к Бешерелю в конце июня. Не имея возможности напрямую противостоять армии Карла де Блуа, прочно укрепившейся вокруг города, он предпринял осаду осаждающих. Таким образом, получилось, что Гийом Латимер в Бешереле был осажден Карлом де Блуа который сам был осажден Жаном де Монфором. Казалась ситуация зашла в тупик, выйти из которого можно было только устроив сражение. Но холмистая местность пересекаемая узкими впадинами была не очень благоприятной для развертывания войск. В таком месте "невозможно устроить сражение", — отмечает Кювелье. Стороны провели переговоры, чтобы договориться о выборе более подходящего места для сражения, и поскольку оказалось, что в десяти километрах к северу, недалеко от Эврана, есть прекрасные более или менее ровные луга, идеально подходящие для сражения, они договорились встретиться там утром 12 июля.
Все потирали руки и уже думали о хороших выкупах, которые ожидали победителей. Все было готово: две армии стояли лицом к лицу, ожидая сигнала от герольдов, чтобы броситься друг на друга. Но они слишком рано радовались. Предчувствуя неизбежность кровавого сражения, на место прибыли епископы и в последний момент им удалось убедить предводителей пойти на переговоры.
Довольно быстро было достигнуто соглашение на основе плана по разделу Бретани. Карлу де Блуа достался север, с Ренном и епископствами Ренн, Доль, Сен-Мало, Сен-Брие, Трегье и Леон; Жану де Монфору — юг, с Нантом и епископствами Нант, Ванн и Кемпер. Каждый из них должен был носить титул герцога. Этот Эвранский договор на самом деле был лишь основой для окончательного и торжественного договора, который должен был быть заключен позже, причем каждый из герцогов должен был включить в него своих союзников. На данный момент с обеих было обещано, что в течение двух недель или месяца к дубу в Ми-Вуа, между Плоэрмелем и Жосселином, будут направлены представители для утверждения окончательного текста договора и принятия решения о методах его исполнения. Карл и Жан трижды поклялись соблюдать это соглашение и сделать все возможное для его успешного выполнения. В качестве гарантии своей доброй воли они обменялись заложниками, которых они должны были содержать до окончательного заключения мира. Жан де Монфор дал восемь заложников, а Карл де Блуа — двенадцать, все из них были важными людьми, присутствовавшими при этом. Но Карл де Блуа добавил еще и имя Бертрана Дю Геклена, который в то время находился в Нормандии, сражаясь против компаний рутьеров.
Зачем было выбирать Дю Геклена в качестве заложника, если он находится на службе у короля и дофина? Правда, он был вассалом Карла де Блуа за Ла Рош-Дерьен и Ла Мотт-Брун, и его известность сделала его важной фигурой, давая дополнительную гарантию добросовестности Карла. Но разве в Эвранской земле не было достаточно высокопоставленных дворян? Разве не Жан де Монфор и его английские советники потребовали, чтобы Бертран стал заложником? Джон Чандос присутствовал при заключении договора и обмене заложниками, он хорошо знал бретонца как очень опасного человека и как владелец земель Сен-Север-ле-Виконт в регионе Котантен, в его интересах было бы держать его подальше от этого района.
Тем не менее, в середине июля Дю Геклену сообщили, что он должен сдаться Роберту Ноллису в качестве заложника, в соответствии с Эвранским договором. Он, конечно, не был рад этой новости. Тем не менее, он подчинился, но не собирался оставаться в заложниках на долго. Вот почему он дал клятву перед двумя сотнями рыцарей и оруженосцев, что останется заложником только на один месяц. Но где и перед кем он дал эту клятву? Была ли партия Монфора проинформирована об этом? Собрание из двухсот рыцарей — это нечто значительное, но мы не знаем имени ни одного из этих свидетелей, а сам Бертран также не назвал ни одного. Это первая загадка.