Оставив шестьсот латников, пехотинцев и лучников для поддержания осады Толедо, Дю Геклен и Энрике направились на юг, навстречу Педро, который, ничего не подозревая, продвигался на восток от Калатравы. Это было странно для человека, который должен идти на спасение Толедо. Что он собирается делать в этих засушливых и зловещих землях Ла-Манчи, у подножия Сьерра-Морены? Его цель неясна настолько, что последние гипотезы, основанные на омонимах географических названий, предполагают, что на самом деле его армия направлялась именно в Эстремадуру, на запад. Вблизи Алькосера есть место, которое называется Аталайя-де-Монтьель; и именно там, а не в Монтьеле в Ла-Манчи, должен был остановиться Жестокий. Но, кроме того, что это не приближает нас к Толедо, в Монтьеле в Ла-Манчи есть замок, расположенный на мысе и принадлежащий ордену Сантьяго, которым владели сторонники Педро. Фруассар говорит о замке; возможно, король приезжал туда, чтобы восстановить силы.
Однако шпионы Дю Геклена следили за ним, чтобы сообщить о его передвижениях. Педро, находившийся далеко от Толедо, не подозревал о движении армии Энрике и распределил свои войска по соседним деревням в ночь с 13 на 14 марта. Сам он спал в замке. Около полуночи Дю Геклен и Энрике при свете факелов начали свой марш к Монтьеле. Гарнизон замка, увидевший огни на горизонте, предупредил короля, который не обратил на это внимания. Только на рассвете следующего дня он понял ситуацию, но было слишком поздно. Битва при Монтьеле началась еще до того, как войска Педро Жестокого осознали это. Они не успели еще построится, как враги набросились на них с криками "Notre Dame, Guesclin" и "Кастилия — королю Энрике", и были рассеяны. Этот способ действий, полностью противоречащий обычаям рыцарской войны, носит личный отпечаток Дю Геклена. Полный эффект неожиданности; никаких речей перед началом атаки, как отмечает Фруассар, который также уточняет, что Бертран по согласованию с Энрике решил не брать пленных. Победа должна быть полной и окончательной: один убивает другого, тем более легко, что противники в основном евреи и мусульмане:
Вдруг, против него выступили король Энрике, его брат Санчо, мессир Бертран дю Геклен, под чьим руководством они действовали, де Виллэн, сеньор де Робертен, виконт де Родез и их отряды с развевающимися знаменами. Они насчитывали 6.000 воинов, они двигались в плотном строю и скакали во весь опор, так что нанесли тяжелый и добрый удар по тем, кто им встретился первыми, крича при этом «Кастилия за короля Энрике!» и «Нотр-Дам, за Геклена!» Они опрокинули и разбили всех, с кем встретились в первый момент, погнав их перед собой. Многие были убиты и сброшены с коней, и согласно приказам мессира Бертрана дю Геклена, отданным им накануне, в плен никого не брали, по причине огромного числа евреев и неверных в армии дона Педро.
Резня при Монтьеле (14 марта 1369 года)
По словам Кювелье, число участников сражения неизвестно, хотя он считает что со стороны Педро их было гораздо больше. Мусульманские всадники хорошо сражались, были очень подвижны, использовали луки и копья. Но, слишком разбросанные в начале битвы, они были разбиты; Педро сражался как лев, с топором в руках, без особой надежды на победу. По словам Фруассара, битва была "великой и ужасной". Об этом же сообщает и Кювелье, чей рассказ в остальном не очень достоверен: после того как он помещает Толедо на берег моря он говорит о 50.000 человек на стороне Педро Жестокого и передает бесконечные разговоры до и во время битвы, где мы видим Энрике в разгар сражения, упрекающего брата за рождение от еврейки и обращение в ислам. Кювелье стремится превратить это противостояние в эпическую борьбу между христианами и мусульманами.
Велика была битва и сильно напряжение;
Благородно вели себя Бертран и его бретонцы,
Кювелье постоянно возвращается к теме "этих преступных евреев, которые ничего не стоят", этих последователей "гнилого Мохаммеда". Он воспроизводит перед Дю Гекленом речь благочестивого капеллана:
Не бойтесь их, потому что их много,
Ведь если мы нападем на них, как я хочу,
Вы увидите бегство этих язычников и рабов,
И эти евреи, и эти номинальные христиане.
Вера в Мухаммеда им не поможет,
Ибо они не одно и то же имя имеют,
Но мы едины, вот почему!
Мы верим в Иисуса, перенесшего Страсти,
Мы хорошие христиане, без всяких различий,
И хотим отстаивать право, веру и разум,
И Бог поможет нам, я уверен.
Давайте сделаем это и будем доблестными,
И клянусь вам Богом, Который страдания претерпел.
Никогда еще не наступал столь благородный день,
Ибо я сделаю богатым самого бедного.
Дю Геклен, "добрый христианин", отлученный от церкви шестью месяцами ранее за разграбление папских владений, никогда не забывал о материальной выгоде. Но Кювелье настаивает на его религиозном рвении: он объявляет о своем намерении уничтожить всех неверных, кроме тех, кто в бою вежливо выразит согласие принять крещение.
Эта тема принудительного обращения в христианство является частью традиций шансон де жест, которым здесь следует Кювелье. Но при той скорости, с которой Бертран орудовал топором, язычники вряд ли успели бы обратиться к нему с просьбой. Наконец, Кювелье представляет любопытную сцену: перед битвой солдаты, стоя на коленях, исповедуют друг другу свои грехи и причащаются, поедая траву:
Они подошли с каждой стороны,
Наши крещеные люди верили в Бога,
Не было ни одного смельчака, чье сердце не билось бы.
Один другому они исповедовались на лугу,
И причащались они зеленой травой,
Произнося молитвы во имя сына Марии.
Взаимная исповедь является общей темой в шансон де жест, начиная с Chanson de Roland (Песни о Роланде), но причащение травой может быть только символическим обрядом, допускаемым Церковью в случаях крайней необходимости, как показал Жан-Клод Фокон. В любом случае, маловероятно, что это имело место, поскольку нападение произошло внезапно, на рассвете, сразу после марша, не говоря уже о том, что трава в этом регионе — редкость.
Рассказ Айялы гораздо более трезв и близок к истине. Похоже, что Дю Геклен, которому принадлежит вся заслуга в победе благодаря принятым им мерам, не смог принять участие в начале сражения, так как неожиданно обнаружил на своем пути овраг, который ему пришлось обходить. Когда он наконец прибыл, армия Педро была уже в беспорядке, и битва превратилась в кровавую бойню. Дю Геклен и его люди убивали бегущих сарацин на каждом шагу и остановились только тогда, когда выбились из сил. Преследование растянулось на десять километров. Битва при Монтьеле была настоящей бойней; Дю Геклен, кажется, никогда не убивал столько людей за один день. Фруассар показывает его вместе с Энрике:
Они совсем устали от этой бойни. Преследование длилось более трех долгих часов, и там осталось свыше 14.000 убитых и раненных. Очень немногим удалось бежать. Тем, кому это удалось, были родом их этих мест и знали там укромные места.
Разница в потерях была еще большей, чем при Нахере, и Дю Геклен несет основную часть ответственности за это: его приказ не брать пленных был слишком хорошо соблюден. Армии Энрике, по словам Айялы, потеряла одного сеньора. Тактика Бертрана была безжалостной, но эффективной! Что касается Педро Жестокого, то ему едва удается укрыться в замке Монтьель с горсткой рыцарей. Но он оказался в ловушке. Энрике и Дю Геклен твердо решили не дать ему сбежать. Вечером в день битвы, 14 марта, замок был окружен. Победители разбили рядом с ним лагерь и поспешно построили каменную стену, чтобы предотвратить побег. "Их так крепко сторожили, что и птица не могла ускользнуть бы из замка без того, чтобы ее не заметили", — писал Фруассар. Поскольку вместе Педро были лишь несколько сторонников, а запасов продовольствия осталось меньше, чем на неделю, так как сидение в осаде не планировалась, не было сомнений, что король Кастилии будет захвачен.
Гораздо менее ясны были намерения Энрике и Дю Геклена. По словам Кювелье, они несколько дней обсуждали судьбу Педро, рассматривая несколько решений: держать его в тюрьме; выделить ему герцогство и заточить в "золотой клетке"; отправить в ссылку. К этому моменту ненависть и страсти достигли такого уровня, что весьма сомнительно, что рассматривалось решение о помиловании. Отпустить Жестокого означало подвергнуть себя риску нового английского вторжения; кроме того, похоже, что Дю Геклен перед началом кампании получил инструкции от короля Франции, который решительно настаивал на союзе с кастильским королем, так что Педро не должен был сбежать ни при каких обстоятельствах. Необходимо было покончить с этим одиозным персонажем, другом евреев и сарацин — это касалось общественного мнения — и, прежде всего, другом англичан, что гораздо больше волновало Карла V. Без сомнения, никаких точных инструкций Дю Геклену дано не было, но есть вещи, которые не имеет смысла уточнять. Педро Жестокий должен перестать быть угрозой; Бертран знал это, и это также было в его личных интересах, если он хотел пользоваться дарами Энрике. Идеальным вариантом было бы убить его во время битвы: убийство воина — это почетный поступок, и никому бы не пришло в голову упрекать победителя. Но поскольку это было уже невозможно, оставалось найти приемлемое для не слишком требовательных нравов того времени, средство избавиться от одиозного персонажа, который, в конце концов, был законным коронованным королем. Идея убийства, конечно, не впечатлила Дю Геклена, при условии, что Энрике сам отдал приказ или проявил инициативу. Бертран был готов на все из преданности. Но ни при каких обстоятельствах он не стал бы самостоятельно принимать решение в таком важном деле.
Что касается Энрике, то его ненависть к единокровному брату и евреям, очевидно, заставила его предпочесть убийство. Но он также взвешивает риски: уважение народа к законному королю рискует осложнить задачу получения покорности Кастилии, если он окажется виновным в хладнокровном убийстве прежнего государя. Короче говоря, оба жаждали смерти Педро, но не знали, как ее добиться.