Оставался вопрос права. Оправдана ли была конфискация Бретани? По крайней мере, последних шесть лет правления Иоанна IV давали Карлу V достаточно оснований для того, чтобы вызвать у него вражду. Герцог несколько раз нарушал вассальную присягу провокационным поведением, что, как ни странно, не привело к более быстрым ответным санкциям. Вспомним письмо от февраля 1372 года, в котором Иоанн IV обещает "принести оммаж своему господину и отцу королю Англии"; договор от 19 июля 1372 года, наступательный и оборонительный союз против короля Франции; вызывающее письмо начала 1373 года, в котором сам герцог Бретани писал: "Даю вам знать, что я считаю себя полностью свободным от присяги, которую я дал вам и короне Франции, от всякого повиновения и подчинения". Владения конфисковались и за гораздо меньшие проступки, например, Аквитания. В феодальном праве, если вассал по собственной воле отказался от вассальных уз и шел войной против своего сюзерена, конфискация владений была наименьшим из наказаний.
Герцог получал неоднократные предупреждения. В своем письме от 1373 года король напомнил ему: "Вы оказали нам любовь и почтение герцогством Бретонским как пер Франции, и являетесь его суверенным повелителем". Герцог в своем ответе ни в коей мере не оспаривал эту формулу. Он был обязан двойной верностью королю, как вассал и как пэр Франции. Вопрос о характере его оммажа здесь второстепенен; независимо от того, был ли это простой оммаж или тесный, пэр королевства не мог восстать против короля без потери своих владений.
Преднамеренная двусмысленность оммажа, принесенного Иоанном IV, не позволяла доказать, что это был простой оммаж; напротив, если обратиться к прецедентам, то можно считать, что это был тесный оммаж, который связывал герцога с королем превыше всех его других обязательств.
Еще 11 августа 1373 года Карл V планировал конфискацию Бретани. В этот день он созвал большой Совет из семидесяти человек, включая кардинала, шесть епископов и двух аббатов, "чтобы те высказали свое мнение о факте, касающемся монсеньера Жана де Монфора называемого герцогом Бретани, чтобы знать, должен ли король призвать к ответу упомянутого монсеньера Жана или нет, в случае, если он захочет объявить герцогство Бретань конфискованным". В то время он не стал реализовывать эту идею, довольствуясь военной оккупацией фьефа и поручив управление им герцогу Анжуйскому. Это, несомненно, было ошибкой: враждебное отношение к герцогу в то время среди бретонцев, по мнению всех хронистов, включая наиболее враждебных королю, было настолько велико, что конфискация имела бы шансы на успех.
Именно в 1378 году, столкнувшись с участившимися нападениями англичан, особенно на Сен-Мало, Карл V решился довести дело до конца. 20 июня или 20 июля в Ренн, Нант и Динан Иоанну IV было направлено предписание явиться в парламент в течение трех месяцев для ответа на выдвинутые против него обвинения. Герцог находился в Англии, и у него было достаточно времени, чтобы совершить поездку в Париж. Однако, как и ожидалось, он не приехал. 9 декабря, в день открытия судебного процесса, его отсутствие было официально зафиксировано, и судебное разбирательство началось без ответчика. Это было заседание суда, на котором присутствовали король, дофин, пэры Франции, некоторые бароны и прелаты, включая епископа Сен-Бриека. Прокурор изложил суть претензий: ущерб и эксцессы в отношении баронов Бретани; нарушенные обещания выслать англичан обратно; война против королевства в компании герцога Ланкастера; нападение на Сен-Мало; передача англичанам замков Энбон и Брест. Таким образом, имело место преступление в оскорблении величества, лжесвидетельство, которое оправдывало конфискацию всех владений герцога в королевстве и их воссоединение с королевским доменом.
Затем вмешался представитель графини Пентьевр, вдовы Карла де Блуа, и оспорил выводы прокурора. Два его возражения, которые сохранились у некоторых бретонских хронистов, заключались следующем. Во-первых, король не имел права воссоединять Бретань с королевским доменом, поскольку она никогда не была частью королевства; она не являлась частью земель короны и поэтому не могла быть конфискована. Никогда не было акта уступки его королем герцогу, подобного тому, который был принят в 911 году для Нормандии в пользу первого герцога Ролло. Этот аргумент абсолютно неправдоподобен. Сам факт, что на протяжении как минимум четырех столетий граф, а затем герцог Бретани приносил оммаж королю, означает, что Бретань является частью королевства. Для скольких провинций существовал официальный акт, доказывающий, что они когда-то были дарованы путем отчленения от королевства? Следовать рассуждениям Пентьевров — значит отрицать права короны на Шампань, Пуату, Турень, а также Рург, Арманьяк и большинство других фьефов.
Второе возражение было более корыстно: для графини это был договор в Геранде, по которому герцогство досталось Жану де Монфору за счет Пентьевров. Если Жан будет лишен своих прав в результате уголовного преступления, герцогство должно было бы вернуться к Пентьеврам, поскольку Герандского договора больше не существовало. Трудно понять, чем может быть обосновано такое утверждение. Тот факт, что Монфор был объявлен преступником, никоим образом не узаконивает претензии соперничающей семьи, которая была лишена герцогства договором в надлежащей форме. Просто было предусмотрено, что Бретань вернется к Пентьеврам в случае, если у Монфора не будет прямого наследника. Ничего не было сказано о случае оскорбления величества, который подпадал под действие обычного феодального права. В 1378 году законным герцогом стал Жан де Монфор, и больше никто, и поскольку он стал преступником, король конфисковал его фьеф.
Суд подробно обсудил эти возражения с 10 по 17 декабря и отклонил их. 18-го декабря он издал официальное постановление о конфискации, совершенно законное в контексте того времени, как показал Жак Брежон де Лавернье, заключив: "Конфискация владений у вассала, совершившего преступление, всегда возможна в феодальном праве: она законна".
Реакция бретонской знати и герцогская пропаганда
Однако реализация приговора вскоре столкнулась с непредвиденными трудностями. Пока король назначил комиссию из четырех человек — герцога Людовика де Бурбона, маршала Луи де Сансера, адмирала Жана де Вьенна и камергера Бюро де Ла Ривьера — для захвата городов и земель герцогского домена, в Бретани происходили волнения. В течение первого квартала 1374 года эта новость распространилась и стала предметом многочисленных обсуждений. По инициативе нескольких крупных бретонских дворян в апреле была создана ассоциация, или лига, или заговор, для защиты герцогского права в Бретани. Учредительный документ, составленный 25 апреля, предусматривал назначение четырех маршалов для военного руководства движением: Амори де Фонтене, Жоффруа де Керимель, Этьен Гуйон, Эсташ де Ла Уссэ. Четыре губернатора, сиры Монфор, Монтафилан, Бомануар и Ла Юнодайе, были гражданскими лидерами. Для содержания армии взимался налог в размере одного франка с каждого налогового очага, и каждый давал клятву верности лиге. Сама Жанна де Пентьевр поддержала это движение. После тщательного рассмотрения вопроса вожди лиги решили отправить посольство во главе с Жаном де Бомануаром, чтобы попросить Иоанна IV вернуться в Бретань.
Как объяснить такой поворот со стороны баронов, которые несколькими месяцами ранее изгнали того же Иоанна IV и призвали французские войска? Прежде всего, это был вопрос хорошо понятного личного интереса. Все эти бароны вдруг поняли, что попадут под непосредственный контроль сюзерена, который был гораздо более грозным, более требовательным и более эффективным, чем герцог. Это было не более и не менее чем дворянское восстание, одно из тех феодальных волнений, с которыми еще столкнется все более абсолютизирующаяся королевская власть, например, Прагерия или Лига общественного блага в XV веке. Здесь предлогом или прикрытием для мятежа являлось защита герцогских прав. Защищались права и привилегии Бретани, то есть права и привилегии бретонского дворянства и даже только крупного дворянства. Неправильно представлять движения 1379 года как народное бретонское патриотическое движение. Именно герцогская пропаганда будет работать на распространение этого вымысла. Давайте посмотрим на имена тех, кто подписал акт лиги от 25 апреля. Их было семьдесят три человека, все из крупной знати, великие сеньоры, из восточной, франкоязычной части герцогства. В уставе секции лиги в епархии Ренна двести подписей, "все важные люди, дворяне или буржуа", — признает Ла Бордери. Это было не массовое движение, а аристократическая реакция, которая оценила угрозу своим правам, исходящую от присутствия в герцогстве королевских агентов. "Они хорошо знали по опыту, что власть короля, скорее всего, будет более гнетущей, чем власть герцога", — пишет Жан-Пьер Легуэй. Идеалом для них являлся слабый, даже отсутствующий герцог, который оставлял их полными хозяевами своих владений.
Как хорошо показал Жан Керхерве, национальные чувства бретонцев, вероятно, имели мало общего с этим. Это было изобретением духовных лиц из герцогского окружения, которые в конце XIV и в течение XV веков стремились укрепить герцогский престиж, укореняя его в древних мифах и распространяя националистическое прочтение недавних событий. Почти все бретонские хронисты позднего Средневековья, не владевшие бретонским языком, были членами герцогской администрации. Подобно тому, как королевские клирики в то же время работали над созданием королевской мифологии, бретонские клирики формировали национальное чувство, написав историю герцогства по-своему, чтобы развить преданность к герцогу. В значительной степени они были создателями бретонского партикуляризма. Как мы видели, в начале XIV века граница все еще была очень проницаема для всех идей и мод, приходящих с востока. В доброй половине Бретани не было языковой разницы между бретонцами и французами. Какая разница была в повседневной жизни, в обычаях, одежде и благочестии между