Я узнал о вашем визите к королю и о докладе, который вы ему сделали относительно положения в Бретани, а затем о выступлении вашего канцлера в Большом совете, и что все было сказано в похвалу и честь мне, и настолько, что король остался доволен, и что в настоящее время я не лишен его его милости как и прежде. За все это, мой самый славный и могущественный господин, я благодарю вас и признателен вам так смиренно и искренне, как только я могу и умею и должен делать, ибо я ни в коей мере не заслуживаю того добра, которое вы соблаговолили оказать мне в мое отсутствие, и я навсегда считаю себя обязанным вам. Дай Бог мне столько жизни и сил, чтобы я мог оказать вам любую ответную услугу или доставить удовольствие, ибо я обязан вам в тысячу раз больше, чем мог бы отплатить.
В этом же письме Дю Геклен сообщает о ситуации в Сен-Мало и о своей личной позиции. Английские корабли все еще находятся там, пишет он, а герцог находится в Динане, где встречается с баронами Бретани, включая виконта Рогана. С обеих сторон, похоже, не было желания обострять ситуацию. Англичане не нанесли никакого ущерба и не могли сделать многого, потому что у них не было лошадей. Коннетабль добавил, что он остался, чтобы организовать снабжение (предположительно кастильских) галер, "а также для того, чтобы противостоять им [англичанам] всеми моими силами, если они предпримут что-либо". Поэтому ему оставалось только наблюдать.
Это желание урегулировать ситуацию было реализовано на практике девять дней спустя: Дю Геклен, как он писал в другом письме от 19 августа герцогу Анжуйскому, встретился с руководителем английской экспедиции Хьюго Калвли на пляже в Сен-Мало, и эти два человека никак не собирались вступать в бой. "Я говорил с мессиром Хьюго де Калвли на берегу у воды, куда он пришел, чтобы поговорить со мной, и не сказал мне ничего такого, о чем бы я не говорил вам, и мне кажется, что у него есть доброе намерение прибегнуть к третейскому суду". Два компаньона давно знали друг друга, иногда они были друзья, иногда врагами, и они понимали друг друга с полуслова. Несомненно, Дю Геклен поделился своими проблемами с Калвли. 26 августа в новом письме коннетабль сообщает, что он занят сбором провианта в Авранше и Доле для снабжения галер, и что он приказал своим людям вернуть замок Ла Рош-Гийон, ныне форт Латте, расположенный на скалистом мысу к западу от Сен-Мало, недалеко от мыса Фреэль.
Много шума из ничего
Очевидно, что Дю Геклен тянул время. У него не было намерения предавать короля, но он не собирался вступать в бой при таких сомнительных обстоятельствах и когда у него было так много друзей в противоположном лагере. Противники были столь же нерешительны и поддерживали контакт с коннетаблем, с которым у них не было желания вступать в конфронтацию. Дворяне, собравшиеся вокруг герцога, заявили о своей верности королю. 6 августа виконт Роган написал герцогу Анжуйскому: "Пока я жив, я буду верен и послушен королю и вам", что не помешало ему поставить 400 человек на службу герцогу. 10 августа сир Лаваль, со своей стороны, в письме к тому же герцогу Анжуйскому засвидетельствовал мирные намерения и лояльность бретонских баронов:
Я был у многих сеньоров Бретани и говорил с ними, и мне кажется, что я нашел их послушными королевской воле и желающими угодить королю и вам. […] Мне кажется, что они в хорошем расположении духа и сделали много для того, чтобы все англичане, приехавшие к нему [герцогу Иоанну IV], в эту среду [10 августа] были отозваны на свои корабли, чтобы вернуться в Англию, за исключением рыцаря, клерка из совета короля Англии и группы офицеров его двора, которые, с Божьей помощью, пробудут там недолго, и об этом я написал коннетаблю. И мне кажется, что у них [бретонцев] нет желания начинать какую-либо войну, если ее не начнет коннетабль или мой кузен де Клиссон.
В то же время сиры Монтефилан, Монфор, Монтобан, Жоффруа де Керимель, Эсташ де Ла Уссэ умоляли герцога Анжуйского "сделать столько сколько в силах его милости, чтобы все жители страны Бретани были в милости у короля, нашего суверенного повелителя". Поэтому никто не хотел разрыва. В этом вопросе поведение Дю Геклена не отличалось от поведения бретонских баронов, которые никогда не обвиняли его в "измене" бретонскому делу. Все выступали за умиротворение, несмотря на зажигательные слова Иоанна IV, который в Динане, согласно весьма пристрастной Chronique de Saint-Brieuc (Хронике Сен-Брие), излишне драматизировал и пытался, представить себя защитником свободы перед лицом французской жадности и тирании:
Их жадность, как говорят, ― заявил он, ― непомерна; они не могут набрать достаточно золота и серебра; они бросаются на нашу Бретань, чтобы отнять у нас наше имущество и доходы, которыми мы всегда, слава Богу, мирно пользовались! И даже это их не удовлетворяет, теперь они хотят обречь нас на вечное рабство. Им нужен наш позор! [...] Но мы всегда были свободны, и когда весь мир объединится, чтобы подавить нашу свободу, мы будем знать, как энергично защищать ее и, с Божьей помощью, сохранить ее.
Маловероятно, что Иоанн IV произнес эти слова. На самом деле, несмотря на некоторые стычки в Анжу и в районе Геранда устроенные наиболее рьяными из двух лагерей, Бомануаром с одной стороны и Клиссоном с другой, герцог стремился к соглашению. Бретонскому делу 1379 года суждено было очень быстро сдуться. Во многих отношениях это был "год склок", значение которого было сильно преувеличено хронистами XV века и подхвачено слишком многими историками. Два года противостояния, двуличия и хитрости привели к заключению второго Герандского договора 4 апреля 1381 года, по которому Иоанн IV сохранил свое герцогство в обмен на принесение оммажа, контрибуцию в 200.000 ливров и отказа от своих английских союзников, с которыми он, тем не менее, заключил тайное соглашение о нейтралитете.
Жан-Пьер Леге недавно подытожил события 1379–1380 годов в книге Fastes et malheurs de la Bretagne ducale (Радость и горе герцогской Бретани): "Это любопытный период торгов, торгов, где побеждала двуличность. […] Путем тонкого маневрирования постепенно выбирается путь умиротворения. Любопытно, что 14 октября 1379 года было подписано перемирие с Францией […] не столько для того, чтобы положить конец конфликту, который не вышел за рамки нескольких пограничных стычек, сколько для того, чтобы предотвратить его начало! В апреле 1380 года представители герцогства, обеспокоенные прибытием британских подкреплений, обратились с мольбой к Карлу V, с настоящим "признанием в любви и верности", прося его помиловать герцога и сохранить его наследство. Карл V с пониманием отнесся к этому жесту, хотя термины, которые он использовал в своем ответе, все равно были очень суровыми для человека, который в его глазах оставался просто Жаном де Монфором. Но он не был против ведущихся или предстоящих переговоров".
В этой беспокойной игре, где все карты постоянно перетасовывались, где каждый вел двойную игру, трудно понять, как некоторые хронисты и историки, вплоть до сегодняшнего дня, смогли приписать Дю Геклену роль предателя. Напротив, если и был человек, чье отношение к этому вопросу было не двусмысленно, то это он. В то время как большинство бретонских дворян присоединились к герцогскому знамени, письменно выражая свою верность королю, коннетабль оставался человеком короля, но добровольно отошел в сторону. В конце 1379 года он оставался в окрестностях Понторсона и Сен-Мало, присматривая за пограничными гарнизонами с небольшим отрядом, насчитывающим менее 200 человек. Эта двусмысленная ситуация ни мира, ни войны его не устраивала.
В 1380 году он нашел дело, которое больше соответствовало его характеруу. В конце марта он был в Байе, где инспектировал гарнизон, а 20 апреля — в Понторсоне. Там он получил письмо от короля, в котором тот приказывал ему вернуться в Париж и возлагал на него новую миссию в Лангедоке. Несомненно, обрадованный тем, что покинул этот сомнительный театр военных действий, он сразу же отправился в путь: в начале мая он был в столице, а 8-го числа провел смотр своих войск в 500 копий.
Смерть коннетабля (июль 1380 года)
Поэтому в середине мая 1380 года довольный новы заданием и решительный Бертран Дю Геклен отправился в верхнюю Овернь. Наконец-то ему предстояло снова увидеть настоящую битву, столкнуться с настоящим врагом, поучаствовать в осадах и штурмах, которые он так любил. В шестьдесят лет был ли он немного уставшим и потрепанным, как предполагает Гийом де Сент-Андре? Последние события, возможно, состарили его, так как, по словам д'Аржантре, он признался королю перед отъездом: "Я постарел, но не устал". Но шестьдесят лет — это далеко не предельный возраст для воинов его уровня, большинство из которых не уходили на пенсию: Чандос и Одрегем погибли в бою в возрасте шестидесяти и семидесяти лет. Дю Геклен вновь обрел уверенность в себе.
28 мая он находился в Мён-сюр-Луар, а 1 июня — в Мулене, в самом сердце Бурбонне. Герцог Бурбонский приветствовал его там и устроил праздник: он подарил ему цепь ордена Золотого щита и золотую вазу с чеканкой его герба. 10 июня он вошел в Клермон, где два других брата короля, герцоги Анжуйский и Беррийский, оказали ему очень теплый прием. Этот поход на юг был определенно апофеозом. Он продолжался до Ле-Пюи, одного из главных центров паломничества христианства. Дю Геклен прибыл туда в компании принцев и застал там виконта Полиньяка, одного из знатных баронов региона.
Именно с этого момента начались военные действия. Их целью было изолировать крепость Карлат, главное пристанище разбойников, к югу от Орильяка. Для этого Дю Геклен сначала осадил Шалье на реке Трюйер, логово беарнца Пьера де Галара и его англо-гасконцев. Крепость была внушительной, а осадное оборудование пришлось тащить на волах. Город Сен-Флур, давно страдавший от бесчинств Галара, предоставил коннетаблю 252 "горшка" (pots à feu) — малокалиберных огнестрельных орудия. Гарнизон не стал искушать судьбу и 27 июня капитулировал.