Значительный интерес церкви к проблемам негритянского образования ни в коей мере не объяснялся филантропией или гуманизмом служителей культа. Негритянская церковь в период реконструкции в значительной мере отражала интересы буржуазии, одержавшей победу над рабовладельцами в гражданской войне. А буржуазия, реконструируя Юг в интересах капиталистического развития, была заинтересована, чтобы негры, главная производительная сила Юга, получили хотя бы начальное образование, что создавало условия для более успешного их использования в деле перехода к капиталистическому производству. Помимо этого, в годы реконструкции в борьбе с разгромленными, но не поверженными плантаторами буржуазия опиралась на негров. Для того чтобы вовлечь широкие слои негров-избирателей в политическую жизнь, надо было просветить их хотя бы в минимальной степени. Это было тем более необходимо, что именно там, где негры были особенно невежественны и забиты, реакционные круги плантаторов особенно успешно использовали негритянские массы в своих интересах.
Но было бы неправильно считать, что в деле образования негров негритянская церковь выступала только как орудие класса буржуазии. В первую очередь церковь действовала в своих собственных интересах, так как, создавая негритянские школы, она укрепляла свои позиции среди негритянской паствы. А необходимость этого была очевидна. В годы рабства негритянская церковь являлась одним из важных средств идеологического и духовного воздействия на рабов с целью сохранения и укрепления важнейших позиций рабовладения Уничтожение рабства не могло не привести к резкому ослаблению влияния негритянской церкви на бывших рабов. Только методистская церковь Юга в течение года после освобождения рабов потеряла 400 тысяч своих цветных прихожан.
Во второй половине 80-х годов, когда Дюбуа учился в Университете Фиска, церковь в значительной мере укрепила свои позиции и влияние среди негритянского населения Юга. Негритянская церковь в условиях расовой ненависти, культивировавшейся на Юге, меньше любого другого негритянского учреждения зависела от влияния белых. Разумеется, не могло быть и речи о какой-то полной свободе негритянской церкви от воздействия белых, управлявших южными штатами. Негритянская церковь зависела от власть имущих в экономическом плане, она подчинялась всем установлениям и распоряжениям местных властей, всегда представленных белыми. Негритянский священник мог добиться прочного положения и успеха в своей деятельности, если его благонадежность не вызывала сомнений у белых руководителей.
И тем не менее негритянская церковь была избавлена от ежедневной мелочной опеки со стороны белых, в негритянской церкви не могло идти речи о конкуренции между неграми и белыми бедняками, интересы которых сталкивались во многих областях жизни южных штатов. Негритянская церковь удовлетворяла внутренние духовные запросы негров, в какой-то мере она выражала интересы негритянского народа, пользовалась среди негров влиянием. И для того чтобы правильно понять негритянскую проблему и духовный мир негров, определить пути и средства воздействия на широкие массы негритянского народа, надо было как можно ближе познакомиться с негритянской церковью.
И такая возможность представилась Дюбуа во время его работы в качестве учителя в Теннесси. Недалеко от того селения, где учительствовал Дюбуа, был небольшой запущенный поселок, громко называвшийся городом Александрия. Поселок был грязный и захламленный, неблагоустроенный, но в нем имелись две негритянские церкви, являвшиеся центром духовной и общественной жизни всей округи. Каждое воскресенье сюда стекались негры со всех окрестных ферм и селений. Впервые услышанные богослужения в негритянской церкви произвели огромное впечатление на Дюбуа: «Под сводами церкви в эти дни то нежно звучали, то гремели религиозные мелодии и раздавались могучие звуки негритянских песнопений… едва вы попадали в Александрию, до вашего слуха доносились лившиеся из церкви звуки пения — мелодичного, волнующего, потрясающего; звуки росли, а потом печально замирали… меня больше всего поражало крайнее возбуждение толпы верующих негров. Казалось, какой-то тайный ужас витал в воздухе и охватывал их — какое-то безумие пифий, демоническая одержимость, и это придавало жуткую реальность словам и мелодии. Черная, тяжелая фигура проповедника раскачивалась, вздрагивая, слова, толпясь, срывались с его уст, и он зажигал слушателей своим пламенным красноречием. Люди, взволнованные, стонали; какая-то темнокожая женщина со впалыми щеками, стоявшая возле меня, внезапно высоко подпрыгнула и издала жуткий вопль; вслед за ней все начали стенать и вопить. Подобного зрелища человеческих страстей мне никогда прежде не доводилось видеть».
Отношение к церкви самого Дюбуа определялось теми условиями, в которых он жил, и теми традициями, которые господствовали на его родине. Он не был чрезмерно религиозен, но, как и все жители Новой Англии, исполнял церковные обряды. По приезде в Нашвилл Дюбуа заболел брюшным тифом. Крепкий, молодой организм переборол недуг, вскоре он поправился и, очевидно, под настроение вступил в конгрегационную церковь, имевшуюся при колледже.
Но молодой студент очень скоро разочаровался и в церкви и главным образом в ее наставниках. Причина этого была несколько неожиданной. Однажды один из служителей церкви в присутствии всех собравшихся на богослужение упрекнул Дюбуа и еще нескольких других студентов за то, что они танцуют. Этот упрек ошеломил Дюбуа, который, как и все другие студенты, не видел в танцах никакого греха. С присущей ему прямотой Дюбуа открыто высказал свое мнение на этот счет, чем привел в ярость служителя культа. После этого случая Уильям вообще отказался от участия в каких-либо религиозных организациях.
Многие товарищи Дюбуа по Университету Фиска избрали духовную карьеру, которая обеспечивала материальное благополучие и значительный вес в обществе. У Дюбуа, бывшего одним из первых учеников, были все возможности пойти по этому проторенному пути. Более того, ректор колледжа настойчиво предлагал ему стипендию в Хартфордской богословской семинарии. Дюбуа решительно отверг все посулы. Во-первых, он мечтал о продолжении своего образования, но светского, а не духовного. А главное — прямому и честному до резкости Дюбуа всегда претило делать или говорить то, во что он не верил. Дюбуа так определял свое отношение к религии: «Я слишком мало верил в догматы христианской веры, чтобы стать священником». И с присущей ему иронией он продолжал: «Не скажу, чтобы я не соблюдал христианских заповедей: я в жизни ничего не крал, будь то ценности материальные или духовные; я не только никогда не лгал, но, наоборот, говорил то, что считал правдой, даже в самых неблагоприятных обстоятельствах; я не пил спиртного и не знал женщин — ни с физической, ни с психологической стороны, над чем, не слишком мне доверяя, весело смеялись мои более просвещенные приятели. Я прежде всего верил в необходимость трудиться — систематически, неустанно».
Дюбуа никогда не был кабинетным ученым. История, социология, философия и другие общественные науки, в развитии которых он оставил столь заметный след, понимались им так: общественные науки должны служить обществу. Главные интересы Дюбуа концентрировались на негритянской проблеме, но отнюдь не замыкались на ней. Он все больше приходил к выводу, что для правильного решения негритянского вопроса надо знать весь комплекс сопутствующих ему проблем. И уже в Университете Фиска Дюбуа проявляет большой интерес к политике. Он следит за соперничеством двух главных буржуазных партий — республиканской и демократической, за упорной битвой между Хейсом, Гарфильдом, Артуром и другими лидерами партий в борьбе за политическое верховенство. Знакомится с развертывавшимся тогда популистским движением, отражавшим резкое недовольство широких трудящихся масс страны все усиливавшимся засильем крупного капитала.
Во второй половине 80-х годов, в период, вплотную примыкавший к эпохе империализма, в мире происходили важные события, и особенно в странах Азии и Африки, где шло развернутое наступление колонизаторов на государства и народы, еще сохранившие к тому времени свою независимость. Дюбуа старался осмыслить борьбу народов Азии и Африки, расовую проблему в мировом масштабе в прямой связи с негритянской проблемой США. Но ему не удалось преуспеть в этом важном вопросе, чему были достаточно объективные причины: «Не обращаясь за разъяснениями ни к учебникам, ни к преподавателям, я внимательно следил за развитием расовой проблемы в разных странах мира. Трудность, однако, заключалась в том, что невозможно было получить настоящее и исчерпывающее знание фактов. Так, я не мог получить ясной картины перемен, происходивших в Африке и в Азии».
Уже в ранней юности, во время учебы в Фиске, Дюбуа проявил свои способности редактора, писателя и оратора. Еще в школе Дюбуа редактировал школьную газету, которая называлась «Крикун». Правда, «Крикун», не успев прочно стать на ноги, скоропостижно скончался. Вышло всего два или три номера этой газеты.
Если редактирование школьной газеты было чем-то вроде интересной забавы, то в Фиске Дюбуа получил возможность по-настоящему проверить свои редакторские способности и даже развить их. Он стал редактором университетской газеты «Фиск геральд». Это была уже настоящая, серьезная редакторская работа, выполнявшаяся Дюбуа с большим интересом и умением. Во всяком случае, в период, когда Дюбуа был редактором, «Фиск геральд» стала самоокупаемой. В этом, безусловно, была и его заслуга.
Среди студентов Фиска было много уроженцев южных штатов, которые испытали на себе все ужасы и всю мерзость политики расовой ненависти, проводившейся на Юге плантаторами, полностью восстановившими свою власть в южных штатах после предательства Хейса — Тилдена 1877 года. Подавляющее большинство студентов было на 5—10 лет старше Дюбуа, они прошли тяжелую жизненную школу, испытали на себе всю тяжесть расовой дискриминации, чего не пришлось пережить Дюбуа. Большинство студентов были убежденными сторонниками борьбы за освобождение своего народа, но, как орг