Дюбуа в определенной мере замыкался в расовом барьере. «Это, разумеется, не было моим окончательным решением. Впоследствии, став сплоченными и вооруженными знаниями, мы, негры, должны были сломать этот расовый барьер, пока же мы собирались в единый кулак, готовясь к борьбе, и были счастливы. Возможно, что, предвидя в будущем полное слияние человеческого общества, когда не будет ни дискриминации, ни неравенства, я еще сильнее испытывал желание общаться пока с людьми одной со мной расы и по мере возможности забывать о существовании этого окружающего меня «мира белых».
Шовинизм проявлялся в Гарварде довольно отчетливо, в университете, например, пренебрежительно относились к ирландцам и евреям. Но особенно дискриминировались негры. Причем расизм находил свое проявление не только в антинегритянских выступлениях отдельных студентов, расистские теории нередко проповедовались и с университетских кафедр. В частности, в лекциях о биолого-расовой эволюции настойчиво подчеркивалось, что имеются существенные различия между основными группами людей, и, как само собой разумеющееся, отмечалось, что на самой низкой стадии развития находятся негры. Дюбуа запомнилось посещение музея, где были экспонированы скелеты, начиная от обезьяны и кончая белым человеком. Скелет негра был поставлен в этой экспозиции чуть-чуть впереди шимпанзе.
Нетрудно представить, как могли реагировать на подобные «научные» положения студенты-негры, многие из которых, подобно Дюбуа, были прекрасно подготовлены во многих областях науки, учились с большим успехом, чем белые студенты. Это были люди с обостренным чувством собственного достоинства, с легко ранимым самолюбием, что являлось следствием частых оскорблений со стороны расистов.
На таких расистских теориях воспитывались студенты Гарварда. и не было ничего удивительного в том, что Дюбуа и другие немногочисленные студенты-негры, обучавшиеся в университете, нередко сталкивались с фактами грубой расовой дискриминации.
В нюне 1890 года Дюбуа с отличием закончил Гарвардский университет, получив степень бакалавра философии. В числе пяти других выпускников ему было предоставлено почетное право выступить на выпускном вечере, что являлось признанием его больших успехов в учебе. Тема, выбранная Дюбуа для выступления, могла показаться на первый взгляд по крайней мере странной: Джефферсон Дэвис, президент мятежной рабовладельческой Конфедерации периода гражданской войны. Но в выборе этой темы был особый смысл: Дюбуа пытался таким образом начать в Гарварде, да и в масштабах страны, дискуссию о рабстве и тем самым привлечь внимание к современному состоянию негритянской проблемы в США.
Оценка Дюбуа деятельности Джефферсона Дэвиса, данная в этом выступлении, представляет очень большой интерес как образец прекрасно аргументированной критики догматов расистской рабовладельческой идеологии и практики. Интересны и оценки двадцатидвухлетнего Дюбуа вопроса о роли личности в истории, показательно это выступление и с точки зрения глубины интеллекта молодого ученого.
«Я намерен, — говорил Дюбуа, — исследовать не отдельную личность, а тот тип общества, который она представляла. В основу этого общества была положена идея сильной личности — индивидуализм в сочетании с властью силы, а ведь именно эта идея принимается за логику даже в современной истории, равнодушную логику большой дубины. Именно она сделала от природы храброго и великодушного человека Джефферсоном Дэвисом, который то насаждает цивилизацию, убивая индейцев, то становится «героем» национального позора, из вежливости названного Мексиканской войной, и наконец — верх абсурда! — берет на себя странную роль поборника права людей, дорожащих своей свободой, лишать свободы другой народ… В каком бы виде ни появлялся такой Джефферсон Дэвис — как отдельная личность, отдельная раса или государство, — смысл существования его логически сводится только к одному: к возвышению и прогрессу какой-то части за счет целого, исходя из преувеличенного состояния собственного «я» и, следовательно, забвения понятия «ты». Прогрессу цивилизации всегда мешал близорукий национальный эгоизм… Утверждать, будто какая-нибудь нация стоит поперек дороги развитию цивилизации, значит противоречить истине, а человеческая цивилизация, основанная на возвышении одной расы и угнетении другой, представляет собой фарс и ложь. Именно такого рода цивилизацию представлял Джефферсон Дэвис — цивилизацию, на почве которой вырастают мужественные и героические характеры, но наряду с этим безнравственность и утонченная жестокость. Такие разительные противоречия возникают всякий раз, когда какой-нибудь народ возомнит, будто целью человеческого развития является не просто цивилизация, а цивилизация тевтонов».
Выступление Дюбуа произвело огромное впечатление и получило блестящие отзывы научной общественности и прессы. Один из профессоров Гарварда, у которого Дюбуа занимался, после его выступления писал в крупном периодическом издании того времени «Кейт Филдс Вашингтон», что Дюбуа произвел фурор и оказался в центре всеобщего внимания. Отметив выдающиеся научные достоинства доклада Дюбуа, профессор подчеркивал, что докладчик был прекрасным студентом и «наверняка самый способный из негров, учившихся в Гарварде». Заключительная фраза в статье профессора знаменательна: вольно или невольно она признавала то, что негры в университете были на особом положении.
В газете «Бостон геральд» выступил нью-йоркский епископ Поттер, присутствовавший на выступлении Дюбуа. Отметив, что его выступление было блестящим и красноречивым, епископ делал знаменательный вывод: «Вот на что способна эта древняя раса, когда у нее есть поле для приложения сил, высокая цель и твердая решимость».
В редакционной статье нью-йоркского еженедельника «Нэйшн» был нарисован яркий портрет Дюбуа, выступившего на торжественном выпускном вечере: «Когда произнесли имя Уильяма Эдварда Дюбуа и на кафедру поднялся стройный, с интеллигентной внешностью мулат, поклонился ректору университета, губернатору штата Массачусетс, нью-йоркскому епископу, а также знатным горожанам — их было около ста человек, — в зале вспыхнули аплодисменты в знак признания необычности его появления здесь». Журнал отмечал, что выступление Дюбуа прошло с огромным успехом.
Итак, еще один важный рубеж на пути в большую науку был преодолен. По тому времени Дюбуа уже имел прекрасное образование, равное которому было редким явлением даже среди белых. Позади было пятнадцать лет беспрерывной учебы-Однако Дюбуа еще не чувствовал себя достаточно хорошо подготовленным к выполнению той миссии, которую он добровольно принял на себя. К этому времени он уже пришел к твердому убеждению, что успешно бороться за счастье своего народа можно, только вооружившись глубокими знаниями. Дюбуа блестяще закончил два университетских курса, но он отчетливо видел, что жизнь сложнее, чем теоретические выкладки университетских профессоров, что необходимо и далее углублять и совершенствовать свои знания, чтобы понять, объяснить, а главное, суметь разрешить негритянскую проблему, в чем он видел свое призвание.
И действительно, в США и в мире происходили изменения огромного масштаба, которые требовали своего изучения и объяснения. На Юге США была создана система пеонажа и издольщины, негры да и многие белые бедняки подвергались жесточайшей эксплуатации. Это было следствие захвата власти в штатах Юга плантаторами-демократами, взявшими курс если не на формальное, то на фактическое порабощение негров. Это было новое, если можно так выразиться, комбинированное рабство, приспособленное к нуждам не только плантаторов, но и буржуазии, захватившей после гражданской войны власть в национальном масштабе. Это был период, когда на Юге США складывались новые экономические и политические отношения, яркую характеристику которых позднее дал Ленин: «Замкнутость, заскорузлость, отсутствие свежего воздуха, какая-то тюрьма для «освобожденных» негров — вот что такое американский юг».
В южных штатах происходили важные изменения в классовом составе населения. Значительно изменился по сравнению с предвоенным периодом класс плантаторов. Очень многие плантации были куплены буржуазией Севера, которая, теперь не только косвенно, но и прямо приняла участие в эксплуатации негров. Значительные сдвиги в расстановке классовых сил произошли и среди белых бедняков. Теперь не нужна была столь огромная, как до войны, армия погонщиков и надсмотрщиков за рабами; чтобы зарабатывать средства на существование, многие белые бедняки вынуждены были заняться производительным трудом, в первую очередь выращиванием хлопка. Начинает быстро расти процент белых, занятых на хлопковых плантациях, где в период рабства лоснились под лучами горячего южного солнца только потные спины негров-рабов.
Конечно, сохранялись расовые предрассудки, культивировавшиеся на Юге не одно столетие. Белый бедняк нередко находился в такой же страшной нищете, как и негр, подвергался столь же беспощадной эксплуатации, но тем не менее он до глубины души презирал негра, считая его человеком второго сорта, ни в коей мере не равным белому. Однако общий труд, общие классовые интересы, необходимость совместной борьбы против плантаторов — все это создавало объективные предпосылки для сближения негров и трудовой части белого населения, что и нашло свое отражение в совместных выступлениях негров и белых в 90-х годах, когда в стране развернулось массовое движение, получившее название популистское.
На Юге стала быстро развиваться промышленность, что неизбежно влекло за собой важные социально-экономические и политические сдвиги. Дело не только в том, что негров эксплуатировали жесточайшим образом, что платили им нередко только половину того, что на Севере, что рабочая неделя достигала 60–84 часов. В обширном районе страны, где вся жизнь строилась на принципах расизма, даже развитие промышленности не могло происходить в обычных формах, присущих буржуазному государству. Была резкая противоречивость в том, что создание самой передовой промышленности