Путешествуя по Польше, Дюбуа еще раз убедился, что в Европе национальный вопрос стоит с исключительной остротой. Оскорбления национального достоинства поляков в школах, на работе, в общественных местах живо напомнили Дюбуа дискриминацию негров в США. Единственное различие заключалось в том, что польская аристократия находилась в привилегированном положении и не подвергалась личным оскорблениям.
В Германии Дюбуа наблюдал многочисленные проявления антисемитизма, которые, как отмечал Дюбуа, «имеют много общего с нашей расовой проблемой и поэтому представляют для меня большой интерес». Все эти факты заставили его иначе взглянуть на расовую проблему в США. Он увидел собственными глазами то, о чем слышал раньше и читал: национальные, расовые и религиозные противоречия широко распространены и в других странах. В зависимости от конкретных условий, исторических особенностей они по-разному проявлялись в различных странах Европы, острота их не везде была одинаковой, но всевозможных проявлений их было больше чем достаточно.
Дюбуа был поражен огромным развитием национализма в Германии. Привыкший к сдержанной манере проявления чувств в Новой Англии, он был шокирован крикливым патриотизмом немцев, тем рвением, с которым они распевали «Германия, Германия превыше всего, превыше всего на свете». Для Дюбуа была необычной реакция на слова профессора о том, что Бисмарк — главный творец германского единства. Выражая свой восторг по этому поводу, 300 студентов в течение пяти минут оглушительно топали ногами, что являлось проявлением высшей меры одобрения.
Страсть к парадам и дробь военных барабанов бросалась в глаза сразу же по прибытии в Германию. Парадный блеск марширующих солдат и офицеров, красочные мундиры и яркие знамена, бравурные звуки военных маршей, с присущей пруссакам пунктуальностью отработанные движения, доведенные до автоматизма, толпы цивильных, восторженно приветствующие военных, — все это не оставило Дюбуа равнодушным. Дюбуа так описывал свое впечатление от одного из многочисленных парадов:
«— Я увидел молодого императора. Он то и дело вырывался вперед и оставлял позади себя своих белых с золотом драгун на горячих конях, следовавших через величественные Бранденбургские ворота, по Унтер-ден-Линден. Развевались знамена, бил барабан! Я был зачарован этим зрелищем, хотя и знал, что у императора левая рука сухая и что он одержим ненасытной жаждой власти. Если все это произвело такое впечатление на меня, иностранца, то что можно сказать о немецкой молодежи?»
То, что Дюбуа увидел в Германии, — этот массовый психоз национализма, культ армии, преклонение перед личностью, затянутой в военный мундир, — все это помогло ему в будущем понять, почему миллионы немцев и многие миллионы солдат из противоположного, враждебного лагеря с огромным остервенением уничтожали друг друга в годы первой мировой войны. Почему угар псевдопатриотизма затуманил головы многих честных людей, не сумевших разобраться в подлинных причинах войны и тех целях, которые преследовали в ней империалистические державы.
Дюбуа неоднократно бывал в Германии, и всегда он обращал внимание на чудовищно гипертрофированный национализм немцев, который незаметно, но неуклонно стирал грань между патриотизмом и здравым смыслом, который перерастал в махровый расизм, в презрение и ненависть к другим народам, культивировавшиеся, и небезуспешно, немецкими фашистами.
Именно во время этой первой поездки в Европу Дюбуа пришел к выводу, что расовая проблема в США не является каким-то исключительным явлением, что проявлений расизма немало и в других странах, что расовое и национальное угнетение — неизбежный спутник буржуазной демократии. Подобный вывод не получил еще четко выраженного оформления, но основные положения его уже четко наметились. Все более очевидной становилась мысль, которая в дальнейшем получила свое окончательное развитие: негритянская проблема в США — только одно из звеньев расистской политики капитализма в мировом масштабе. Еще не ясны были причины этого явления, его экономическая и политическая суть, не было ясности в вопросе о том, каковы пути и средства решения национального и расового вопроса в США и в странах Европы, не было четкого представления о природе колониальной политики в странах Востока. Но бесспорным было то. что более чем двухгодичное пребывание в Европе, личные впечатления от поездок по европейским странам и далеко не в последнюю очередь знания, приобретенные за время учебы в Берлинском университете, значительно расширили кругозор Дюбуа, позволили ему шире взглянуть на проблему межрасовых и межнациональных отношений.
Культурная и духовная жизнь Европы была несравненно богаче, чем в Америке, и Дюбуа жадно впитывал в себя все новое, что раньше ему было совсем незнакомо или о чем он имел самое смутное представление. «Из материального провинциализма Америки и психического провинциализма узкорасовой проблемы, в условиях которых я был рожден и которые казались мне сущностью жизни, — говорил Дюбуа, — я, к моему величайшему удивлению, переселился в настоящий центр современной цивилизации».
Дюбуа с большим интересом отнесся к учебе в Берлинском университете не только потому, что в области общественных наук этот университет являлся в то время законодателем мод в мировом масштабе. Он с особым интересом ехал в Германию и потому, что Бисмарк долго был его кумиром. В лице железного канцлера, объединившего разрозненные немецкие княжества в сильное централизованное государство, Дюбуа видел образец решительного, целеустремленного государственного деятеля, способного успешно решать национальные проблемы. С годами ореол, созданный Дюбуа вокруг Бисмарка, значительно побледнел, и он уже иначе оценивал его деятельность и роль в объединении Германии, немалое значение в этой метаморфозе взглядов Дюбуа на Бисмарка имела и его поездка в Германию. Дюбуа высоко оценивал значение своей учебы в Берлинском университете, где он получил возможность совершенствовать и расширять свои познания под руководством ученых с мировым именем. Во время учебы Дюбуа в Берлинском университете ректором его был известный ученый и политический деятель Рудольф Вирхов, крупный специалист в области медицины и физиологии.
Лекции о политике читал фон Трейчке, фанатичный поборник единой, вооруженной до зубов Германской империи, аристократ, презиравший «всё нивелирующую демократию», презиравший «чувствующих свою неполноценность мулатов». Это был воинствующий реакционер и вместе с тем один из могучих и независимых умов факультета, как говорил о нем Дюбуа. В лекциях Трейчке Дюбуа и других студентов привлекал юмор, веселая шутка, нередко перераставшая в сарказм, пренебрежение к высшим государственным сановникам, которых ему ничего не стоило публично назвать «проклятыми болванами».
Дюбуа посещал семинарские занятия, которыми руководили Густав Шмоллер и Адольф Вагнер. Это были известные в свое время буржуазные экономисты, убежденные поборники незыблемости капиталистического общества, ученые реакционных взглядов, но новаторы в рамках буржуазной политэкономии, искавшие новые пути в развитии своей отрасли науки. Оба профессора пользовались большим авторитетом у студентов, и попасть в их семинар было нелегкой задачей, особенно для иностранцев. Но Дюбуа повезло и в этом, уже в первом семестре его записали в семинар Шмоллера и Вагнера.
Дюбуа изучал конституционную историю Пруссии под руководством Рудольфа фон Гнейста. Помимо занятий, предусмотренных по учебному плану, Дюбуа много времени тратил также на исследовательскую работу «Плантационная и фермерская система сельского хозяйства в южных штатах США».
Годы учебы в Берлинском университете имели очень большое значение для Дюбуа и потому, что именно здесь он впервые познакомился с социалистическим учением. Дюбуа учился в Берлинском университете в 1892–1894 годах. К этому времени социалистические идеи, произведения Маркса и Энгельса получили уже широкое распространение не только в Европе, но и в Америке. Однако среди студенческой молодежи США эти идеи практически были неизвестны.
Если профессора, у которых учился Дюбуа, и упоминали когда-нибудь имя Маркса, то только для того, чтобы в более или менее резкой форме заявить о научной несостоятельности марксизма, а большинство просто-напросто предавало его анафеме. Дюбуа заявлял, что он был оглушен опровержением и критикой марксизма, прежде чем понял само это учение. В США и в Европе Дюбуа учился под руководством крупнейших буржуазных ученых в области общественных наук. Это были глубокообразованные специалисты своего дела, блестящие лекторы и талантливые полемисты, но они в своем подавляющем большинстве были убежденными противниками марксизма и делали все для того, чтобы оградить широкие массы студентов от марксизма.
Берлинский университет с точки зрения отношения профессуры к марксизму мало чем отличался от Гарварда или Фиска. Но среди пяти с лишним тысяч студентов, ежегодно принимавшихся в университет, было много иностранцев, многие из которых были в той или иной степени знакомы с марксизмом. Но Дюбуа узнавал о марксизме не только из дискуссий, проводившихся студентами, по книгам и статьям, публиковавшимся в периодической печати. Помимо этого, он часто посещал собрания, проводившиеся социал-демократической партией Германии. Дюбуа видел собственными глазами, как быстро распространялись в Германии в 1892–1894 годах социалистические идеи, после того как в 1891 году был снят запрет с социалистических организаций. За каких-нибудь два-три года новая социал-демократическая партия превратилась в самую массовую партию страны. Он обратил внимание и на то, что эта партия подвергалась грубейшей дискриминации. Для того чтобы попасть в рейхстаг, кандидат социал-демократической партии должен был преодолеть многочисленные препятствия, чинившиеся правительством и буржуазными партиями. Это был для Дюбуа наглядный пример пресловутой буржуазной демократии.
Было бы неправильным переоценивать глубину познаний, приобретенных Дюбуа в области социалистических идей и социалистического движения за годы пребывания в Германии. Но первое знакомство состоялось, и оно оставило сильное